* * *
День новый сияет над брегом морским. День новый скользит по лугам заливным.
Папа тянет последнюю ноту, пока у него не сорвется голос. Он поет эту песню почти каждое утро, но поет так ужасно, что Алли толком не знает, какой тут полагается быть мелодии. Она натягивает одеяло на голову.
Свет в город летит и летит по холмам. К железным дорогам и в Англию к нам. Девочки, неужели мне нужно спеть еще куплет?
Он стягивает с Алли одеяло. Он раздернул шторы, и свет бьет в глаза.
Ну же, принцесса Аль. Опять засиделась до ночи, пока мы ужинали? Пора вставать.
Мэй садится в кровати и оглядывается, как будто никогда прежде не видела их спальни. Она оклеена обоями с шиповником, которые папа придумал специально для них, словно бы не хотел, чтобы ночью к ним пробрались принцы, и на полу лежит шелковистый коверпо мнению мамы, слишком дорогой для детской, на котором они иногда летают в Аравию или на Северный полюс. Над столом мама повесила текст в большой черной рамке, против которой возражает папа. Она нарушает узор и перетягивает все внимание на себя. Алли уже выучила текст наизустьот Матфея, глава шестая, сразу после «Отче наш».
Ты же, когда постишься, умойся и помажь голову твою, чтобы люди не замечали, что ты постишься. Пусть только твой Небесный Отец, Который невидимо находится с тобой, знает об этом, и тогда Он вознаградит тебя, ведь Он видит и то, что делается втайне.
Не копите себе богатств на земле, где их портят моль и ржавчина и где воры могут обокрасть ваш дом.
Копите лучше себе сокровища на небесах, где их не испортят ни моль, ни ржавчина и куда воры не смогут проникнуть и украсть.
Ведь где твое богатство, там будет и твое сердце.
Глазэто светильник всего тела. Если твой глаз ясен, то и все твое тело будет полно света.
Но если глаз у тебя дурной, то все твое тело будет полно тьмы. Если свет, который в тебетьма, то какова же тогда тьма!
Она снова читает текст в рамке, шевеля губами. Как же она узнает, что ее тело полно тьмы? Последние листочки еще цепляются за ветви растущего под окнами бука. Алли слышно, как мама у себя в комнате открывает дверцу гардероба.
Я налью вам воду, говорит папа. Жду внизу через десять минут.
Алли садится и смотрит, как папа льет горячую воду, от которой идет пар, в умывальник с нарисованными внутри розами. Если не коснулась роз обеими ладонями, значит, не помыла руки как следует.
Вставайте, лежебоки. Чтобы вылезли из кроватей, прежде чем я уйду.
Иногда он уходит и Мэй снова сворачивается в кровати клубочком, опаздывает к завтраку, и поэтому ее оставляют без ужина. Алли встает, чтобы умыться первой.
* * *
Мэй, мы стараемся есть бесшумно, говорит мама. Тебе тост с маслом или с джемом?
С джемом, говорит Мэй.
С джемом?
Пожалуйста, с джемом, мама.
То-то же.
Мама сама варит джем из слив, которые растут в саду, и разрешает Алли и Мэй помогать. Им нужно капать джемом с ложки по капельке в холодную воду, чтобы проверить, достаточно ли он схватился.
Я сегодня утром иду в приют. Мама протягивает Мэй тост. Алли, ты можешь пойти со мной. К сожалению, там недавно появилась девочка всего лишь на год старше тебя.
А как же я? спрашивает Мэй.
Папа опускает газету:
Десять? Ей десять лет?
Мама киваети все, будто бы тут больше нечего сказать.
Папа встряхивает газету, складывает ее.
И ты хочешь познакомить Алли с этим ребенком?
Кэтрин нужна подруга. Женщины слишком уж с ней носятся.
Тогда найди ей в друзья ровню. Алли такая подруга не нужна.
Мама выпрямляется.
Алли нужно понять, в каком мире она живет. Ей нужно учиться приносить пользу.
Ты слишком маленькая, говорит Алли Мэй.
Мама впервые предложила взять Алли в приют.
Как-нибудь потом, говорит папа. Она ведь может избрать и другую стезю, и через десять лет выбор у нее будет куда больше. А пока что она еще ребенок, вот пусть ребенком и остается. Мне пора в контору.
Долг детейучиться. Это мамино любимое выражение, и еще: «Наш долгнаучить детей». Тетя Мэри говорит, что мама с бабушкой любят это слово, «долг». Я не позволю девочкам думать, будто все живут так, как они.
А я не позволю им вместо игр таскаться по трущобам. Алли, ты никуда сегодня не пойдешь с мамой.
Алетейя, ты сделаешь так, как я скажу. Пора тебе побывать в приюте.
Алли смотрит то на мать, то на отца. Каша у нее во рту вдруг стала такой густой, что ее никак нельзя проглотить.
Папа встает.
Ну хорошо. Алетейя, ты хочешь пойти с мамой в грязное место, где живут плохие женщины, или остаться здесь, помочь Дженни и поиграть с Мэй?
Мама ставит кофейную чашку на стол.
«Плохие женщины», Альфред? Вероятно, потому, что их покупают хорошие мужчины? И я, по-твоему, вожусь с грязью?
Алли не может вымолвить ни слова. Она разламывает языком кашу во рту и сглатывает комок за комком. Кажется, ее сейчас стошнит. Она смотрит на маму, которая не сводит взгляда с обрубков розовых кустов за окном.
Ну?
Горло у нее сжимается. Последний комок никак не получается проглотить. Они оба на нее смотрят. Мама рассердится. Она вонзает ногти в ладонь.
Пожалуйста, папа, я, наверное, сделаю, как велит мама.
Папа уходит. Хлопает входная дверь.
Впрочем, я все-таки возьму вас обеих. Мама подливает себе еще кофе из высокого серебряного кофейника. Некоторые вещи увидеть никогда не рано.
* * *
В приют они идут пешком. Физические нагрузкилучшее средство от нервических болезней, которыми часто страдают женщины, ведущие праздный образ жизни, а хорошие привычки нужно вырабатывать с юных лет. Холодно, зато над деревьями голубое небо. Алли старается наступать на мамину тень. Мостовая усыпана конскими каштанами в восковой бело-зеленой скорлупе.
Поторопись, Мэй. Мы не каштаны собирать вышли.
Мэй пытается засунуть каштан в карман, но шипы мешают.
Ай! говорит она.
Вот что бывает, когда мешкаешь и подбираешь с земли всякий мусор, говорит мама. Давай, живее.
Алли берет Мэй за руку, они семенят за мамой и, оставив позади большие дома и высокие деревья, сначала идут по улице, куда они с Дженни иногда ходят за покупками, а затем по совсем незнакомой Алли дороге.
А это далеко от папиной конторы? спрашивает она.
Папа однажды брал ее с собой на работу, и Обри поил ее чаем и угощал пирогом, потому что папа уходил поговорить с кем-то важным.
Не так далеко, как ему хотелось бы, отвечает мама.
Не надо было Алли вспоминать папу после того, что случилось за завтраком.
* * *
У меня ноги устали, бубнит Мэй.
Тсс, говорит Алли, хотя и ей уже кажется, что если они не остановятся, то она протрет дыру в ботинках.
Мама шагает впереди, спрятав руки в муфту, отчего создается впечатление, будто она несет что-то ценное. Лавки, мимо которых они проходят, совсем не такие, как те, что возле дома. Все здания ниже, будто окружающий их мир уменьшается в размерах. Вскоре улицы сделаются в самый раз для Алли, а затем и для Мэйне больше домика для игр их подруги Элис, а потом для Розамунды, большой куклы Алли, которую Обри подарил ей на Рождество, а потом и для феечек-с-пальчик, которые он дарил Мэй. Экипажи величиной с мышь будут хрустеть под мамиными ботинками. У этих лавок облупившиеся фасады, а окна очерчены толстым слоем копоти, который истончается к центру, будто дыхание на холодном стекле. Продают здесь вроде бы то же, что и везде: мясо, овощи, одежду, горячие пирожки. Здесь им чаще приходится через что-нибудь перешагивать, а в дверных проемах виднеются груды старого тряпья и грязной одежды. Она не видела ни деревьев, ни травы с тех самых пор, как они вышли из дома.
Мне здесь не нравится, говорит Мэй.
Мама останавливается:
Что ты сказала, Мэй?
Мэй глядит себе под ноги, ковыряет пыльную мостовую носком ботинка.
Ничего, мама.
Тебе здесь не нравится. Как и тысячам живущих здесь детей. Они хотели бы жить в твоем доме, играть в твои игрушки, есть вкусную горячую еду, которую ешь ты. Они хотели бы спать в твоей чистенькой кровати, проснувшись, видеть розы на стенах и умываться в твоем красивом умывальнике.