Уж больно поганое настроение у Олега Иваныча было, да и у Олексахи не лучше. Настена, сожительница его, захворала незнамо с чего. Может, простыла, а может, дело похуже - порча! Недаром Настенин сосед на Нутной улице сразу Олексахе не понравился.
- Захворала, говоришь? - Олег Иваныч придержал каурого, сворачивая с Ивановской к Торгу. - После с тобой вина попьем, покуда ж... Есть тут у меня одна знакомая бабка. Только сперва-наперво к посольству московскому заедем. Чай, не успели еще съехать-то.
Глава посольства Иван Товарков принял гостей приветливо, усадив на лавку, угостил квасом, после о делах толковали.
- Возьмем девку, не сомневайся, - выслушав историю Ульянки, покачал головой посольский. - Знает она, где сестрица-то живет?
- Да, говорит, знает. Ну, благодарствую, Иван Федорович. Скорблю, что обошлись с тобой так.
- Пустое, - махнул рукой Товарков. Грустно махнул, безнадежно. Прощаясь, напомнил, чтоб Ульянка утром пораньше пришла, не проспала б.
- Да не должна б проспать, мыслю.
- Вот и славно.
Передав поклон дьяку Курицыну, да Ивану Костромичу, да Алексею-священнику, Олег Иваныч с Олексахой покинули московское посольство и поскакали прямиком к Федоровскому ручью. К бабке Игнатихе в гости.
На сей раз колдунья встретила их приветливо. Сразу провела в избу, у окна усадила. Девка Ульянка, сидя рядом, на лавке, пряла пряжу, напевая грустную тягучую песню - мотив: помесь Зыкиной с Би Зи Кингом.
Когда вырастешь, девка,
Отдадут тебя замуж.
В деревню большую,
В деревню чужую,
Мужики там все злые,
Топорами секутся...
- К утру на Москву готова будь, девица, - с ходу сообщил Олег Иваныч, вытащил из калиты на поясе березовую грамоту, писало. Нацарапав буквицы, протянул Ульянке: - Куда подойти, тут сказано. Читать умеешь ли?
- Смеешься, господине? С батюшкой как?
- Да как... - Олег Иваныч запнулся. Отрубленная голова вощаника Петра с утра уже украшала посадничий двор. Ладно, нечего девку расстраивать, все одно уж.
Так и не ответил ничего, Игнатиху-бабку позвал:
- Дело к тебе есть, Марта Игнатьевна, у товарища моего.
Сладились быстро - за полденьги получил Олексаха полный набор колдовских зелий - от порчи, от сглазу, от приворота и даже от возможных превращений в собаку. Последнее зелье взял так, на всякий случай, мало ль, сгодится когда...
Выйдя на улицу, вскинулись в седла. Помчались во всю прыть. На Московскую дорогу сворачивая, не удержал скакуна Олексаха - сшиб на ходу человека в полушубке волчьем, посередке к мосту чрез ручей шел тот, не торопясь особо. Ну и поделом, что сшиб, не фиг посередине улицы шастать, честным людям путь загораживать! Главное, не насмерть чтоб... Да нет, вроде вон, в сугробе шевелится...
- Ах, вы ж, песьи дети, да чтоб вам! - выбравшись из подтаявшего сугроба, пришедший в себя прохожий обрушил на незадачливых всадников потоки отборных ругательств, периодически, с большим знанием дела, перемежая ругань проклятиями, тоже отборными. Где и научился-то?
Что-то знакомое почудилось Олегу Иванычу в его согбенной, но еще крепкой фигуре. Глянул внимательней... Боже!
- Батюшки, никак Пимен-отче!
- Обознался ты, человече, - сразу же отвернулся прохожий. - Какой я тебе Пимен?
- Не обижайся, прошу. Пойдем лучше винца с нами выпьем.
- Делать мне нечего, вино с вами пить, шильниками, - снова заругался прохожий. Однако в корчму пойти согласился...
Да, все-таки профессиональное чутье не обмануло Олега Иваныча, случайный прохожий оказался именно Пименом, еще недавно весьма влиятельным человеком канцелярии Софийского дома, недавно обвиненным - быть может, облыжно - в мздоимстве, симонии и прочих грехах.
- Ты на меня зла-то не держи, господине, за поруб, - хлебнув из чарки стоялого меду, грустно улыбнулся Пимен. - То не корысти ради...