1963, Токсово
ЗАПИСКИ ИЗ-ЗА УГЛА(ДНЕВНИК ЕДИНОБОРЦА)
Вы, говорят, слишком молоды А я говорю: не виноват.
Вот сейчас хожу и думаю: вот об этом бы написать, и об этом. И вон об том
А потом, страшное дело, буду ходить ио чем бы написать? О чем? Мое же дело?! Об этом?.. Но почему же именно об этом? Или о том?.. Тоже ни к чему.
УГОЛ
18 июня 1963
Приснился мне сон. Словно бы какое-то собрание. Помещение, как всегда во сне, было неопределенным: не то зал, не то подвал, то ли много раз мною посещаемое, то ли я оказался там впервые, собрание вроде писательское. Хотя словно бы ни с кем я не знаком В общем, гибридное из сна и памяти сочетание: очень хорошо знакомого и чего-то совсем мне неизвестного.
Таковы были публика и зал. Собрание, по всей видимости, носило идеологический характер. Какие-то там кипят страсти, кто-то подличает, кто-то лезет; кто и чтоне помню, толькомерзко. В зале (словно бы в нем нет окон или зашторены, заложены и законопачены наглухо) полутемно, и свет слабый, грязно-желтый, а люди сидят, как в сельском клубе, на длинных простых скамьяхсомкнутые и неразличимые, слитные.
И вот словно бы все оборачиваются ко мпе, и я, тихо стоящий где-то вдали от президиума, у стенки, оказываюсь цент ро м. Словно бы указывает на меня со сцены Председатель, словно кто-то шепчет мне жарко в ухо, подстрекает (никак мне не обернуться к немувсе он из-за спины), кто-то очень знакомый, может, из приятелей даже, и все-таки неопределеннокто. И мне становится понятно, что от меня требуют «высказаться»: вот вы все молчите, отмалчиваетесь, а сами как думаете? не так? так имейте смелость Я все не в силах отделиться от стены и уже чувствую, что, если меня вынудят, не смогу уйти в кусты: отмычаться, ни да ни нет, не правда и не ложь, неопределенного желе из страха и желания остаться «честным» на этот раз пе получится. И я скажу все, что только в силах сказать, по способности и потребности, состоянию и образованию, страху и упреку.
Я еще стою у стенки, мне шепчут сзади в ухо, подталкивают; что-то холодеет и опускается во мне от страха и решимости; в бешеном темпе мелькают в мозгу, перемежаясь спазмами боязни, обрывки первых фраз и варианты начал и вдруг я стою на сцене, на этом любительском помосте: передо мною и чуть подо мнойзал, таится в темноте, молчит и дышит, я его не вижу и говорю. Удивительно говорю, в трансе искренности и слепотыкак решившись прыгнуть, а душа ухает и замирает в полете Может, и неумно говорю, но по крайней мере достаточно, чтобы взволповать себя и зал. Что сказали не запомнил, как ни силился потомтолько две фразы:
«Если Семена Бабаевского переместить в Китай, он там сыграет роль Василия Аксенова, а если Василия Аксенова переместить в Соединенные Штаты, то чью роль он там сыграет? Так где же литература? Не о том речь»
И другая:
«Если миллионы, несколько, всех, что есть, то ли это евреи, то ли художники, то ли просто живые люди, собрали и повели куда-то под конвоем к обрыву, к расстрелу, к уничтожению и один из них оказался вдруг (трудно ли допустить ошибку при таких масштабах!..) не еврей, а удмурт, не художник, а слесарь, не живой, а труп, то он кричит: «Какая несправедливость!» Не от его лица говорю»
И вот я кончил, я иду в узком проходе между скамьями, и кругом такое молчание, напряжение и дыхание, словно там не выход, куда я иду, а могила, обрыв, небытие. Я иду и просыпаюсь с каждым шагом.
А проснувшись, вижу солнце из-за шторы и напротив кроватку моей Аннушки: опа проснулась уже, увлеченно и деловито тормошит пеленку и прибулькивает от наслаждения. Почему-то она чувствует, что я смотрю на нее, отвлекается от пеленки и смотрит на меня, узнаетэто видимым движением проходит по ее лицу, узнавание, расплывается, обрадованная, и впервые говорит мне «па-па».
21 июня
Когда мы говорим: несправедливость, всегда подразумеваем какой-либо общественный процесс. То ли тебя посадили, то ли тебя расстреляли, то ли лишили ожидаемых или заслуженных прав или благ, то ли делу твоему помешаливсегда подразумевается какая-то протяженность времени до этого плачевного результата, какое-то количество лиц участвующих, какие-то силы, посторонние, внешние, в это включившиеся. Все меняет свою окраску, если представить себе результат, нас- страшащий, пришедшим внезапно и. сразу, раздавившим в такую долю секунды, что ты ничего не успел, и почувствовать, лишенным предыдущих мытарств, лживой логики, не умещающейся в мозгу, общественного окружения, свирепых бумажек с подписями и про- тя-жен-но-сти. Тогда оказывается, что именно процесс, приводящий к результату, мы называем: не-справедливость, а не сам результат, который скореерок, судьба, конец, и, не будь этого изматывающего вращения в неких общественных сферах, когда мы осознаем приближение страшного результата, когда познаем силы зла в этой, общественной же, сфере, их неумолимую логику, заключающуюся лишь в отсутствии логики, в бесповоротной силе утверждения предписан-ного (когда такое утверждение совпадает с нашими интересами, обычно не ведется речь о несправедливости, а ведь механизм тот же у этих сил: одинаково, что они совпадают, что не совпадают с нашими интересами), не будь этого осознанного лишь как внешняя механика не-умолимых сил, то есть не помещающегося в сознании, вращения, все превратилось бы в случа й.
Представьте, к вам подходит человек, вы его никогда не видели, вы его не узнаете, с ним у вас ничего не связано (как, впрочем, и с любым исполнителем), и, поравнявшись, пристреливает вас Может, смерть наступит мгновеннотогда ваши близкие будут говорить: какая нелепость, нелепая случайность, еще вчера шутил если смерть придет не сразу, то и вы, страдая, будете говорить себе: как досадно умереть так вдруг, по какой-то глупой случайности, и все равно покинете мир отлученным от причины задолго до смерти.
И вот теперь, в представлении, я часто опускаю процесс, который мы ощущаем как несправедливость, сокращаю его, как кратную дробь, и представляю себе непосредственно результат: нелепо, страшно, дико, глупо, случайноладно! но при чем тут несправедливость?
В том ли, что не было приговора, или в том, что тебе его не зачитали? В том ли, что ты не согласен с ним, или в том, что ты не признаешь права именно этого суда выносить его тебе? В том ли, что ты боишься умереть, или в том, что ты не готов к этому? В том ли, что нет причины, или в том, что ты не понял ее?
Но даже если отказать себе в возможности постигать суть вещей, спуститься на порядок ниже и удовлетворяться лишь внешними и социальными категориями, то тем более несправедливость окажется понятием слишком тонким и разумным для мира, выстроенного и понятого на этом уровне (или, как мы в таком случае скажем, для современного мира), и суть вдруг окажется в том (если сократить все прочие вариации, на этом уровне качественно неразличимые), что может по-дойти незнакомый человек и пристрелить тебя в любое время дня и ночи, в любой точке пространстваи уничтожить твои параметры.
(Удивительно это получилось у Кафки, хотя это и внешнее было бы для него рассуждение. У него этокак бы между прочим и само собой: одно из сечений созданного им объема
Так вот, роман называется «Процесс», и все движение, вся мука герояпроцесс, а развязкапросто рок, просто убийство, и, на верхний взгляд, даже не взаимосвязано одно с другим.)
ИЗ-ЗА УГЛА
10 августа 1963
Упрешься в старые слова Несколько месяцев назад я вдруг захотел написать стихи и, конечно же, не рискнул, а вчера они снова вспомнились мне. Слов не хватает, потому и не написал и не напишу, но вот что-то вроде подстрочника: «Ты увидишь вдруг то, что видел каждый день, и это пронзит и наполнит отчаяньемприступ жалости, беспомощности и любви. Люди, маленькие и трогательные, вдруг побегут перед тобой по своим, казалось бы, делам, сходим «по-маленькому» и сходим «по-большому», они садятся в автобус и выходят из него, одни едут в одну сторону, другиев обратную, одни останавливаются у газеты, другие становятся в очередь, кто-то что-то строиткладет свой кирпич, а кто-то пьян совсем, тут еще и дождик пойдет, люди бегут, траектории их сходятся, пересекаются, расходятся, автобусы и трамваи стригут паутину их движений, переезжают твой неостывший след, можно даже поразиться той акробатической четкости, с которой каждый бежит по своей дорожке и все цел, все невредим, и эта подсмотренная тобой ловкость усилит тогда твое ощущение до невыносимости: боже, зачем, куда! и ты остановишься, парализованный, ощутишь неподчинение рук, ног, и почти всерьез придет тебе мысль, что и не восстановятся больше эти связи, закупорился канал, по которому павловские приказы коры приводят твое тело в движение, и люди продолжают свой хаотичный бег перед тобой, озабоченные, устремленные, и никуда они не идут на самом деле, «Как муравьи, скажешь ты себе, как муравьи», и придешь домой, и, если это чувство задержится в тебе так долго, что ты донесешь его до дома, то, может, сядешь и напишешь, будешь испытывать при этом подъем и словно бы озарение и напишешь: как муравьи, как муравьи Будешь жить дальше и перечитаешь однажды и воскликнешь, усмехнувшись криво и победно: господи, какой же я был дурак! ведь я ничего, ничегошеньки не понимал и как же это я умудрился хоть что-то понять теперь? если настолько не понимал совсем не так давно! ведь это совсем не так, и слова не те, и беспомощно до стыда! Некая гордость разопрет тебя, и ты будешь жить дальше и думать дальше и однажды умудришься настолько, что невыносима станет тебе твоя же мудрость, и, словно бы усталый, с опущенными руками, взглянешь ты как бы с ее вершины, не уверенный, что сможешь уже хоть когда-нибудь приказать хоть что-либо своей руке или своей ноге, и увидишь, как побегут перед тобой люди, пересекая и путая свои траектории, вдруг увидишь, что это молекулы скачут под несильными толчками, короткими прямыми отрезками гасят они инерцию, а толчок-то был: купить колбаски, затем зайти в аптекуи под острым углом в другую сторону и так они скачут и пересекаются, короткими черточками обозначая прямые свои отрезки, а потом назад, а потом вбок и еще раз вбок, один толчок, другой, пятыйи уже никакого направления не определишь ты в их движениилабиринт, хаос, а каждый цел и невредим, и красота их движений, их уже природность как бы в джунглях, среди зверей и лиан, усилит твое ощущение. «Зачем, куда?» скажешь ты. «Броуновское движение, броуновское движение»будешь повторять ты. И вернешься домой и, если мозг твой еще способен удерживать ощущения в памяти, запишешь: броуновское движение, броуновское движение Как муравьи, запросится тебе на перо, как муравьи