Он учил свою молоденькую жену заниматься любовью, и она оказалась понятливой, а чуть позжеи очень старательной ученицей. Иногда, нужно признать, Баки даже побаивался ее страсти, совсем немножко, слишком многого хочет от меня, от него, любви хочет. Они целовались, ласкались, щекотали друг друга, засовывали языки друг другу в уши. Грубо обнимались. Если Норма Джин порывалась удрать, соскочить с кровати, Баки бросался к ней и хватал с криком: «Ага, вот ты и опять попалась, Малышка!» И укладывал ее обратно, на скомканные простыни. И сколько было смеха, и криков, и стонов, и тяжелого дыхания, и Норма Джин тоже стонала и всхлипывала, да и черт с ним, если кто из соседей рядом или наверху, даже кто-то из прохожих на улице услышит, что творится в такие моменты за окном с не полностью опущенными жалюзи. Ведь они как-никак женаты, верно? Венчались в церкви? Любили друг друга, разве нет? Имели полное право заниматься любовью когда и как хотят, не так ли? Да, черт возьми!
Она была милая, но слишком чувствительная. Все время хотела любви. Была незрелой, ненадежной, да и я, наверное, был таким же. Оба мы были слишком молоды.
Если б она готовила лучше и не была такая чувствительная, может, у нас что-то получилось бы.
4
Моему мужу:
Как океан, моя любовь
Безмерна, глубока.
Не жить мне без тебя, родной,
И этона века!
Зимой 1942/43 года военные события в Европе и на Тихом океане приняли нехороший оборот. Баки Глейзер потерял покой, стал все чаще поговаривать о том, что надо бы записаться в ВМС, в морскую пехоту, на худой конецв торговый флот. «Ведь неспроста Господь сделал Америку страной номер один. Нужно соответствовать».
Норма Джин озадаченно смотрела на мужа и широко улыбалась.
Скоро бездетным женатым мужчинам начнут приходить повестки с приказом явиться на призывной пункт. Лучше пойти добровольцем, пока не загребли, верно? По сорок часов в неделю Баки работал на заводе «Локхид» плюс еще утром, раз или два в неделю, в похоронном бюро, помогал мистеру Или. («Даже как-то странно. Люди стали реже помирать. Наверное, потому, что на войну ушло столько молодых ребят, а старикам интересно пожить и посмотреть, чем все это закончится. А когда горючего в баках немного, не очень-то и разъездишься. Так, потихоньку, а потому и без аварий».)
Навыки бальзамирования вполне могли пригодиться в армии. Мало того, Баки еще со школьных времен был выдающимся спортсменом, настоящей звездой, занимался борьбой, бегом, играл в футбол, вполне мог тренировать менее подготовленных новобранцев. У него имелись также способности к математике, по крайней мере на уровне мишен-хиллзской средней школы. Еще он умел чинить радиоприемники и понимать карты. Каждый вечер он слушал военные сводки и вдумчиво читал «Лос-Анджелес таймс». Каждую неделю он водил Норму Джин в кино, в основном для того, чтобы посмотреть «Поступь времени». На стенах их квартиры он развесил военные карты Европы и регионов Тихого океана и втыкал разноцветные булавки в те точки, где воевали его друзья или родственники. И ни разу не говорил о том, что кто-то из них погиб, пропал без вести или был взят в плен, хотя Норма Джин знала: он много об этом думает.
В подарок на Рождество один из двоюродных братьев Баки прислал ему с алеутского острова Киска «сувенир» череп японского солдата. Вот это да! Сняв оберточную бумагу, Баки присвистнул, взял его в ладони, словно баскетбольный мяч, и тут же позвал Норму Джин посмотреть. Норма Джин прибежала на кухню, посмотрела и едва не хлопнулась в обморок. Что за гадость такая? Голова? Человеческая голова? Совершенно гладкая, без волос и кожи, человеческая голова?
Не переживай, это череп япошки, сказал Баки.
Лицо его по-мальчишески раскраснелось. Он засунул пальцы в огромные пустые глазницы. И вместо носа тоже была дырка, непропорционально большая, с зазубренными краями. В верхней челюсти осталось три или четыре желтых зуба, но нижняя и вовсе отсутствовала.
Взволнованный Баки завистливо говорил:
Господи! Трев и вправду обошел старину Баки!
Озадаченная Норма Джин снова широко улыбнулась. Улыбкой человека, который или не понял шутки, или не хочет признаваться, что понял ее. В точности так же реагировала она на дурацкие грубые шутки Пиригов, их друзей и знакомыхони нарочно шутили так, чтобы она покраснела, но она не краснела. Она видела, как взволнован муж, и решила не портить ему настроения.
«Старину Хирохито» водрузили на самое видное место в домепоставили на радиокомбайн «RCA Victor» в гостиной. Баки так гордился этим черепом, как будто сам добыл его на Алеутских островах.
5
Она хотела быть идеальной. Меньшего он не заслуживал.
А у него были высокие стандарты! И зоркий глаз.
Каждое утро она делала в квартире тщательную уборку. Во всех трех комнатах, не самых просторных, и в ванной, где помещались раковина, унитаз и собственно ванна.
Все эти вверенные ей помещения Норма Джин скребла и драила с монашеским старанием. Ей и в голову не приходило усмехнуться над фразой, которую однажды обронил Баки: Жена Баки Глейзера работать не будет. Она понимала, что работа женщины по домуэто не работа, а привилегия и священный долг. Слово «дом» освящало любые усилия, физические и душевные. В семействе Глейзер вообще было принято повторять, и эти слова были как-то связаны с их христианским пылом, что ни одна женщина, особенно замужняя, не должна работать вне «дома». Даже когда во время Великой депрессии семья (Баки не вдавался в детали, явно стыдясь этого факта, а Норме Джин не хотелось приставать с расспросами) жила то ли в трейлере, то ли в палатке где-то в долине Сан-Фернандо, «работали» только мужчины, включая детей, и, без сомнения, сам Баки, которому тогда не исполнилось и десяти.
То был вопрос чести, мужской гордости: женщины Глейзеров никогда не работали вне «дома». Норма Джин невинно спрашивала:
Но ведь сейчас война. Все по-другому, верно?
Вопрос повисал в воздухе, оставался без ответа.
Чтоб моя жена? Да никогда в жизни!
Быть объектом мужского вожделения значило: Я существую! Выражение глаз. Твердеющий член. Пусть от тебя никакого проку, но ты нужна.
Матери не нужна была, а мужу нужна.
Отцу не нужна была, а мужу нужна.
Вот главная истина моей жизни или пародия на истину. Если ты нужна мужчине, ты в безопасности.
Ярче всего ей запомнилось не то время, когда молодой и горячий муж бывал дома, но долгие и спокойные утренние часы, плавно перетекающие в полдень. Часы, которые Норма Джин проводила в счастливом уединении. Нет, тихими их, пожалуй, назвать было нельзя (ибо в Вердуго-Гарденс было шумно, как в казарме, на улице детские крики, плач младенцев, радиоприемники, гремящие на полную мощь, даже громче, чем у самой Нормы Джин). Она находила радость в ритмичной, монотонной, почти гипнотической работе по дому. Как быстро осваивают руки и мозг нехитрые инструменты: швабру, веник, губку. (Пылесос был молодым Глейзерам не по карману. Но скоро купят, Баки обещал!) В гостиной был один-единственный прямоугольный коврик размером примерно шесть на восемь футов, темно-синий остаток, купленный на распродаже за 8 долларов 98 центов, и по этому коврику Норма Джин могла, забывшись, до бесконечности водить щеткой. Здесь из него выбилась шерстинканадо же, целое событие! А вот тут пятнышкопотерли, и оно исчезло!
Норма Джин улыбнулась. Наверное, вспомнила Глэдис, когда та бывала в благостном настроении. В легкой рассеянности, в редком для нее умиротворении, занималась каким-нибудь делом (но не работой по дому), под кайфом и даже более чем под кайфом, ибо теперь Норма Джин понимала, что мозг ее матери вырабатывал в те минуты некое уникальное вещество, позволяющее полностью отдаться настоящему моменту. Стать одним целым, слиться со своим занятием. И не важно, что это за занятие. Главноепогрузиться в него целиком. К примеру, водить по ковру тяжелой щеткой взад-вперед, взад-вперед.
В спальне был другой ковер, еще меньше, овальной формы. Она слушала популярную лос-анджелесскую радиостанцию и подпевала тихо, хрипло, невпопад, но с удовольствием. Ей вспоминались уроки Джесс Флинн, и она улыбалась. Какие грандиозные планы строила на ее счет Глэдис! Чтобы Норма Джин пела? Забавно, а еще забавнееуроки игры на фортепиано, которые она брала у Клайва Пирса. Бедняга, тот только морщился и пытался изобразить улыбку, когда Норма Джин играла, вернее, пыталась играть.