Ее бабушка тебя даже не знает.
Но она знает, что я еврейка. Я прекрасно помню, что ты всегда говоришь. Ты не была еврейкой, пока Гитлер не сделал тебя ею. Но люди видят это по-другому.
Даже здесь?
Виви снова пожала своими худенькими плечами. Этот жест был призван выразить равнодушие, но вместо этого вышел жалким и беззащитным.
Надеюсь, этот бал обернется полным провалом. Надеюсь, у Элинор прыщи накануне выскочат.
А я надеюсь, что ее бабушка будет после смерти гнить в специальном кругу ада для узколобых ксенофобов, сказала Шарлотт.
Так вот, значит, как они добираются до тебя в Америке. Никаких арестов, никаких лагерей. Только подспудная жестокость по отношению к твоим детям.
* * *
За ужином Виви снова вернулась к этой теме.
А как насчет моего отца?
Что насчет твоего отца?
Нужен ли ему был Гитлер, чтобы стать евреем?
Он не был религиозенне больше, чем я.
Виви на это ничего не ответила, но выражение лица ее выдало. Она не верила. Она отчаянно нуждалась в опоре. Это было понятно. Шарлотт и сама хотела, чтобы у ее дочери было на что опереться. Но только не на это.
Четыре
Карл Ковингтон, самопровозглашенный великий старец от издательского мира, гордился своими знаменитыми вечеринками. В список гостей попадали только избранные. Никаких младших редакторов или рекламных ассистентов, которые напьются и примутся сооружать ужин из хот-догов и «тещиных языков». Место было безукоризненное. Они с женой занимали пентхаус на Сентрал-Парк-Уэст, с чудесным видом на сверкающий Резервуар и гостиной высотою в два этажа, стены которой были сплошь заставлены книгами. «Моя маленькая библиотека Моргана»так он любил говорить. Тосты Ковингтона в честь виновника торжества и его новой книги всегда были пространны и велеречивы. Вечеринки эти пользовались большим успехом. Некоторые, кажется, даже получали от них удовольствие.
На этот раз чествовали писателя, который каждый год производил по триллеру, стабильно дотягивавшему до нижних строк списка бестселлеров «Таймс». Шарлотт поздравила автора, засвидетельствовала свое почтение паре газетных критиков, поболтала с иностранным литературным агентом, обменялась впечатлениями с редактором из другого издательства, поблагодарила жену Карла за приятный вечери уже направлялась по коридору в прихожую, чтобы найти свое пальто, которое у нее забрал на входе специально нанятый человек. Когда она проходила мимо двери, ведущей в тускло освещенный кабинет, то заметила Хораса, который сидел под торшером, в круге света. Он, должно быть, почувствовал ее присутствие, когда она остановилась в дверях, потому что поднял голову от книги, которую читал.
Что-нибудь интересное? спросила она, входя в комнату.
Лучше не становится. Книгу он держал корешком от себя, «Ф. Скотт Фицджеральд. Избранное»: черные буквы на бордовом фоне. И почему нам самим не пришло в голову переиздать «Гэтсби»? «Вайкинг» вовремя подсуетился. Присаживайся. Если, конечно, ты не горишь желанием поскорее вернуться обратно.
Он сделал жест в направлении гостиной.
Горю примерно в той же степени, что и ты.
Шарлотт опустилась в кресло, стоявшее по другую сторону торшера. Он сощурился на нее сквозь яростное сияние лампочек и, потянувшись, выключил одну.
Не для меня сиянье дня. Хорас захлопнул книгу и кивнул на ее пустой бокал: Как насчет обновить? Я бы предложил налить тебе сам, но тебе это будет проще.
Это ее удивило. Он никогда раньше не намекал на свое увечье. При ней точно никогда.
Спасибо, с меня хватит. Вообще-то я собиралась уходить. Она потянулась и поставила пустой бокал на стол, и в этот момент в кабинет заглянул Билл Куоррелз:
Я не помешал?
Помешал! рявкнул Хорас.
Билл отдернул голову, как будто его ударили.
Ну извинииите, протянул он и удалился.
Тебе надо бы приучиться держать в узде свое неотразимое обаяние, заметила Шарлотт.
А тебе надо бы быть с ним поосторожнее.
Он совершенно безобиден.
Как скажешь. Он немного помолчал, внимательно глядя на нее. Ну, как там дела на вашем этаже?
Прекрасно. Была проблема с напором воды, но Игорь все наладил.
Моя супруга и ее подручныйвеликолепная команда, но вообще-то я спрашивал не об этом. Скорее, о состоянии морального духа. Как Виви?
Прекрасно, снова ответила она.
Не совсем то, о чем я слышал вчера.
В смысле?
Когда я вернулся вечером, то заглянул на кухню за льдом. Виви сидела там вместе с Ханной. И, честно говоря, у твоей дочери был такой вид, будто это ей не помешало бы выпить.
Прошу прощения. Если Виви будет путаться у вас под ногами, просто отошлите ее домой.
Он покачал головой:
Да ладно тебе, Чарли, мы оба знаем, что Виви в нашем доме ни у кого под ногами не путается. Ханна поселила бы ее у нас, если бы ты позволила.
Я знаю, и я вам благодарна.
Он поднял бровь. Сложность с Хорасом была в том, что он слишком пристально наблюдал за людьми.
Ханна сказала, что были какие-то неприятности со школьной вечеринкой.
С балом, не с вечеринкой. И это не в школе. И она рассказала ему о бабушке, осознавшей, что она смертна, и об отозванном приглашении.
Ты как будто удивлена.
А что, я не должна быть удивлена? изумленно спросила она.
Имя Дрейфуса ни о чем тебе не говорит? Я уж молчу о более недавних событиях, в которых, как я понимаю, ты принимала непосредственное участие.
Но это же было во Франции. В Европе. В Старом Свете.
Ах да, я забыл. Человеческая натура меняется, стоит ей пересечь океан.
Мне даже в голову не приходило, что эта зараза могла распространиться и здесь. И я не думала, что они способны ополчиться на четырнадцатилетнюю девочку.
В этом твоя проблема. Ты не думаешь.
Спасибо.
Прости. Я имел в виду отсутствие у тебя определенного чутья.
Ты хочешь сказать, что я бесчувственна?
Не в этом смысле.
Тогда в каком?
Большинство евреев, даже таких, как я
Ты еврей?
Он молча глядел на нее несколько секунд, а потом, запрокинув голову, расхохотался.
Вот это-то я и имею в виду. У тебя нет чутья.
Шарлотт почувствовала, что краснеет.
Я допускала, что Ханна еврейка. Из-за того, чем она занимается. Но я не думала, что и ты тоже. Ты не ведешь себя как еврей. И не похож тоже.
А теперь ты говоришь совсем как мисс Хэвишем наших дней, престарелая антисемитка, которая сидит у себя в поместье в стиле бозар и плюется ядом. Как, по-твоему, выглядит или говорит типичный еврей, а, Чарли?
Тут он ее поймал.
Я только имела в виду, что ты никогда ничего на этот счет не говорил. И ты никогда не делаешь ничего, связанного с религией.
То есть в отличие от тебя?
Меня не растили еврейкой. И я себя таковой не называю.
Да, ты предоставляешь это другим. Понимаешь, я пытаюсь сказать, что тыединственная знакомая мне еврейка, которая совершенно об этом не думает. Впрочем, нет, погоди. Твой отец был таким же, но мы с ним всегда говорили исключительно о книгах. Ах, каким он был издателем! Но большинство евреев, включая тех издателей, которых я встречал за границей, одержимы этим предметом. Даже те, кто старается сойти за нееврея. Особенно те, кто старается сойти, в чем, естественно, я не обвиняю ни тебя, ни твоего отца, они постоянно думают об этом. Ктоеврей, а ктонет. Кто нас ненавидит, а кто притворяется, будто это не так. Некоторые из нас пытаются это игнорировать, а другие носят на груди, точно рекламу. Есть и такие, кто постоянно лезет в драку. Это тактика выживания. И это присуще всем нам. По крайней мере, я так думал, пока не встретил тебя. Тыединственная еврейка, которой в этом отношении медведь на ухо наступил.
У тебя паранойя становится каким-то достоинством.
Это не паранойя, когда угроза реальна. Я так понимаю, о квотах ты слыхала. Я столкнулся с ними в Гарварде. И они до сих пор существуют. Тебе знакомо выражение «ограничение доступа»? У меня есть фотография отеля в штате Мэн. Там на дверях имеется табличка: «Собакам и евреям вход воспрещен». И это было еще до войны. Теперь все немного деликатнее. Не веришьпопробуй снять квартиру в некоторых домах на Манхэттене или купить дом в определенных районах Коннектикута, не говоря уж о многих других штатах нашего славного государства. Был у меня один друг, которому это удалось, но ему пришлось пустить перед собой адвоката. И все же кое-что хорошее в этом есть. Эта старая антисемитская сучка помогает Виви подготовиться к реальности.