К слову, к докторам в колонии относились уважительно. Но только к тем, кто носил погоны, то есть был «аттестован». При появлении их в отряде присутствующие зеки вставали, дневальные докладывали. А вот «вольнонаёмные» врачи и медсёстры воспринимались без особого почтения. Откровенно им без повода не хамили, но и руки по швам перед ними никто не тянул
Неуважаемые сотрудники, как правило, либо пожинали плоды своей беззубости, необязательности (обещал поощрить или наказать зека обязательно выполни обещание!), либо когда-то вляпались в незаконную связь, польстились на зековские подачки. Таких зона чувствовала нутром, вычисляла мгновенно и глубочайшим образом презирала.
Среди отрядов в духе тех времён устраивали соцсоревнование, победителям которого вручали призы спортивный инвентарь, телевизоры При подведении итогов соревнования учитывалось выполнение производственного плана бригадами отряда, количество дисциплинарных взысканий, санитарное состояние спальных и бытовых помещений.
За санитарное состояние отряда отвечали его начальник и завхоз.
Примерно раз в месяц в жилзоне собиралась так называемая санитарно-бытовая комиссия. В неё входили начальники режимной, медицинской частей, инструктор по политико-воспитательной работе и инженер по технике безопасности. Но начальники частей уклонялись обычно от этого малозначительного мероприятия, посылая вместо себя своих сотрудников.
От режимников чаще всего назначался Володя Цыганов грузный молодой капитан с заметным животиком, от ПВР капитан Музыкантский, вечный комсомольский вожак, и хмурый неразговорчивый мужик вольнонаёмный инженер по ТБ Шванюк, а также автор этих строк как представитель медчасти и председатель комиссии.
По главной, присыпанной шлаком и крепко притоптанной дорожке комиссия неторопливо шествовала в отряды. Ещё на подходе к ним «локальщики» извещали о приближении «ментов» своих завхозов, начиналась беготня. Кто-то выскакивал из помещения, и мчался на зады, ближе к запретке, кто-то наоборот, бежал в отряд прибрать подальше какую-то запрещённую вещь, что бы её не изъяли при шмоне.
Тарятся, суки, хмуро бормочет Цыганов, и, перехватив одного из пробегавших мимо, командует грозно: А ну, стоять! Ко мне!
Зек приближается настороженно. Капитан привычно и равнодушно, глядя куда-то поверх его головы, начинает методично обшаривать заключённого, время от времени приказывая:
Расстегнись Дай кепку Сними правый сапог Носок тоже
Извлекая из кармана осужденного какой-нибудь самодельный, сработанный из плестигласа мундштучок или блокнотик, Цыганов бросал их в прихваченную с собой специально для таких целей холщёвую сумку. Потом, хлопнув зека по спине, напутствовал:
Свободен марш в отряд!
Гражданин капитан, блокнотик верните канючит зек. Там у меня адреса заочниц
Не положено хмуро отмахивается Цыганов. Письменные принадлежности, ручки, тетради, конверты и блокноты должны храниться в тумбочке. А не в кармане
При входе в отряд комиссию встречает истошный вопль дневального:
Отр-р-ря-ад! В-в-нима-а-а-ние-е!
Затем, запыхавшись, выбегает и он сам. Торопливо зыркнув глазами по комиссии, испуганно таращась, докладывает Цыганову, как представителю самой грозной для зеков режимной службы:
Гражданин начальник! Отряд находится на рабочих объектах. В помещении пять человек
Капитан останавливает его пренебрежительным жестом:
Захлопни варежку. Я только что видел втрое больше Щас, поглядим, чего это вы тут кучковались
Комиссия начинает работу. Я вхожу в спальное помещение, заглядываю под кровати, отодвигаю тумбочки. Следом за мной с отрешённым видом слоняется второй дневальный, которому я указываю на пыль.
Всё, выписываю на тебя постановление на лишение ларька! объявляю сердито. В прошлый раз предупреждал. Опять грязь, мусор. Лень тумбочку отодвинуть, и под ней тряпкой махнуть?
Дневальный, заложив руки за спину, цыкает зубом мол, не такое видали Лишение на месяц права закупки продуктов питания в зоновском магазинчике ларьке, не бог весть какое взыскание. Тем более, для шныря, для которого поесть досыта не проблема.
Когда начальник отряда в последний раз был? интересуюсь у него.
Да, кажись, на той неделе Я ему, гражданин доктор, в натуре, тыщу раз говорил. Давайте мел потолок побелим. Краска, опять же, нужна
Ты мне про побелку не заливай! окорачиваю его. Полы лучше мыть надо! А мешок мела с объекта тебе любой бригадир привезёт
Так на вахте же зашмонают, не пропустят оправдывается дневальный, и тут же срывается на какого-то зека, прошмыгнувшего было мимо: А ты чего, бычара, вошкаешься?! Хватай тряпку, и пидорась по новой полы! И под шконками пыль вытри! А то я харей твоей всё тут протру и марафет наведу!
Пока я проверяю санитарное состояние, Музыкантский, чему-то потаённо улыбаясь, изучает стенную газету отряда под названием «На свободу досрочно». Проходя мимо, интересуюсь: газета старая, выпущена ещё к празднику 8 марта (на дворе уже сентябрь). Рядом с передовицей, переписанной не иначе как с отрывного настенного календаря, старательно, ровными буквами, выведен стих местного поэта:
В картах был он королём,
Дерзким был и смелым.
Проигрался, и потом
Стал он королевой!
Ничего не скажешь, доходчивая агитация против запрещённой в зоне азартной игры
В это время Цыганов громит каптёрку. Оттуда доносится треск отдираемой фанеры и причитания завхоза (правильно его должность называлась «старший дневальный») Гафарова. Гафаров бывший старшина милиции, уволенный за какую-то провинность ещё до осуждения. Поэтому он отбывает наказание не в спецзоне для бывших сотрудников органов внутренних дел, а на общих основаниях.
Вытряхивай на хрен! кричит Цыганов, и я вижу, как завхоз, постанывая от горя, выдирает с корнями из консервной банки герань, всю в мелких алых соцветиях. Комнатные цветы в отрядах строго запрещены. В горшочках удобно закапывать наркотики, деньги
Я записываю замечания по санитарному состоянию в блокнот. Позже эти записи лягут в основу приказа начальника колонии, в котором я уже запланировал влепить выговор начальнику отряда.
Работа санитарной комиссии продолжается
Кстати, санитарное состояние жилой и промышленной зон колонии находилось под пристальным вниманием не только местной администрации, но и медицинского отдела областного УВД. Не стоит думать, что колонии 80-х годов напоминали чем-то лагерно-барачный ГУЛАГ. В городских ИТУ зеки жили в чистеньких, всегда свежевыкрашенных двух трёхэтажных общежитиях, спали на белых простынях, пищу принимали в сверкающей кафелем столовой. Территории колоний были заасфальтированы, то тут, то там благоухали клумбы цветов
Мелгора и в этом выделялась в худшую сторону. Из-за удалённости, «дешёвого» производства (кирпич, мел, известь это вам не полированная мебель или кованные металлические изделия, которые выпускали другие зоны), из-за ограниченного кадрового потенциала (многие начальники отрядов имели образование не выше сельского ПТУ), а так же потому, что сюда и зеков отправляли с глаз долой из числа тех, что похуже не умеющую ни украсть, ни покараулить приблатнённую молодёжь, злостных нарушителей режима, жилзона Мелгоры выглядела неухоженной, грязной. Вместо асфальта притоптанный шлак. Клумба цветов только возле отряда хозяйственных, домовитых бесконвойников. В помещениях отрядов сыро, неуютно. Трубы, сантехника в ржавых потёках, краска пузырится и пластами отваливается от стен, побелка пачкается, в коридорах на полу растрескавшаяся керамическая плитка, рваный, в пятнах заплат, линолеум, выбоины, цементная пыль
Начальник санэпидотдела УВД, вольнонаёмный доктор Николай Попов частенько объезжал исправительно-трудовые учреждения области, зная и непременно обследуя все злачные колонийские места. По итогам таких проверок составлялась справка на имя начальника УВД, в чьём ведении тогда находилась и пенитенциарная система. Генерал делал оргвыводы уже в отношении руководства колонии. Поэтому, хотя Попов и не имел специального звания, был, как говорили тогда, «неаттестованным» сотрудником, начальники колонии относились к нему с почтением.