Заучка шла мелким шагом к кафедре, за которой ей предстояло выступать.
Я не мог отцепиться взглядом от прямой линии спины, утекавшей в покатые бедра. Нет, она не была толстой, но и не была рохлей, как Алинка. С ужасом я должен был себе признаться, что мне нравилась ее фигура, особенно в этой непривычной для Зайцевой одежде.
Вот так вот. Ноги. Руки. Грудь. Меня цепляло ее тело, но абсолютно точно бесила натура. Взгляд, до этого высокомерный и пренебрежительный, сейчас был потухшим, да и вся она была какая-то измученная и бледная. Ее сочное тело обтягивало простенькое платье неприметного серого цвета, ну хоть не классический балахон. Белый воротничок. Рыжие жгучие волосы собраны в высокий хвост.
Я сидел в первом ряду, по указке нашего куратора (якобы мальчики вперед, так как будет прямой репортаж и надо показать, что не только девушки у нас умные, но и сильная половина университета) с открытым ртом. Спрашивается, чего? С трудом заставил себя оторваться от ее созерцания, когда услышал резкий крик. За ним последовал звук падения.
Ай, я резко повернулся и заметил, что Зайцева скатилась с лестницы, взметнув руки вверх. Вся она была покрыта красной жижой с головы до пят. Резко подняв голову наверх, наткнулся на подрагивающий как будто от ветра занавес технического этажа нашей сцены. Кто-то вылил на Зайцеву что-точто бы это ни было, и она упала с маленькой лестницы, ведущий на злополучную сцену. Бумаги валились тут же на полу.
Блядь. Я слишком хорошо понимал, кто бы это мог сделать
Весь зал, разумеется, разразился хохотом. Кто-то достал телефоны, чтобы заснять «прикольное», по меркам наших идиотов, событие, кто-то просто начал вести прямую трансляцию. Зал мгновенно оживился. И все это снималось на камеру центрального городского.
Мне было не смешно, я не мог понять, что конкретно мною двигало, но я пробрался сквозь толпу ушлепков, и когда подбежал к Зайцевой, сделал единственно верный поступок за долгое время.
Встать можешь? опустился на корточки перед ней, цепляя подбородок так, чтобы она меня смогла рассмотреть. Все лицо покрыто этой жижой, на первый взгляд напоминавшей кетчуп, а там хрен его знает. Ника плакала, и это больно вспороло мне кожу, пускаясь ядом по венам.
Подрагивающие губы прошептали:
Я не знаю, мне больно.
Я больше ничего не спрашивал, подхватил ее на руки и под улюлюканье толпы вынес из зала. Теперь мы оба были в этой жиже.
Почему рядом с тобой я вечно в каком-то дерьме, Ника Зайцева?
Глава 11
НИКА
Я изо всех сил старалась держаться, просто потому что должна была, но случившееся стало последней каплей в чаше моего терпения. Если вы когда-нибудь подумаете, что вот он предел и хуже быть не может, жизнь посмеется над вам и даст очередной пинок. Потому что всегда, всегда может быть хуже. У этого «хуже» нет границ и не будет. И сидя в той красной жиже, я не понимала за что?
Моя жизнь в последнее время больше походила на какой-то кошмар с элементами дня сурка. Я вставала, с трудом заставляя себя разлепить веки, умывалась, ела, шла в универ, а потом снова возвращалась пустую квартиру, иногда в этот маршрут добавлялась подработка в торговом центре. Вообще, после того как бабушку забрали в больницу, моя жизнь разделилась на «до» и «после». Я ведь говорила ей, говорила, что это все не шутки, что с сердцем не шутят и кардиостимуляторэто не блажь, а необходимость.
Всего-то нужно было послушать врачей и сделать, как они говорили. Но бабушка, несмотря на присущий ей от природы боевой характер страшно боялась операций, и доводы о том, что эту процедуру с огромной натяжкой можно назвать операцией, бабушку совсем не волновали. А теперь что? Я чуть не потеряла ее. До сих пор холодным потом обливаюсь и по ночам просыпаюсь в слезах. Один и тот же сон. Огромное пустое поле, вокруг ни души и одна одинокая могилка посреди.
И если бы я тогда, в тот злополучный день хоть на полчаса задержалась, если бы не Багиров, от которого я бежала сломя голову и сверкая пятками, наплевав на пары, не было бы сейчас бабушки. Нет ничего страшнее, чем терять самых родных и близких, а у меня кроме нее нет никого. Все умерли давно, а теперь вот она, на волоске от смерти была практически. До сих пор этот ужас перед глазами.
Тишина, которой встретила меня квартира и бабушка, лежащая без сознания посреди прихожей. Я даже не помнила, что делала и как отреагировала, не помнила, как вызвала скорую, очнулась только в больнице, когда мне сообщили, что у бабушки случился инсульт на фоне нарушения кровообращения вследствие нарушения поступления крови к мозгу.
Помню, как рыдала в коридоре, потому что врачи пока не давали никаких прогнозов, сказали только, что жить будет, а насчет остального пока непонятно. И каждый день я держала в руках телефон и подпрыгивала от каждого звонка, опасаясь услышать самое страшное. Все вокруг перестало быть важным в одночасье, я жила на автопилоте.
А потом сессия, экзамены, спасибо учителям, многие поставили автоматом, остальные позволили сдать экзамены раньше, услышав о случившемся у меня в семье. Оставался только конкурс, и я бы отказалась от участия, но на меня уже рассчитывали, потому что об участии я заявила еще в самом начале
Я готовилась к нему, действительно готовилась, он отвлекал от ненужных мыслей. Только запала прежнего уже не было. Вышла на сцену на автомате, услышав свое имя и даже толком понять ничего не успела, что именно произошло, пока не почувствовала, как сверху на меня вылилось что-то теплое и теперь стекало по волосам и одежде. Я машинально сделала шаг назад и, не подумав о том, что вязкая жидкость растеклась по полу, поскользнулась и упала, покатившись вниз по лестнице.
Приземлилась я неудачно, на выставленную в защитном жесте кисть. Резкая боль прострелила область запястья, а вокруг поднялся гогот. И я уже ничего толком не соображала, не понимала, что нужно хотя бы подняться. Вокруг кричали, свистели, кажется, кто-то даже на камеру снимал, а я продолжала сидеть на потеху всем и вся. И никогда я так остро не чувствовала человеческую жестокость, они все смотрели и смеялись, пока я в слезах и покалеченная не могла даже с места сдвинуться.
Встать можешь? кто-то коснулся моего подбородка, а когда поняла кто, с трудом могла поверить в происходящее.
Я не знаю, мне больно.
Слезы застилали глаза, в уши било чье-то улюлюканье, толпа была в восторге от происходящего. А потом меня резко подхватили на руки и понесли прочь от этой стаи гиен, готовых разорвать тебя на части. И мне не хотелось думать о том, что я беспомощно льнула к широкой груди Багирова, что цеплялась за его шею, как за спасательный круг, о том, что испачкала его и эта гадость вряд ли сойдет с его белой рубашки. Это уже в какой-то ритуал превратилось.
Стоять можешь? спросил он, когда мы оказались в одной из уборных.
Да, наверное, да.
Так наверное или да?
Да.
Он помедлил немного, а потом все же опустил на пол, но продолжил поддерживать на случай, если я решу упасть. Отпустил окончательно, когда убедился, что я твердо стою на своих двоих.
Я сама, произнесла тихо, когда он включил воду и стал осторожно смывать с моего лица красную жижу, очень похожую на кетчуп или томатный соус. Ты иди, я справлюсь, спасибо тебе.
Глупости не говори, сейчас умоемся и поедем в больницу.
Зачем?
Да, твою руку пусть посмотрят.
Как ты
Я видел, как ты приземлилась, и сейчас ты ее потираешь, он кивнул на мои руки, и я только сейчас заметила, что действительно потираю больное запястье.
Я в порядке, никуда не надо ехать.
Миша не ответил, вздохнул только и продолжил манипуляции с моими лицом и шеей. О себе он не думал, кажется, ему совершенно не было дело до собственного внешнего вида, до белой рубашки, которую безвозвратно испортили. Мне было непонятно, с чего такая забота, но спрашивать я не решилась. Он единственный, кто подошел и помог, забрал меня оттуда, пока я окончательно не опозорилась, хотя, чего уж там, сейчас заснятые кадры разлетятся по интернету со скоростью света, и я стану звездой.
Я не сопротивлялась больше и не спорила, когда Миша отвел меня к машине. Только помедлила прежде, чем сесть в чистый салон его крутой и, должно быть, очень дорогой тачки, посмотрела на него неуверенно, а он только дверь передо мной открыл. Благо сидения были кожаные.