Вот она настоящая сила классики, Кристина продолжает говорить, совсем не замечая моего невнимания. Она, как это обычно бывает, говорит для себя, для портрета над камином, для кушетки в углу комнаты, которые слушают её с большим участием, и совсем не важно, что её не слушаю я. Ты бы ещё вспомнил Плутарха или этого, как егоГомера.
Гомера я тоже не люблю, но не потому что он плох, а потому что не понимаю. Бывает и такое. Однако дело в другом. Всё отношение Кристины к литературе сводится в банальную формулу «нравитсяне нравится». Это обыденная вкусовщина для литературы опасная, но Кристина осознать этого не может или не хочет и потому я перестал её слушать.
А жаль. Наши споры порой заканчивались ссорами, которые мы разрешали в спальной комнате. Что может быть лучше подобных ссор? Ты опустошён, печален, а примирение вновь наполняет тебя жизнью. И ты рад.
Кристина смотрит на меня, ожидая ответа, но я лишь улыбаюсь и молчу, томик Куприна волнует меня больше. Наверное, это не правильно, это губит наш брак. Кристина отворачивается, стоит так несколько протяжных секунд и уходит. Я вздыхаю, чувство вины накатывает, неуверенно тычется в сердце и почти сразу тает. Я встаю, подхожу к окну. Дождь. Крупные капли скатываются по стеклу, по карнизу По щеке, как воспоминание, скользит прохладный ветерок, зовёт за собой. Душно
Ставлю книгу на полку, надеваю плащ, ботинки. Из кухни раздаётся голос Кристины:
Ты куда?
На улицу. Немного пройдусь.
Скоро ужин.
Успею.
Беру зонт, шляпу, выхожу из дома.
Дождь не сильный и уже почти закончился, открывать зонт нет надобности. Я опираюсь на него как на трость и не спеша иду к центру. Наш городок мал и скромен. В нём нет широких набережных, шумных автомобильных потоков, огромных рекламных плакатов. Приметы современной жизни обошли его стороной. Зато здесь есть пруднебольшой, подёрнутый тиной и засаженный по берегу плакучей ивойвторично, но горожанам нравится.
Мне нравится тоже. Приходя сюда, я всегда сажусь на одну и ту же скамейку, облокачиваюсь на высокую спинку и подолгу смотрю на воду. Она всегда разная. Днём зеленоватая, взбитая утиными выводками, замусоренная листвой и размокшими хлебными корками. Вечеромпотемневшая, погрустневшая, утомлённая. В дождькружевная, будто лента на столе модистки; круги расходятся, сплетаются, исчезают и появляются вновь. Люблю эту воду.
Но сегодня моя скамейка занята. Удивительно, ибо пасмурный вечер не самое удачное время для прогулок. Можно сходить в бар, в боулинг, в театр. Но пруд, да ещё девушка Я прохожу вперёд и, пряча взгляд за широкой полой шляпы, стараюсь разглядеть эту неожиданную гостью.
Ей лет двадцать или немногим больше. На голове синий берет, на шее синий шарф, в руках карандаш и блокнот. Она смотрит на пруд чуть прищурившись, словно вчитываясь в его морщинки, потом склоняется к блокноту и что-то записывает. Мне становится любопытно. Никогда раньше не видел я её; может просто не доводилось встречаться, а может она приехала из другого города или из другого мира. Пусть будет из другого мира, так интересней.
Подхожу, прикладываю руку к краю шляпы.
Извините и застываю, не зная, что сказать дальше.
Глупое положение. Только что в голове вертелась фраза вполне подходящая для начала разговора и вдруг всё забылось. Я вздыхаю, напрягаюсь на мгновенье и, наконец, нахожусь:
Что вы пишите? Праздное любопытство. Видите ли, сам я писатель, и любой пишущий человек вызывает у меня
Она разворачивает блокнот ко мне.
Это рисунок. Я рисую, она смущённо улыбается. Не профессионально, конечно, но ведь я никому не мешаю и не навязываюсь. Правда?
Я разглядываю рисунок. Не профессионально, да; край берега неестественно искривлён и уходит в сторону, ивы чересчур сильно склонились к воде, фигура мальчика у самой кромки Он кормит уток? Или нетон смотрит на воду. Просто смотрит.
Правда, соглашаюсь я, хотя до конца не понимаю, в чём состоит эта правда: в непрофессионализме художницы или в том, что она никому не мешает.
А я вас видела, вдруг говорит девушка.
Видели?
Ваш портрет висит в книжной лавке недалеко отсюда.
Киваю: есть такое. Года три назад или уже четыре мой друг сделал удачный снимок, подретушировал его, чуть состарив и придав ему вид утомлённого духом девятнадцатого века, и повесил в витрине своего магазинчика. Известности мне это не добавило, но ход оказался удачным: мои книги стали распродаваться лучше.
Значит, вы писатель? И что вы пишите?
Пожимаю плечами.
Ремейки, и объясняю. Переписываю работы классиков.
Никогда не читала. Я имею ввиду ремейки. Хотя слышала. Просто не представляю, как можно переписывать чьи-то книги.
Мне уже доводилось сталкиваться с подобными высказываниями. Люди с хорошим литературным образованием треплют тебя взглядом по щеке, а потом надменным голосом сообщают, что переписать классику невозможно, что для этого самому нужно быть классиком. Но в голосе девушки надменности не прозвучало, поэтому я говорю так:
Это совсем не сложно. Берёшь рассказ, скажем, Чехова, упрощаешь сюжет, делаешь его более динамичным, героев облачаешь в новое платье с элементами вызова обществу, рассуждения сокращаешь, авторскую идею выставляешь напоказ, часть действий доводишь до абсурдаи вот вам «Прелестный случай на охоте».
Девушка молчит. Её лицо остаётся безучастным, хотя глаза выдают растерянность. Мои слова производят на неё впечатление, но, кажется, не то, на которое я рассчитывал. Проходит не менее минуты, прежде чем она произносит:
Непонятно Зачем это нужно?
Ну-у-у, задумчиво тяну я, как вам сказать. Современный читатель требует прямоты, напора. Ему не нужны рассуждения, никакие мысли не должны тревожить его после прочтения книгитолько эмоции, хорошие лёгкие эмоции. Но он хочет быть причастным к классике, хочет иметь возможность прикоснуться к чему-то для него не вполне обычному, хотя при этом совершенно не желает оставаться один на один с тем же Чеховым. И моя задача помочь читателю, облегчить его отношения с мастером.
И тогда вы переписываете книги.
Да.
Но это, она прикусывает губу, это даже не вторичность, это
Смелее!
Плагиат.
Усмехаюсь.
Ни в коем случае. Нынче старую классику можно приобрести только на заказ, на полках магазинов найти её трудно, ибо популярностью она не пользуется. Люди ещё как-то готовы мириться с ней посредством художественных фильмов, но сталкиваться напрямую, извините Вы, вообще, видели, чтобы кто-то в наше время читал классику?
Она кивает.
Я. И моя мама, и брат. И вы.
Ну, это слабое утешение. Сколько ещё таких как я вздыхаю, мы. Таких как мы. К сожалению, людей, которые в состоянии постичь мысль классика, мало, большинству надо объяснять. Растолковывать. И делать это приходится доступным им языком. Поэтому я не ворую, я адаптирую. Я посредник между тем, что есть и тем, что нужно.
Кажется, последняя фраза немного рассмешила мою собеседницу. Уголки её губ приподнялись, но совсем не намного. На ум пришла банальная улыбка моны Лизызагадочная, блуждающая, не обещающая ничего. Как бы мне хотелось, чтобы Кристина улыбалась так же.
А вы не пробовали написать что-то своё?
Её вопрос застаёт меня врасплох. Я глубоко вдыхаю и отступаю на шаг, словно столкнувшись с невидимым препятствием.
Своё? Хм Хотите сказать: написать нечто равноценное тому, что уже написано? теперь приходит мой черёд закусывать губу, но не потому что я не знаю ответя его знаюа потому что этот ответ мне не нравится. Все доступные сюжеты, скажем, использованы ещё лет сто назад. Повторятся? Глупо. Помните, как в сказке Шварца? Как начнут они там внизу обсуждать каждый мой выстрелс ума сойдёшь! Лису, мол, он убил, как в прошлом году, ничего не внёс нового в дело охоты Сложно встать на один уровень с гением. А вдруг не получится, вдруг не хватит сил? Страшно, да и не нужно, проще взять уже кем-то придуманное, подправить, изменить, добавить своего. Поверьте, так проще.
И лучше?
В её голосе слышится осуждение. Это вызывает у меня некоторую горечь, и я спешу объяснить:
Не лучше, нет. Как это ни обидно звучит, но написать лучше или хотя бы около того, я развожу руками. Каждый раз, открывая книгу очередного современного автора, я надеюсь найти что-то, что вызовет у меня ну хотя бы лёгкую зависть. Увы. Нельзя бесконечно выплёскивать на бумагу одну и ту же мысль, повторять одну и ту же цепь событий и оставаться при этом оригинальным. Понимаете? В конце концов, это даже становиться смешным. И поэтому то, что стоит сейчас на полках магазинов, не более чем мусор, в котором ни сюжет, ни идея не имеют значенияодно лишь действие и красивая обложка. Всё в одном тоне. Одинаково! И по сути, большая часть авторов занимаются тем же, чем и я, только переписывают не классиков, а друг друга. Но от меня хоть какая-то польза. А от них?