_____
Целых три года полыхал этот жертвенник любви у постели Фитингофа. Затем его не стало.
И вот теперь я спрашиваю себя: что это было? Чего добивались эти женщины, чего они хотели от Георгия Петровича? Нет, не от молодого Фитьки, полного сил и здоровья, и даже не от того очаровательного пожилого джентльмена, каким он стал с годами, тут все ясно. Но что же такое, объясните мне, страстная любовь к бездыханному обрубку, полутрупу, парализованному старику?
Ты ничего не понимаешь в женщинах и ничего не смыслишь в любви, говорит жена.
Оставь, ради бога, при чем тут любовь?
Между тем перед глазами разворачивается реальная картина коллективного сошествия с ума. Ведь по всем законам Фитька, как и надлежит сентябрьской стрекозе, обязан остаться одинзаброшен и забыт. Иначе зачем же мы всю жизнь укрощаем страсти, не позволяя себе ни-ни ни на шаг?.. Да, черт побери, на закате жизни мы пожинаем плоды счастья от своих земных страданий.
Кому они нужны, ваши страдания!.. морщится жена.
Что ты несешь, язычница!
Отмахивается и уходит.
Женщинаей не постичь божественной связи между страданием и счастьем.
Хватит трепаться! говорит жена. Покажи осчастливленного.
Покажу
Я перебираю в памяти имена великих мучеников от Авеля до наших дней, вспоминается море страданий и океан слез, но счастье, увы По этой причине ставлю крест на собственных пророчествах и записываюсь в дураки. Кто последний?
О ГРЕХЕ
На деревенской даче у художника Кокарева пили «Столичную» новгородского разлива под грибы и болтали о грехах. Растормозились до того, что одна дама, сценаристка по специальности, призналась в совращении сына ближайшей подруги. Сидящая визави мать совращенного вернула долг подробностями своего романа с первым мужем сценаристки. Подробности, в свою очередь, неприятно задели графика Липованынешнего мужа подруги нахальной сценаристки, и он поведал несколько шокирующих эпизодов из своей студенческой молодости, после чего гости наперебой посыпали пикантными откровениями, а скульптор Семен Кущ рассказал такое, от чего даже у сценаристки покраснели виски.
Ну ты, Сеня, даешь!.. сказала она, вытирая слезы смущения. Хоть бы Николая Ивановича постеснялся.
Восьмидесятилетний хозяин дома Николай Иванович сидел, опершись о палку, и, разомлев после двух поднесенных рюмок, слушал молодежь, одобрительно кивая.
А что «Николай Иванович» В свое время тоже, надо думать, позволял себе кое-что. Было дело, дядя Коля?
Польщенный вниманием культурных квартирантов, старик признался, что «дело было правда, давно».
Гости потребовали подробности.
Старик выпил третью и беззубым ртом прошамкал фразу неожиданную:
За границей было В Польше.
Вот тебе раз! Ты как же там оказался?
В группе войск В отдельной саперной роте, с гордостью сказал Николай Иванович. Мы там на хуторе стояли под городом Быдгощ, понимаешь, такое дело.
Хозяйничала на хуторе вдова, о которой Николай Иванович сказал мечтательно:
Женщина такая!.. и рукой описал в воздухе волну, иллюстрирующую, видимо, превосходные качества полячки. Хорошая женщина. Пани Ядзя.
Слушатели понимающе улыбнулись. Воображению художников представился беленый хутор под соломенными крышами, армейские палатки и пани Ядзя в виде аппетитной, сговорчивой вдовушкимечты ленивого «ходока».
Блондиночка? уточнил Липов.
Такая уклончиво ответил старик.
Бравый ефрейтор, каким был в ту пору Николай Иванович, само собой, задерживал взгляд на симпатичной вдовице, а пани Ядзя, делая вид, что ничего не замечает, продолжала заниматься хозяйством, в частности косить траву во дворе.
Она косит, а я вижу, что коса у нее неправильная, пояснил Николая Иванович. То есть коса вроде нашей, а ручка совсем короткая. И она ею внаклонку работает одной рукой, как серпом.
Николай Иванович отложил палку и нагнулся, показывая, как неправильно косила траву пани Ядзя.
Удобная поза, заметил Сеня Кущ.
В том-то и дело, что неудобная. Все время враскоряку Я ей говорю: «Прошу пани». Она мне напротив отвечает: «Прошу пан войсковый». Я косу взял, все как полагается сделал
И старик подробно расписал, как прилаживал новый черенок к польской косе, где взял материал и как удивил длинной ручкой «пани господиню».
Я начал косить, она приговаривает: «Пьекно, пьекно пан войсковый». Хвалит по ихнему Ну-ка налей мне еще, неожиданно сказал старик. Видимо, рассказ подошел к решающей фазе.
В общем, сделал я литовку. «Работай, прошу пани». Правильно? Она ее берет и вот так Старик изобразил неумелые действия полячки. Кладет траву, понимаешь, такое дело Не умеет. Я говорю: «То не добже, резать надо, а ты кладешь!» Она: «Не разумею». Что делать, надо же научить женщину?
Что за вопрос.
Глаз Николая Ивановича блеснул.
Вот так я ее сзади взял рукой за черенок, вместе с ней а этой рукой сюда Старик изобразил широкие объятия, в которых оказалась заключена пани Ядзя. Правильно?
Ну и?..
И так мы косим.
Вместе?
Вместе косим. Я спрашиваю: «Добже?» Она говорит: «Добже». Сама чувствую, женщина такая Старик утер слезящиеся глаза и погрузился в мечтательную паузу.
Какая такая, дядя Коля? спросил Липов.
Такая
Гости заулыбались.
Ну а дальше-то что?
Косили, загадочно сказал Николай Иванович.
Косили, это понятно, а потом?
Потом трава кончилась.
Погоди, Николай Иванович, а поцелуи всякое такое? Ты давай выкладывай.
Старик вздохнул.
Такого не было, сказал он.
То есть как не было?
Не было. До этого дело не дошло, признался старик.
Творческая интеллигенция со значением переглянулась.
Ну ты у нас ходок, дядя Коля, хохотнул Сеня. Хорошо еще, что покойная Марья Ивановна не узнала
Что ты! замахал руками старик. Я супруге об этом ни слова. Зачем огорчать женщину
Это точно, согласились гости, деликатно посмеиваясь.
А я за здоровье Николая Ивановича выпью, неожиданно заявила циничная сценаристка, глядя на старика влюбленными глазами. Очень вы хороший человек, дядя Коля. Я бы даже сказала, святой по нынешним временам Этим пошлякам не понять, видитержут.
На веранду заглянула Люба, дочка Николая Ивановичавеселая и толстая. Увидев отца, всплеснула руками.
Ишь где устроился! Хватит тебе! сказала Люба, бесцеремонно отбирая у старика рюмку. Иди спать Не наливайте ему больше Давай-давай, двигай живей, нашел себе компанию!
Старик послушно проследовал в дом, а Люба спустилась во двор и принялась снимать высушенное белье.
Зачем ты его так, Люба? сказал Кокорев.
А как?
Грубо. Наезжаешь как танк, он ведь старый человек
Вот и нечего ему отсвечивать, старому мухомору!
Да как же ты про отца родного так?! Ведь он тебя вырастил все-таки
Прямо-таки, вырастил, со смехом подтвердила Люба. Чего меня растить, я, что ли, цветок? Вырастил!.. Мне уже четырнадцать было, как он вернулся, на ферме работала.
Что-то я не понимаю, удивился Липов. Откуда вернулся?
Из заключения.
Гости даже пить перестали от изумления, наперебой упрашивая Любу рассказать, каким образом добродушный миляга Николай Иванович оказался в тюрьме.
А зарубил одного, весело сказала Люба.
Как так зарубил? При каких обстоятельствах?
Пьяный был, известно, какие обстоятельства. Напился да и рубанул по голове.
Сценаристка схватилась за сердце.
Боже мой! За что?
Люба рассмеялась.
Кто ж его знает за что. Пьяный Поди спроси, он и сам не помнит. Зарубил, и все Дверь за мной закройте, чтобы комары не налетели, вон дождь собирается.
И ушла в дом с ведром, полным белья, покачивая бедрами и распевая:
Ай дождик нипочем.
Ай туфельки надену
О НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ
1962 год. Летний вечер. Городская окраина. Отодвигаю занавескуперед окном пустырь, у горизонта переходящий в колхозные овсы. Справа кладбище, слева дымят трубы химического гиганта.