Враг по имени Степан продрался сквозь ветки и, балансируя на последней ступеньке лестницы, потянулся к коту огромной грязной ладонью. Василий вздыбил шерсть и сложил на голове уши. От ладони пахло железом, краской и человеческой грязью. «Сволочь», уверенно подумал Василий. Растянув до ушей пасть, он издал короткий шип и метко стукнул по степановой руке когтями, после чего проворно убрался на недосягаемую для врага высоту. Степан заревел матом. Оскальзываясь через две ступени, ссыпался на землю, обрушил лестницу и высказал кормушкам все, что родилось в душенасчет Василия, дерева, самой идеи спасения, травмированной руки и мира в целом. Одна из кормушексердобольнаявновь посулила бутылёк. Степан исключил бутылёк, пожелал кормушке многого и удалился, посасывая ладонь. Василий проводил его взглядом и победительно обшипел.
Ну чо ж ты так-то, а? спросила снизу сердобольная кормушка.
От паразит, заметила другая.
Василий опомнился. Боевой запал остыл, и кот со страхом осознал, что находится теперь еще выше прежнегоа единственная надежда на спасение только что ушла к ларьку врачевать нанесенные раны. Хуже того, сердобольная кормушка под деревом, кряхтя, взвалила на плечи лестницу и вперевалку удалилась прочь, а за ней ушла и другаята, что «я-вас-умоляла». Василий неуверенно мяукнул, но никто не откликнулся. Он снова принялся орать. Орал долго, устал, охрип. Постепенно становилось темнее, холодало. Очень хотелось есть. Как назло, к дереву вернулась первая кормушка.
Киса, киса! Спускайся, я тебе рыбки! Кис-кис-кис
Снизу повеяло запахом жареной рыбы. Василий безошибочно определил камбалу в кляре и озверел от близости жратвы. Он стал орать ещё громче, сглатывая голодную слюну и невольно вытягивая шею вниз, чтобы приблизиться к камбале хотя бы на несколько сантиметров. Кормушка талдычила свое «кис-кис», протягивая к ветвям завернутую в бумажку рыбу. Так продолжалось с четверть часа. Потом кормушка ушла, горестно вздохнув и пробормотав на прощанье: «бедный котик». «Сволочь», подумал Василий ей вслед, обессилел и задремал.
Проснулся он утром, злой и разбитый. Солнце раздражающе слепило глаза, воробьи чирикали над самым ухом, враг Степан успел наклюкаться и, обосновавшись у ларька, распевал отвратительную пьяную песню. Чтобы заглушить Степана и воробьев, Василий снова начал орать. Оралось с утра громко: за ночь голос отдохнул и набрал силы. Проорав часа два, Василий обнаружил, что ему удалось собрать под деревом публику.
Давно это он?
Да второй день. Как скаженный, аж сердце заходится, тьфу
Туда надо из шланга полить. Они всегда от воды бегут. Знаю, пробовал.
Тю! Где вы тот шланг найдете? Сюда ни один шланг
Я вч-чера эт-ту с-суку с-снимал. Так он меня р-раз!!
А надо пожарных вызвать. У них и шланг найдется, и лестница. И вообще, в Америке, как кошка на дерево залезетсразу вызывают пожарных. Знаю, видел.
Я вас умоляю. Станут пожарные из-за всякой ерунды приезжать.
Мальчишек позвать. Пускай слазают.
Придумаете еще. Я своего сына туда не пущу. Высоко же, убьется.
Рыбки ему носилане идет
А если дерево спилить?!
Я еще вчера сказала: жрать захочетслезет.
Наплюйте вы. Как-нибудь выкрутится.
Ага! Наплюйте! Я б на вас поглядела, если б он у вас перед домом вот так сутками вопил!
Да я чего, я ничего. Надо только найти кого-нибудь, чтоб слазал
Й-я эт-ту с-суку вч-чера
Пожарных!
Я вас умоляю
В конце концов кто-то действительно вызвал пожарных. Взрыкивая дизелем, приехала старая, в облупившейся красно-белой раскраске машина с лестницей на крыше. Лениво вылезли двое мужиков в брезентовых куртках, позадирали головы на ясень, вполуха выслушали коллективные показания собравшихся кормушек. Один забрался в кабину, и наверх медленно, угрожающе стала выдвигаться лестница. Василий остекленевшими глазами следил, как длинношеее чудовище продирается сквозь листву, играючи ломая ветки и распугивая воробьев. Ему очень хотелось врасти в дерево. Когда железная тварь доросла до того места, где он сидел, Василий стряхнул оцепенение и белкой вспорхнул на два метра вверх. Здесь ствол раздваивался, указывая в небеса исполинской буквой «V», и Василий скрючился у подножия этой буквы. Дальше оба ствола росли тонкие, как плети, да вдобавок качались от ветра: лезть по ним было чистым самоубийством. Кот приник к ясеню, поджал дергающийся хвост и, брызгая слюной, зашипел на неумолимо приближавшуюся лестницу
Раздался хриплый железный лязг. Лестница дрогнула и прекратила расти. Василий корчился в развилке, щурил глаза и непрестанно облизывался от страха, держа одну лапу наготовеотбиваться. Несколько секунд ничего не происходило. Потом внизу хлопнула дверь машины, и снова загомонили голоса:
Эх, твою дивизию! Опять поломалась!
Что такое? Сейчас полезете?
Куда полезем, мать. Не видишьлестницу заклинило. Петро, давай ты теперь починяй
А чо я-то? Чо сразу я-то?
Я в прошлый раз был Хорош разговоры разговаривать, починяй давай.
О! Пожарные называются! Не могут кота снять! А если на пожаре вот так?
Мать, не шуми
Нет, ну посмотрите-ка, а! Вот это да! Я вас умоляю!
Дайте я. Пустите, дайте. Я гляну, помогу. Знаю, чинил.
Чо ты чинил Отец, уйди!
Т-та-а-ак! Н-ну чего, уже вс-сё? Ухай да кали? Технику-то каз-зенну ю? Ухай-да-ка-ли?
Степан, гос-споди, да ты-то куда лезешь! Сгинь!
Надо все-таки из шланга полить. Сам и слезет.
Да ну, у них ещё и шланг сломается
Я вас умоляю!
Василий немного пришел в себя. Железное чудище мертво торчало в листьях. Что-то звякало, под деревом гудел спор. Чуть погодя лестница, подергиваясь и грохоча, стала складываться. Затем люди на земле начали мало-помалу терять к Василию интерес и принялись расходиться. Уехали пожарныев депо, чинить лестницу, которая, хоть и согласилась уменьшиться, никак не хотела раздвигаться обратно. Ушел тот, кто хотел облить Василия из шлангана ходу он что-то доказывал Степану, а Степан неуклюже увлекал его за собой, держа азимут на ларек. Ушли кормушкии сердобольная, и я-вас-умоляющая. Ушли все. Василий бурым комком съёжился в развилке, и со стороны могло показаться, что это не кот сидит на дереве, а меховая шапка застряла между ветокзабросил её кто-то ещё зимой, да так она и осталась наверху, грязная, вылинявшая и никому не нужная. От пережитого Василий оцепенел и не мог даже орать. Он не чувствовал больше ни страха, ни жары, ни голода, не чуял порывов ветратолько сидел, прижавшись к дереву, и глядел перед собою пустыми глазами. Шли часы, солнце поднялось в зенит и стало опускаться, воробьи на ветках ссорились, дрались и мирились, под ясенем ходили и разговаривали люди, а Василий оставался нем и недвижим. Недвижим и нем.
Потом это случилось.
Где-то далеко, за домами, там, где проходила большая разбитая дорога, усыпанная по обочине гравием, родился звук. Слабое жужжание со звенящей нотойбудто летел стальной жук с жестяными крыльями. Звук этот проник в опустошенный ум Василия и тронул что-то родное, вечное. Кот задвигал ушами. Жужжание росло, обрастало басом, тарахтением. Василий ожил и завозился на ветке. Сомнений не было: с молочной фермы возвращалась его кормушка. Личная, домашняя. Он даже представил себе: вот она едет верхом на мотороллереголова обвязана косынкой, толстые ноги в тапочках покоятся на рифленом железе. Вот позвякивают бидоны со сметаной в широком кузовестоят впритык, укрытые рогожей. Вот кормушка заезжает во двор, заводит мотороллер в гараж и выходит оттуда, неся по бидону в каждой руке. Поступь её тяжела, от халата расходятся волны молочного запаха. Вот она идет на кухню и принимается разливать сметану по банкам, чтобы потом спрятать банки в светлом, ревущем нутре холодильника. А рядоми звать не надооколачивается Рыжик: урчит громче мотороллера, вьётся по ногам, бодает кормушку под колени. Кормушка разражается благостным уханьем, зачерпывает из бидона полный уполовник и плюхает в рыжикову миску сметанусладкую, холодную, густую. Рыжик нависает над миской, опускает морду и, поджав усы, жрет, жрет, жрет, жрет, жрет
«Сволочь!» яростно подумал Василий. Больше не было ни дерева, ни высоты, ни ветрабыла только сметана и паскудный Рыжик, готовый стрескать общую долю в одно рыло. Не помня себя, Василий встал, попирая лапами шершавую кору. Завертел хвостом, соскочил на опасную с виду ветку. Ветка закачалась под его весом, но он махнул на соседнюю, оттуданиже, спружинил, прыгнул ещё ниже, заскользил, выровнялся. Птицей, мохнатой птицей слетел Василий на землю и помчался к родному дому. Вильнула, истошно сигналя, машинаон только припустил быстрее. Возник на дороге один из мучителейВасилий едва не сбил его с ног. Ворота уже закрывались, впустив во двор мотороллер с бесценным грузом, но Василий успел проскочить, галопом пронесся на кухню, увидел рядом с холодильником Рыжика и с разгону зарядил ему такую оплеуху, что младший брат опрометью вылетел вон. Потом Василий обернулсякак раз вовремя, чтобы встретить входящую кормушку долгим, охрипшим мявом.