Дорогуша, не следует так запинаться на клавишах, насмешливо и с легким акцентом чеканил мистер Пирс. Достаточно того, что запинаешься при разговоре.
Глэдис, которая в свое время немножко «насобачилась» играть на пианино, пыталась научить Норму Джин тому, что знала, но эти уроки давались еще тяжелее, чем занятия у мистера Пирса. Глэдис сердито кричала:
Неужели не слышно, что ты берешь не ту ноту? Бемоль, диез? Тебе что, слон на ухо наступил? Или ты просто глухая?
И тем не менее уроки игры на пианино продолжались, хоть и нерегулярно. Кроме того, время от времени Норма Джин брала у одной из приятельниц Глэдис уроки пения. Та жила в этом же бунгало и тоже работала на Студии, в музотделе. Мисс Флиннтак ее звалисказала Глэдис:
У тебя очень милая малышка, очень хорошая девочка. Очень старается. Куда больше, чем некоторые молодые певцы, что работают у нас по контракту. Но пока что, тут Джесс Флинн начинала говорить совсем тихо, так чтобы не слышала Норма Джин, у нее совсем нет голоса.
На что Глэдис отвечала:
Ничего, будет!
Вот чем мы занимались, вместо того чтобы ходить в церковь. Вот каким богам поклонялись.
По воскресеньям, когда у Глэдис находились деньги на бензин (или она одалживала горючее у кого-нибудь из приятелей), они с Нормой Джин ездили смотреть особняки звезд. В Беверли-Хиллз, Бель-Эйр, Лос-Фелис и на Голливудских холмах. Всю весну, лето и часть засушливой осени 1934-го Глэдис с гордостью поясняла своим меццо-сопрано: вот дворец Мэри Пикфорд, вот дворец Дугласа Фэрбенкса, вотПолы Негри, а вотТома Микса и Теды Бара.
Бара подцепила мультимиллионера, бизнесмена, вышла за него замуж и ушла из кино. Очень умно поступила.
Норма Джин смотрела во все глаза. Ну и огромные же дома! Действительно, прямо дворцы или замки, что она видела на картинках в книжках со сказками. Мать и дочь разъезжали по этим великолепным улицам, и то были самые счастливые моменты их жизни. В такие мгновения Норма Джин не опасалась рассердить маму заиканием, ибо говорила только Глэдис.
А вот дом Барбары ла Марр, «девушки, которая была слишком красива». (Это шутка, дорогая. Нельзя быть слишком красивой. Красоты, как и денег, много не бывает.) Дом У. К. Филдса. А вот это бывший дом Греты Гарбопрелестный, правда, но мог бы быть и побольше. А вон там, видишь, вон за теми воротами, особняк в мексиканском стиле, там живет несравненная Глория Свенсон. А это дом Нормы Толмадж, «нашей» Нормы.
И Глэдис останавливала машину, чтобы вместе с дочкой вдоволь полюбоваться богатым каменным особняком, в котором жила в Лос-Фелис Норма Толмадж вместе со своим мужем-продюсером. Вход в него охраняли восемь великолепных гранитных львовточь-в-точь как с эмблемы «Метро-Голдвин-Майер»! Норма Джин не могла на них насмотреться. И трава тут была такая зеленая и сочная! Если Лос-Анджелес и правда был песочным городом, этого никак нельзя было сказать про Беверли-Хиллз, Бель-Эйр, Лос-Фелис или же Голливудские холмы. Дождей не выпадало уже несколько недель, трава повсюду была выжжена солнцем, поникшая, мертвая, сухая, но в этих сказочных местах все лужайки были одинаково зелеными. А малиновые и пурпурные бугенвиллеивечно в цвету. И еще там росли деревья идеальной формытаких Норма Джин не видела больше нигдевечнозеленые кипарисы, так называла их Глэдис. И пальмы здесь были совсем другие, мощные, высокие, выше самых высоких крыш. Совсем не то что растущие повсюду растрепанные хилые пальмочки.
А это бывший дом Бастера Китона. А вон тамХелен Чандлер. А вон за теми воротамиМэйбл Норманд. И Гарольда Ллойда. И Джона Барримора, и Джоан Кроуфорд. И Джин Харлоу«нашей» Джин.
Норме Джин нравилось, что Джин Харлоу и Норма Толмадж живут в таких прекрасных, утопающих в зелени дворцах.
И всегда над этими домами солнце почему-то светило мягко, нежно и совсем не слепило глаз. И если появлялись облака, то были они здесь пушистые, белые, воздушные, а небобезупречно голубое.
Вон дом Кэри Гранта! А ведь Грант такой молодой! А вон тамДжона Гилберта. Лилиан Гишэто только один из ее особняков. А вон тот, на углу, принадлежал покойной Джинн Иглс. Бедняжка
Норма Джин тут же спросила, что случилось с Джинн Иглс.
Раньше Глэдис отвечала грустно и просто: Она умерла. Но теперь мать лишь презрительно фыркнула:
Иглс! Конченая наркоманка. Говорят, перед смертью была тощая как скелет. Уже в тридцать пять была старухой.
Глэдис ехала дальше. Экскурсия продолжалась. Иногда Глэдис начинала прогулку с Беверли-Хиллз, и лишь к концу дня поворачивали они обратно, к Хайленд-авеню. Иногда она ехала прямиком к Лос-Фелис, а потом уже направлялась к Беверли-Хиллз, а порой начинала с менее населенных Голливудских холмов, где жили молодые звезды или актеры, которые вот-вот станут звездами. Иногда, как будто против собственной воли, она, словно сомнамбула, сворачивала на улицу, по которой они уже проезжали сегодня, и повторяла свои реплики:
Видишь? Вон там, за воротами, дом в мексиканском стиле, там живет Глория Свенсон. А вон тамМирна Лой. А там, впереди, Конрад Найджел.
Экскурсия продолжалась, и напряжение росло, и Глэдис ехала все медленнее, всматриваясь в ветровое стекло вечно немытого тускло-зеленого «форда». Или же стекло всегда было покрыто тонкой пленкой пыли? Казалось, у этих поездок есть некая неведомая цель, которая, как в фильме со сложным, запутанным сюжетом, вот-вот станет явной. Глэдис, как обычно, говорила с почтительным восторгом, но за ним слышалась холодная непримиримая ярость.
А вон там, вон он, самый знаменитый из всех, «СОКОЛИНОЕ ГНЕЗДО»! Дом покойного Рудольфа Валентино. Полная бездарность, никудышный актеришка! Он даже жизнь свою прожил бездарно. Но был фотогеничен. И умер вовремя. Запомни, Норма Джин, умирать нужно вовремя.
Мать и дочь сидели в тускло-зеленом «форде» 1929 года выпуска и разглядывали барочный особняк величайшей звезды немого кино, Рудольфа Валентино. И им не хотелось уезжать отсюда никогда.
8
И Глэдис, и Норма Джин оделись на похороны с величайшим тщанием и вкусом. Хотя кто бы заметил их в почти семитысячной толпе «скорбящих», собравшейся на бульваре Уилшир возле синагоги.
Синагога была «еврейской церковью», так объяснила Норме Джин Глэдис.
А евреиэто «те же христиане», только куда более древняя, мудрая, трагическая раса. Христиане были первопроходцами западных земельв буквальном смысле; евреи же стали пионерами киноиндустрии и стояли у истоков кинореволюции.
Норма Джин спросила:
А мы с тобой можем стать евреями, мама?
Глэдис хотела ответить отрицательно, потом передумала, рассмеялась и сказала:
Это только в том случае, если б они того захотели. Если б сочли нас достойными. Если б мы могли родиться заново.
Глэдис, уже несколько дней твердившая, что знала мистера Тальберга«ну, может, не близко, но всегда восхищалась его продюсерским талантом», выглядела просто сногсшибательно. На ней было черное платье из крепа в стиле двадцатых. Платье с заниженной талией, шуршащей многослойной юбкой до середины икры и с искусно исполненным черным кружевным воротником. Еще на ней была черная шляпка-колокол с черной вуалью, которая то вздымалась, то опускалась, то вздымалась, то опускалась в унисон с теплым и учащенным ее дыханием. И перчатки на ней были новенькиечерные атласные перчатки до локтя. А на ногахдымчатые чулки и черные кожаные туфли на высоком каблуке. Лицо под бледно-восковым слоем макияжа походило на лицо манекена, веки, брови, губы подведены так, что бросаются в глаза, в вышедшем из моды стиле Полы Негри. Духи она выбрала резкие, сладкие, и пахли они, как подгнившие апельсины в холодильнике Глэдис, где всегда не хватало льда. А в ушах при каждом повороте головы блистали серьгито ли бриллиантовые, то ли из горного хрусталя, то ли из искусно ограненного стекла.
Никогда не жалей, что влезла в долги ради сто́ящей цели.
А смерть великого человекакак раз тот самый случай.
(Вообще-то, Глэдис купила лишь аксессуары. Черное траурное платье она без разрешения «позаимствовала» на Студии, в костюмерной.)
Норма Джин, оробевшая при виде всего этого столпотворения незнакомых людей, конных полицейских в форме, вереницы строгих черных лимузинов и волн стонов, криков, воплей и даже аплодисментов, была в платье из темно-синего бархата с кружевными воротничком и манжетами. Наряд довершали белые кружевные перчатки, шотландский клетчатый берет, темные ластичные чулки и блестящие туфли из черной лакированной кожи. В школу ее сегодня не пустили. С самого утра ее только дергали и распекали.