Запреты и милицейский контроль толкают рабочих и работниц подчас на дикие, безрассудные поступки. В Минске на улице Фабрициуса есть женское общежитие Четвертого строительного треста, продолжает бывший профсоюзный администратор С. К. Комендант не пускал туда мужчин. Но девушки наловчились связывать пять-шесть простыней в длинный жгут и с помощью этого каната втягивать своих поклонников в комнаты на третий этаж. Предприятие закончилось плачевно: молодой рабочий сорвался и упал на камни. Травма черепа сделала его на всю жизнь инвалидом. Другой рабочий погиб, пытаясь добраться до своей подружки по водосточной трубе.
Минские партийные органы стараются скрыть подлинный смысл этих трагедий, объявляя, что в общежитие пытались пробраться хулиганы. Но С. К. знает, что часто жертвами насилия и запретов оказываются женатые пары.
Однажды ко мне на прием пришел болезненного вида рабочий из строительного треста Химмонтаж, вспоминает С. К. Он рассказал, что живет в общежитии, в комнате на шестерых. Жена его с новорожденным ребенком живет в другом общежитии. Вместе с ней в комнате находятся еще три женщины с маленькими детьми. Рабочий ходит в гости к своей жене и ребенку, но всякий раз с наступлением суме-рок комендант выгоняет его вон. Рабочий не просил у меня квартиру или комнату. Он умолял только, чтобы ему разрешили три раза в неделю проводить со своей женой хотя бы часть ночи. Конечно, сказал он, я и через окно могу к ней влезть, но совестно мне, да и трудновато Он расстегнул рубашку и показал шрам, оставшийся от операции на сердце. Оказывается, сравнительно недавно ему сделали операцию и вставили в сердце искусственный клапан.
Мы живые люди,говорят девушки-строители из Минска. И ткачихи с московской фабрики Красная роза, предприятия, где почти нет мужчин, повторяют: Мы живые и лезут в окна соседнего мужского общежития, где живут их ровесники, шоферы московского троллейбуса. Конечно, можно посочувствовать парторгу фабрики Красная роза, который в 1980 году жаловался: Мы ставим охрану, мы по ночам проверяем комнаты девушек, но нам не удается прекратить это безобразие. Но можно посочувствовать и девушкам, которые после рабочего дня на фабрике возвращаются к себе в общежитие, которое по сути превращено в тюрьму. А если есть тюрьма, то удивительно ли, что находятся люди, бегущие из нее?
Можно утешить парторга столичной ткацкой фабрики: есть города, где проблема поддержания дисциплины в рабочих общежитиях разрешена блестяще. В провинции милиция по первому вызову в любое время суток врывается в общие жилища рабочего класса. И горе тем представителям класса, которые окажутся в неподобающем месте в неподобающее время.
У нас в Свердловскедесятки заводов, рассказывает бывший работник милиции, 37-летний А. В. И каждый завод имеет по несколько общежитий. Контроль за нравственностью рабочих возлагается на коменданта, а также на оперативные отрядыособые группы доверенных, специально обученных людей комсомольского возраста, которым в такого рода ситуациях предоставлены неограниченные полномочия.
А. В. несколько лет был членом штаба такого оперативного отряда, и его описание действий этой организации представляется мне небезынтересным. Ночью в штабе оперотряда звонит телефон, сообщает он. Некий доброжелатель из мужского рабочего общежития сообщает, что в комнату номер такой-то тайком пробралась особа женского пола. Отряд немедленно выезжает на место происшествия. Будим коменданта, берем у него запасной ключ от подозрительной комнаты. В коридоре уже толпятся любопытные. Наши действия никого не удивляют и не возмущают, а наоборот, как всякие действия людей, облеченных полномочиями, вызывают почтение. Тихо подкрадываемся к двери, отпираем ее и хватаем любовников. Тащим их по коридору чаще всего не одетых. Только в машине отдаем женщине ее одежду. Конечно, сцена эта вызывает у окружающих шумный смех, шуточки, издевательства Чем мы руководствовались? Письменных указаний, как проводить такие операции, я никогда не видел. Но устные указания милицейских и комсомольских шефов всегда звучали одинаково: виновных в моральном разложении не жалеть и всячески их преследовать. В основе этих указаний лежит так называемый Моральный кодекс строителя коммунизма, опубликованный еще в хрущевскую эпоху. После допроса пары мы посылали письмо в то учреждение, где работала пойманная девушка, или в институт, если она студентка. Результат обычно был всегда одинаков: жертву исключали из комсомола и снимали с работы.
Бывший руководитель оперативных отрядов в городе Свердловске сталкивался по роду своей работы с самыми причудливыми вариантами рабочей любви. Какая история кажется вам наиболее примечательной?спросил я его. Та, что случилась в одну августовскую ночь в городском парке имени Героев гражданской войны. Мы, оперативники, высмотрели в этом парке скамейку, которая стояла в кустах, в особенно укромном месте. Возле скамьи этой мы устраивали ночные засады и почти всегда захватывали любовников. И вот однажды, часа в 4 ночи, мы выследили и схватили очередную парочку. Доставили их в штаб и тут, вместо того чтобы просить прощения и унижаться, как делали многие, эти двое молча предъявили свои паспорта: рабочие Верхнеисетского металлургического завода, они уже год, как состояли в законном браке. Печать о браке стояла в обоих паспортах, но при этом у молодой семьи не было своего жилья. Муж продолжал жить в мужском общежитии, женав женском. Свои супружеские права молодожены могли осуществлять только тайно, в городском парке. Дать им по 15 суток ареста, чтобы не нарушали общественный порядок!приказал наш наставник, милицейский офицер. Но мы пожалели молодоженов и отпустили их. Впервые мне показалось в тот день, что не все в порядке в советском общественном порядке
ГЛАВА 7. ДЕРЕВЕНСКАЯ ИДИЛЛИЯ
Весной 1910 года живший в Петербурге Александр Блок написал стихотворение В ресторане. Тридцати летний поэт-аристократ так рассказал о своем любовном увлечении:
Я сидел у окна в переполненном зале,
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого как нёбо аи.
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: И этот влюблен
Стихотворение Блок написал в апреле, а в мае другой молодой русский тоже пережил нечто, связанное с женщиной. Он женился. Это был крестьянин Орловской губернии, сирота, которому, по деревенской традиции, невесту подобрали его родственники. Через много лет крестьянин этот Дмитрий Егорович Моргачев так описал обстоятельства своего брака: В первых числах мая 1910 года состоялась наша свадьба с девушкой Марьяной, с которой живу доныне. Мы поженились, не зная и не думая ни о какой любви, даже не зная друг друга до свадьбы. Так делали все. Нужна была жена в доме, работать, стирать, варить. Конечно, знал я и она, что будем спать вместе и будут у нас дети, которых надо растить и воспитывать. Всего родилось у нас 10 детей, из которых 6 выросло
Сравним поэтические строки Блока с цитатой из автобиографии Моргачева. Как будто оба говорят об одном и том же: о встрече с женщиной, об отношении к ней, о поступках, цель которыхдостичь наибольшей близости двух душ и тел. В обоих отрывках даже слово ЛЮБОВЬ есть. Но как несхожи чувства горожанина и крестьянина, как различен интимный опыт двух мужчин! И, действительно, то, что звалось в русском городе любовью, и то, что понимали под тем же термином жители российской деревни, по сути не имело между собой ничего общего. В селе девушке и юноше запрещено было решать, кто будет их избранником (избранницей), брак носил характер хозяйственной сделки. Конечная цель церковного венчания сводилась к обязательству мужчины и женщины продолжать род. Такой союз без личного выбора предполагал не столько любовь, сколько терпение. Недаром на жалобы молодых старшие члены семьи отвечали пословицей: Стерпится, слюбится
В том, что написал о своей женитьбе крестьянин Моргачев, не было ни грубости, ни цинизма. Это была сама российская жизнь. Кстати, Дмитрий Егорович не какой-нибудь темный мужичок из глухой деревеньки. Ончеловек, проживший долгий и содержательный век: воевал на Первой мировой войне, был тяжело ранен, занимался общественной деятельностью в селе, обратился к религиозной философии Льва Толстого и был за это брошен в тюрьму, провел годы в советских лагерях, вырастил и потерял любимых сыновей. Но любвиличного интимного чувства к избранной женщине, в жизни его не было. Никогда, И Дмитрий Егорович, мужчина красивый, умный и содержательный, не находил в отсутствии такой любви ничего странного. Так жили родители и деды, так, полагал он, должно жить и ему. Боюсь даже, что понятие любовь в его реальном значении было для Моргачева равноценно понятию разврат. И не только для него, но и для миллионов русских крестьян XIX и начала XX столетия.