Кочевники оставили зачем-то у края плиты небольшое квадратной формы зеркальце, которое едва не улетело вместе с потоками песка и пыли. Ветер усиливался; маленькие песчаные бусинки, как бы объединившись, мощно и жёстко засыпали узника, который решил поднять зеркало. Он пополз по бетону, его кидало в стороны от ветра и приносимых им бледно-жёлтых пучин, однако цепи остановили его; ногой дотянулся он до осколка и притянул его к себе. Зеркальная поверхность показала ему лицо с огрубевшей кожей. В глазах своих увидел он не только обиду, скорбь, злость, желание мести, но и огромную тоску. Неожиданный поток ветра свалил его в сторону, но он нашёл, вероятно, последние силы, чтобы подняться и взглянуть на себя ещё раз. Внезапно он ощутил злобу и вместе с ней страх; вдруг он услышал несколько протяжный, мягко и приятно, но в то же время пугающе воющий крик; дунул поток ветра в вихре песка и унёс всю плоть с костей этого несчастного в оковах.
* * *
Буря только разгоралась, когда уже знакомая нам смерть прилетела к цепям и аккуратно высвободила кости скелета из металлических холодных оков.
Солнце
Пустыня невероятно широка, и до многих территорий пока не успела добраться песчаная буря. Где-то в их пределах затерялись два путника, верхом на двух больших верблюдах. Один из странников выглядел весьма странно: голубые глаза окружила кожа, покрытая белыми и чёрными красками; тёмные волосы были заплетены по бокам в тонкие косы, а в остальных местах то закручивались, то просто опускались на плечи, в них что-то висело: какие-то цепочки, деревянные бусы, маленькие камни. Сильное тело пеклось под палящим солнцем, но выдерживало удары светила. Любой житель пустынной деревни сразу же узнал бы в этом человеке кочевника. Второй странник был довольно молод, силён и красив. Кудрявые волосы падали на тёмный высокий лоб, напряжённым взглядом смотрел он серьёзно вперёд, на дорогу к цели. Обнажённые по пояс всадники изредка поглядывали друг на друга, и взгляды их говорили об умеренном доверии. На горбах дромадеров висели огромные мешки, склянки с водой; за поясом у путников держались чёрные револьверы.
Верблюды остановились, путники спрыгнули на землю и испили по капле воды. Неожиданно для красавца кочевник заговорил:
Несколько десятков мильдвадцать, и мы будем там.
Успеем до ночи?
Буря идётпробормотал кочевник своим приглушённым, но звонким низким голосом.
Буря? Откуда тебе известно?
Но его спутник оставил вопрос без ответа, запрыгнул на угрюмого и молчаливого, как он сам, верблюда.
В путь.
Красавец пожал плечами и сделал то же самое, что и кочевник, за исключением произношения каких-либо слов.
Солнце склонялось за горизонт, пока дромадеры ступали копытами по песку. Небо покрывалось звёздами, они мерцали в неподвижной холодности блеска далёкого свечения.
Достали из мешков ветки, сухие и корявые, разожгли костёр, согревающий живых в мёртвой пустыне; накормили верблюдов, кочевник угостил попутчика шай бил наной, приятным мятным чаем. Свежесть скоро превратилась в прохладу, затем стала холодом. Путники легли у огня.
Скучаешь по хамулу? спросил вдруг красавец.
Нисколько. Я покинут, угрюмо отвечал кочевник, резко поднимая веки, показывая белые белки глаз. Теперь один путь имею я, и пересечён он с твоею дорогою.
Кочевник и красавец встретились в океане песка, каждый очень удивился встрече и каждый чувствовал в ней что-то предначертанное и важное. Они познакомились кое-как; один узнал, что кочевник был изгнан из племени и вёз награбленное золото (целых два мешочка), а другой узнал, что красавец везёт с моря товары, дорогие и недоступные одиноким жителям пустынных деревень.
Красавец задремал наконец, погрузившись в неги теплоты пламени и чувства полной свободы. Недолго и не совсем он спал, а скорее находился в сонливом ожидании. Прошло около часа спустя последнего произнесённого слова, унесённого слабым дуновением ветра, когда красавец раскрыл веки и обомлел: кочевник в упор смотрел в его глаза.
Ты отчего не спишь? спросил испуганный красавец.
Боюсь. Тихо ответил его попутчик.
Тут искорка самодовольства мелькнула в глазах красавца:
Боишься чего?
Буря грядёт.
Теперь ему стало смешно, но чуток был его мнимый сон, так как красавец опасался, но взглянуть снова боялся; ему страшно было вызвать подозрения сейчас, когда созрела одна полезная идея; опасался, несмотря на то, что считал, что этот тупой бедуин-бродяга ничего не может помышлять и, наверное, даже не представляет, насколько он богат.
Утро пришло. Сонный красавец устало поднялся и поодаль увидел сидящего на песке кочевника. Он не слышал, как проснулся его чуткий и опытный спутник, который в тот момент обернулся и вяло произнёс:
Торопись. Дорога не ждёт.
Они плелись долго, солнцео солнце! пекло беспощадно, не предвещая никакой бури. Воздух зазвенел; послышалось шипение, словно десяток змей ползли рядом, но ничего и никого не было, кроме двух странников; в ушах билось что-то, будто кто-то ударял по пустой внутри перкуссии, причём ударял медленно, не спеша
Показалась деревня. Кочевник шёл впереди, ведя своего верблюда, а красавец преднамеренно отстал немного. Бедуин был невероятно рад, что избежал бури, но недолго уголки его сухого рта чуть поднимались: вдруг ощутил он шорох, обернулся и сразу же отклонился от летящего в руке кинжала. Красавец промахнулся, потеряв единственную возможность исполнить свой подлый план, но затем сразу замахнулся ещё раз, другой, снова. Кочевник глухо кричал:
Что делаешь? Брось клинок!
Но тот орал в ответ:
Где револьвер?! и яростно бранился.
Вот твоё чёрное оружие! вскрикнул торжественно кочевник, едва не получив удар в шею, ловко достал из-за пояса два револьвера и выстрелил.
Как глупо, несчастныйбормотал он.
Кровь пролилась на песок и растворилась в бескрайней пучине.
Кочевник положил на грудь мёртвого какую-то цепочку, сходил за его верблюдом и направился к деревне, благодаря песок за «возможность слышать» и своё божество, солнце, за «дар видеть и жить».
* * *
Смерть перекатывала цепочку, взятую с груди трупа, на костяшках пальцев. Улыбаясь, она ждала, когда встретит буря на пути своём маленькую белую деревню.
Одинокая
Тропы не остаются в пустыне, но жительница деревни запомнила один путь в уме. Она легко шла по песку в найденное место, к оазису.
Девушка была молода и красива. Чуть смуглое лицо было задумчиво и спокойно, иногда лёгкая улыбка освещала её лицо: она была ярче солнца и ослепила бы любого своей искренностью и простотой, если бы кто-то увидел её. Казалось, невысокий дух летит над поверхностью пустыни, но нет; настоящая девушка, свободная и радостная, ступала меж высоких дюн. Солнце уже склонялось к закату, но не щадило её, однако, несмотря на жаркие лучи, она чувствовала свежесть и спокойствие. Её невозможно было бы назвать бедуинкой: её гибкий стан, светлые волнистые волосы, густые изящные брови, строгие черты лица и, главное, глубокие серые глаза рассказывали о её северном происхождении, но ни лёгкое жёлтое полупрозрачное платье, ни наполовину полная склянка с водой, ни простая привлекательная причёсканичто не объясняло, как такая молодая девушка очутилась в забытой всеми пустыне, но она всё же стала кочевницей, которой свобода очень шла к лицу.
Одна, вдыхая всей грудью, девушка забралась на самую вершину дюны и увидела далёкие пески. Тоска нахлынула в её сердце; слегка нахмурились брови. Впереди показался оазис, бывший небольшой впадиной, заполненной кристально-прозрачной водой. Она спустилась к воде, но не прикоснулась к ней, только наполнила склянку и глубоко вздохнула. Вечер приближался, одна звёздочка уже сверкала в небе, высоком и пустом, как её одинокая жизнь. Легко летала она по этому миру, но не лёгкими были её чувства и переживания. Печаль заполнила душу, пустыня говорила ей, что для неё нет здесь жизни, что счастья нет в мёртвом движении ветра, свободно развевающем локоны её волос, что одной не быть ей в покое. И правда, сложные мысли прилетали в голову, тяжело вылетали, оставляя что-то размытое, в то время как молодое сердце требовало уж точно не видов песчаных дюн!