Закончив читать Борис Ильич перевернул листы и углубился в текст снова, проглядывая его вторично. Наконец, отложил и поднял глаза на Ларису:
Откуда это у тебя?
Елена Кротова сама принесла.
Как это сама?
Напросилась на встречу и обо всём этом рассказала.
Триш недоверчиво хмыкнул. Поинтересовался:
А что Соколский говорит?
Говорит, что в таком виде судов не оберёмся. Надо подачу менять, делать анонимную публикацию. Выхолостить, одним словом, вместо бомбы пукалку изобразить.
А от меня чего хочешь?
Чтобы разрешили публиковаться с именами. Кротова божилась, что материал подпишет. Она мне уже два раза звонила, интересовалась, печатаемся, или нет. У нас будет прикрытие. Будет!
Триш, продолжая крутить в пальцах красную ручкусимвол редакторской власти, подошёл к окну, долго высматривал что-то за февральским туманом. Потом сказал:
Я подумаю, что с этим сделать. Оставь текст у меня. Ясненько?
Лариса вышла от главного с искрой хотя и малой, но всё же надежды. Интересно, сколько он будет эту гайку жевать?
Но, вопреки растущему скепсису, после обеда секретарша Триша Ниночка позвала Лебедеву на ковёр. В кабинете уже расположились Сокольский и Лизетта. Ещё маячил Владимир Натанович Ниткин, при коммунистах спец по партийной жизни, а нынеполитический обозреватель. Впрочем, всем было известно, что главная «должность» Ниткинасоглядатай и доносчик Виталия Курилова, начальника по городским СМИ мэрии. Чтобы не нарываться на вопросы Курилова, главный редактор «Обоза» проводил почти все совещания в присутствии этого фискала.
На руках у пристутсвующих были копии Ларисиного сочинения.
Все читали, что Лебедева наваяла? взял быка за рога Борис Ильич. Что скажете по перспективам публикации?
Сокольский, как Лариса и ожидала, высказал уже известную точку зрения. Во время его выступления Ниткин то и дело с ехидцей покачивал головой то «за», то «против». Не успел Андрей Романович закончить, Ниткин подскочил, как ужаленный.
Да вы все здесь в своём ли уме? Известно ли вам, с какими фигурами общается Валера Кротов, в каких политических раскладах участвует? Ему сам Мурин, депутат Госдумы и едва ли не третий человек в государстве, доверяет, как себе! Крот с городским главой на охоту ездит! В управе в любом кабинете гость дорогой! А вы хотите вытащить на свет божий измышления его полоумной отставной бабы! Как вообще можно всуе поминать фамилию Кротова
на божничку лучше его поставить! язвительно ввернула Лариса.
Лебедева, не ёрничай, тебе слова не давали! зашипела злая на неё Лизетта.
Ниткин ещё некоторое время рассуждал о политическом чутье газетчиков, которое, по его мнению, окончательно притупилось в редакции «Обоза», и о возможных адских последствиях для их общего дела конкретно данной публикации.
Итого, Натаныч, что в сухом остатке? прервал затянувшийся монолог Триш. Публикуемся или нет? И в каком виде?
Однозначно нет, никогда, ни в каком виде! подытожил партийный последыш.
Теперь давай ты, Лебедева, свои соображения!
Лариса была готова: она долго обдумывала доводы. И сказала она не про то, что материал стопроцентно будет прикрыт подписью Кротовой, и не о том, что нужно давать ход столь редким в их еженедельнике сенсациям. Она нашла другой болевой узел, на который вернее всего стоило давить:
Чего не хватает нашему изданию? Правильно, остроты. Из-за этого его плоховато раскупают, обходят стороной влиятельные рекламодатели. Репутация у нас беззубой собаки, которая только и может, что брехать по пустякам. Выйдем мы в кастрированном вариантеничего не изменится. Не выйдемтем более будем всё на том же болтаться. А вот если выйдем в моём варианте, то покажем серьёзные замашки. Ещё не факт, что Кротов станет с нами в судах бодаться. А станет, так это будет повод для продолжения темы, тоже острого и привлекательного для обывателя. Ведь любому маркетологу известно, что лучший способ достижения известностискандал, по возможности громкий. А этот скандал нас очень приподнимет в городе. Надо публиковаться без купюр!
Ой, Зин, гляди, какой маркетинг тутдурашливо перефразировал Высоцкого Ниткин. Заварит Лорка кашу, а расхлёбывать другим
Уж не тебе ли, господин политолог? тихий Ларисин голос, казалось, гремел на весь кабинет. Тут ведь речь идёт не о партийных шашняхо реальном спасении семьи. Хотя твоей печали в том сроду не было. Так и молчал бы уж, трусливый ты наш!
Кто? Я? Трус? Борис Ильич, будьте свидетелем, она меня оскорбляет! взвился Ниткин, беспардонно тыча пальцем в сторону Ларисы.
Эй, деятель, с женщиной будь поаккуратнее! встрял в разгорающуюся ссору Сокольский. А то не посмотрю, что ты партийный, научу свободу любить!
Пре-кра-тить! проревел тоже взбеленивший Триш. Или я быстренько вас всех по-своему обтешу!
Спорщики затихли. Наконец, спокойным уже голосом главный спросил последнего участника совещания:
Елизавета Григорьевна, вы, конечно, как Ниткин?
Что сказать, Боря (Лизетта по праву старейшего работника, в своё время выпестовавшего Триша, имела привилегию обращаться к нему без отчества) Нет, якакЛизетта помедлила, обвела собрание взглядомкак Лебедева! Пора бы и нам рискнуть, получив на руки такие карты!
В кабинете повисло недоумённое молчание. Такое решение ответсека явилось полной неожиданностью: всем было хорошо известно, что Лизетта вовсе не празднует Ларису.
Значит, таквыдержав паузу, заговорил главный редактор. Я тоже подумал, кое с кем посоветовался, юристов послушал Будем готовить полноценную публикацию. Елизавета Григорьевна, резервируйте разворот под Крота! За тобой, Лебедева, подпись твоей респондентки. И не тянуть! Ясненко?
Коллеги покинули кабинет в некоторой прострации.
Глава 3
Трудолюбивый чистоплотный житель немецкой деревеньки, какие во множестве разбросаны по Зауралью, не спеша ехал по вычищенному ранней оттепелью большаку. Как и другие соседи, его семейство, кроме работы в зажиточном пока совхозе, держало большое подворье, полное коров, свиней, домашней птицы. По выходным, а иногда и в будни муттер с женой и старшей дочкой, сызмальства приучавшейся к хозяйству, отправлялись в город на рынокторговать домашним молоком, душистым маслом, кипенным творогом. Женщины готовили продукты и вели дела с рыночным начальством. Обязанностью главы семейства было доставить торговок с товаром до прилавка и обратно, принять выручку.
Вот и сегодня он совершал привычный свой воскресный вояж, везя домой расторговавшихся уже молочниц. День был серый и сырой, как все последние дни февраля. В этом году тепло налетело раньше обычного, уже неделю снега на полях квасило мелким противным дождичком. Дорога хотя и очистилась от ледяного наката, обнажив края кюветов, кое-где ещё встречались скользкие участки, и приходилось сбрасывать скорость, особенно на поворотах.
Въезжая на один из таких неприятных участков, немец вдруг увидел в придорожной канаве две большие железные бочки. Ладные бочки, почти совсем новые, такие в хозяйстве всегда нужны. Ох уж эти русские, вечно выбрасывают порядочные вещи, не умея дать им ума! Рачительный отец семейства остановил машину, вышел, чтобы оглядеть находку поближе. Бочки были забиты цементом. Он попробовал поднять однуноша оказалась слишком тяжёлой. Но немец уже мысленно сжился с обнаруженной ценностью.
Не вытряхну разве этот цемент, подумал он. Мужик я или где?
Сходив к машине и найдя в багажнике коловорот, он попытался рассверлить заливку. Серая твердь плохо уступала стали, пришлось поднажать. Но вот большой пласт поддался и лопнул. Теперь нужно обстучать ёмкость со всех сторон, чтобы потом окончательно совладать с нарушенной заливкой.
Селянин заглянул внутрь бочки, чтобы определиться, с какого боку начать колотитьи сел на землю. Перед его выкатившимися от ужаса глазами из цемента выступала нога в добротном зимнем ботинке.
Муттер, Эльза, здесь что-то зер плёхоот волнения перемежая русские слова с немецкими, забормотал мужичок.
Коммен цу мир, смотритте! махал женщинам рукой. Те вышли, недовольные проволочкой после нелёгкого стояния за прилавком. Но когда увидели находку, тоже выпучили круглые карие глаза и испуганно зажали рты.