Ты не против, если я задам вопроспочему ты об этом спрашиваешь?
Виви пожала плечами:
Просто в голову пришло.
Шарлотт не поверила в это ни на секунду. Отпив глоток вина, она ждала.
Сегодня в классе каждый должен был рассказать, чем занимается его отец, сказала наконец Виви.
Шарлотт захотелось их убить. Какая бесчувственность. И глупость.
У Барбары Синклер папа кто-то там в ООН. А у Китти Фостерврач, изобрел какую-то операцию, забыла уже какую. А отец Камиллы Брауервладелец журнала.
Твой дедушка был владельцем издательства.
О дедушках они не спрашивали.
А должны были.
Да все в порядке, мам. Не я одна не могла ничего ответить. Забота, прозвучавшая в голосе Виви, была точно гвоздь, забитый в сердце Шарлотт. Это она должна была заботиться о дочери, а не наоборот. У Прю Мак-Кейб отец тоже на войне погиб. Вот только
Вот толькочто?
У нее на комоде стоит его карточка, где он в форме.
У тебя тоже была бы его фотография, если бы квартиры обоих твоих дедушек не были экспроприированы немцами, а нашу не разграбили французы, после того как нас забрали. Мы не вернулись туда после лагеря. Не было смысла. И не то чтобы нас там ждали хорошие воспоминания.
Знаю. Я не хотела сказать, будто это ты виновата, что у меня нет его фотографии. А как он выглядел?
Шарлотт налила себе еще вина. Уж конечно, она сможет вспомнить, как выглядел человек, в которого она была влюблена, вот только как бы она ни старалась, его лицо ускользало. Всплывали лишь какие-то кусочки. Загорелое горло под воротом рубашки: она смотрит на него снизу, положив голову ему на колени, на пляже, куда они поехали через два дня после свадьбы. Глаза, сощуренные от сигаретного дыма: он закуривает. Как он держал голову, чтобы казаться выше. Он всегда болезненно относился к собственному росту. Длинные, беспрестанно двигающиеся пальцы, затягивающие хирургические узлы на нитке, когда она была под рукой, и в воображении, когда нитки не было: докторские штучки. Ах нет, то были не его руки.
Он был темноволосый. Смуглая кожа. Темные глаза.
Я на него похожа?
У тебя его глаза. И не только цвет, но и разрез глаз, ответила Шарлотт, хотя этого она тоже не помнила.
Ей стало стыдно. Это было сродни добровольной амнезии.
И его длинные ресницы, и брови. У него были брови удивительно красивой формы. Я еще шутила, как это несправедливо, что такие брови и ресницы достались мужчине.
Как бы мне хотелось иметь его фотографию.
Шарлотт сидела и смотрела на дочь.
И мне, сердце мое, и мне тоже.
Ей и в самом деле очень этого хотелось. Она даже думала попробовать эту фотографию раздобыть. Так ли это сложно? Несколько писем, пара отвлекающих вопросов. Не у всех квартиры оказались отобраны или разграблены. Наверняка у какого-нибудь приятеля или родственника осталась фотография Лорана. Всего-то и нужно было, что написать. Иногда ей казалось, что это самое малое, что она может сделать для Виви. А иногдачто самое глупое.
* * *
Было уже больше десяти, когда Шарлотт подняла голову от рукописи, которую читала, положив на колени, в кровати, и увидела, что Виви стоит в дверях ее спальни; ее розовая пижама, казалось, светилась на фоне темного дверного проема.
Я думала, ты спишь.
Виви сделала несколько шагов в комнату и села к ней на кровать. Шарлотт подвинулась, чтобы освободить ей место. Она спала на узкой кровати. В комнате было довольно тесно, да и в просторном ложе не было нужды.
Помнишь, что ты говорила раньше? Насчет правильных поступков? спросила Виви.
Шарлотт ждала продолжения.
И как иногда сложно бывает понять, что правильно, а чтонет?
У меня такое чувство, что мы сейчас говорим уже не о гипотетической ситуации. Похоже, мы говорим о тебе.
Виви кивнула.
Ты хочешь мне об этом рассказать?
Это будет ябедничеством.
Я никому не скажу.
Что, если бы тебе пришлось выбирать между соблюдением правил и тем, что сделала твоя лучшая подруга?
Шарлотт решила, что сейчас не время цитировать высказывание Э. М. Форстера, что «если бы пришлось выбиратьпредать мою страну или предать друга, надеюсь, я нашел бы в себе мужество предать страну».
Ты это про Элис?
Виви кивнула.
Какое же правило она нарушила?
Школьный кодекс чести.
Элис списывала?
На контрольной по латыни.
Ты уверена?
У нее на манжете блузки, с внутренней стороны, были записаны спряжения глаголов. Она показала их мне перед контрольной.
И что ты ей на это сказала?
Я не могла ничего сказать. Учительница как раз раздавала вопросы.
А после урока ты ей что-нибудь сказала?
Виви помотала головой.
Не могу я на нее наябедничать. Онамоя лучшая подруга. Но когда ты говорила сегодня о папе, это слово она почти никогда не использовала и сейчас произнесла его осторожно, будто не верила в свое право на него, и о морали, я начала думать, что, может быть, надо что-то сделать. Просто я не знаю, что именно.
Шарлотт отложила рукопись и накрыла руку дочери своей. Рука Виви была прохладной и немного влажной от ночного крема, которым ее дочь недавно начала пользоваться.
Ну да, это моральная дилемма.
Так это звучит еще хуже.
Ладно, давай посмотрим на варианты. Ты можешь рассказать об этом учителям.
Тогда она никогда больше не станет со мной разговаривать. Никто в классе не станет.
Или ты можешь никому ничего не говорить и просто забыть об этом.
Но что, если она опять это сделает? То есть если в этот раз ей ничего за это не будет, то она решит, что так можно, и в следующий раз сделает то же самое.
По-моему, ты только что нашла решение проблемы.
Правда?
Ты можешь сказать, что никому ничего говорить не будешь, но что так нельзя и если она сделает это в следующий раз, то тебе придется об этом доложить.
Виви на минуту задумалась.
Не знаю. Похоже на то, будто я пытаюсь легко отделаться. И школьный кодекс не соблюдаю, и, выходит, я не такая уж хорошая подруга.
Мне кажется, ты очень хорошая подруга. Подумай, ведь ты стараешься спасти ее от преступного будущего. А «легко отделаться» это, на самом деле, компромисс. Из которых, к сожалению, состоит наша жизнь. А может, и к счастью. Мир не черно-белый. Там, снаружи, сплошь серые тени.
Ну да, вероятно, ответила Виви, но без особой убежденности. Потом встала и пошла к двери. Но тут же остановилась и повернулась к матери. Техниколор.
Что?
Если мир не черно-белый, тогда, может, пускай он будет в техниколоре?
Шарлотт широко улыбнулась.
Я люблю тебя, Вивьен Габриэль Форэ. Люблю ужасно.
Три
Мам, ну пожалуйста! Виви отвернулась от своего отраженияот своих многочисленных отражений, бесконечно повторяющих друг друга в большом трехстворчатом зеркале примерочной, и умоляюще посмотрела на мать. Я больше никогда не буду тебя ни о чем просить. Обещаю.
Как насчет расписки?
Могу хоть кровью!
Давай не будем терять голову.
Ой, да ладно, давай потеряем голову! Виви закружилась по маленькой примерочнойвинного цвета юбка плескалась вокруг ее длинных ног, но скоро остановилась, задыхаясь от смеха, у стены. Ну пожалуйста-препожалуйста с кисточкой.
Шарлотт протянула руку, подняла ценник, свисавший с рукава платья, и еще раз поглядела на цену, будто цифры могли поменяться с тех пор, как она смотрела на них в последний раз. Сорок девять девяносто пятьнепомерная цена для платья, предназначенного для девочки Вивиного возраста. Уже какое-то время у нее в голове шла дискуссия. Где именно ее стремление возместить Виви все лишения и тревоги, пережитые дочерью в раннем детстве, перерастает в безудержное баловство? Конечно, платье приобреталось по совершенно особому случаю, но и на этот счет у Шарлотт имелись сомнения.
Бабушка одной из девочек из Вивиного класса сделалась вдруг одержима идеей собственной смертности. Эта дама, обитавшая в огромной груде известняка по Семьдесят девятой улице, решила, что не успеет дожить не только до внучкиной свадьбы, но и даже до бала в день ее совершеннолетия. К тому же этот бал, возможно, придется давать не в фамильном особняке, который, учитывая налоги на собственность и наследство, а также стоимость обслуживания, будет к тому времени продан каким-нибудь иностранцам, дабы служить в качестве консульства или посольства, а то и превращен в музей. Учитывая эти мрачные перспективы, она решила, что чем ждать, лучше устроить внучке бал прямо сейчас, пока она (бабушка) еще жива и достаточно бодра, а гигантский бальный зал все еще находится в семейной собственности. Шарлотт балы для четырнадцатилетних девочек казались сомнительным мероприятием. Но она не была достаточно глупа или жестока, чтобы не дать Виви пойти на бал, куда собрался идти весь класс.