Пришлось мне унять свой нюх, ибо, когда Федя приступал к обработке полевых материалов, на всю квартиру неумолимо распространялся смрадный запах анчоусного соуса.
Ты прям как Иоганн Вольфганг Гёте, я говорила, густо перемешивая зловоние анчоусов с терпким ароматом индийских благовонийсандала, мирры и пачулей, он мог сочинять стихи, только если пахло гнилыми яблоками!
Во-во! отзывался Федька.
Дело докатилось до районного ЗАГСа, куда мой женихнеуемный исследователь подземных глубин, хтонических миров, обратной стороны Луныявился в комбинезоне, перемазанном глиной, и в каске с велосипедным фонарем, в луче которого металась летучая мышь, остроухая ночница.
Все были ошарашены моим избранником, особенно отец Абрикосов.
Дорогой друг, он говорил Федору, Земля вам не червивый плод, внутри у нее непробиваемое ядро, окутанное кипящей оболочкой, и три тысячи километров раскаленной мантии, пышущей жаром, лишь на макушкетонкая земная корка.
Это неопровержимо и недоказуемо! благодушно замечал Федя.
Спорам положил конец Павел, явившись на свет в одно прекрасное утро, и, как говорится, обычная дорога за забором, которая ведет в провинцию Теань, пути птиц в воздухе, и пути птиц в воде, и пути мыслей в наших головах вели теперь не к центру Земли, а совсем в другом направлении.
И только Федор упрямо не сворачивал со своей каменистой тропы, он шел, шел и шел, словно в этих лишенных дневного света коридорах нельзя остановиться дольше чем на минуту, двигаясь к цели, которая находится за пределами человеческого воображения.
Я написала Флавию о бурных событиях моей жизни, думала, он будет рвать и метать и осыпать меня упреками. Однако на мое длинное сбивчивое послание он ответил фотографией безбрежной морской глади и единственной фразой:
Сегодня Средиземное море было таким.
Пуп вселенной
Жизнь на земной коре тяготила Федора. Хлебом его не корми, подавай заброшенный пустырь и черную кротовину, где можно спрятаться и забыться от всех человеческих тревог, полузаросшую карстовую полость посреди юрских известняков, обвальные гроты, термальные воды и сам этот воздух пещерный, который вдыхал он полной грудью с неизъяснимым наслаждением.
Там очень воздух полезный, особенно тем, у кого коклюш или бронхит! Плохой и сухой кашель в пещере становится правильным и хорошим благодаря абсолютному отсутствию патогенных организмов! объяснял он годовалому Пашке. Запомни, ужик: никакая микстура так не способствует отделению мокроты, как влажный воздух пещер! Там легче дышится, привольней, не давит примитивный мир. И жизнь течет по совсем другим законам!
Где тот ясный свет единения, когда люди ни минуты не могут жить друг без друга? Павлу два с половиной года, его ровесники болтают обо всем на свете, а наш только: Где Федя? И больше ничего.
Павел играл в песочнице, сломал руку в двух местах, ему делали операцию, вставляли две спицы. Соня вернулась в слезах из детской поликлиники.
По коридору один бегална голову ниже Павлика и на месяц младше, орал своей бабушке на всю поликлинику: Я тебе голову оторву!, она с завистью рассказывала. И так хорошо р, стервец, выговаривал. Нашему бы такую дикцию!
Летом сидели на даче в Шатурекругом клубы дыма, горят торфяники А Флавий для Пашки сочинил сказку про пиратов. Естественно, тот стал записным пиратом: черная повязка на глазу, треуголка джентльмена удачи. Но, убей бог, не мог запомнить пиратское здрасьте: Кошелек или жизнь!
Вдруг приехал Федор, открывает калитку, и тутвесь в дымувыскакивает Пашка из кустовс палкой, с перевязанной рукойи кричит:
Давай деньги, гад!!!
Мы так были рады емунажарили груздей с валуями!
Вы бы еще мухоморов туда добавили и бледных поганок, удивлялся Федор.
И хотя меня доканывали мелкие бытовые проблемы: канарейку съел соседский кот, черепаха удрала, ночью своровали яблоню с яблоками (раньше яблоки воровали, а теперь яблони!), я была до того счастлива в то лето, будто оно последнее в моей жизни. От всегоот неба, от земли, от листьев и травы, от чистого существования кузнечика, громыханья колодезной цепи, хрупкого гнезда трясогузки под стрехой, стрекота сорок.
Сороки с жадностью пожирали нашу облепиху. Ветки тонкие, гибкие, все в колючках, а им нипочем, знай орудуют клювом. Скок-поскоки балансирует на веточке хвостом. Вылезет голова сорочья, иссиня-черная, а в клюве оранжевая ягода облепихи.
Соседка Клавабогатырь-печница, кастрюли супа мне передает через забор. На второезапеченные грибы с картошкой. Никто ее не просит, исключительно по зову сердца. Одного не понимаю: как ей приходит в голову, что в моем случае это в самый раз? Например, япритащу кому-нибудь кастрюлю супа, все только выразят недоумение. А мнепожалуйста, я принимаю с жаркой благодарностью, ну разве что однажды она добавила гусиного жира знакомого нам гуся в суп, и то мы съели все с большим аппетитом.
Притом нельзя сказать, что Клаваодинокая волчица, у нее гражданский муждрачун и алкоголик, бывший работник государственной безопасности Свищ, сколько раз я ей под глазом рисовала йодом сеточки и угощала чаем с коньяком и анальгином с димедролом! Она Свища поит-кормит-одевает, а онто пьяный с крыши упал, то в нашей низенькой светелке, когда Клава прочищала дымоход, провалился в подпол и орал благим матом, или выйдет на большую дорогуругается, дерется, кричит Клаве, что ему любая даст, в такие минуты лучше не попадаться ему под горячую руку.
Что ж ты ему не засветишь, говорю, ты же кирпичи ворочаешь?!
Ты с ума сошла, она мне отвечает, разве я могу ударить мужика? Тем более в возрасте. Я если ударюон и не встанет.
Один мой папочка в состоянии утихомирить эту разбушевавшуюся стихию.
Вот наш сосед Еремей Васильевич, торжественно представляет отец Абрикосов этого дромадера кому-нибудь из своих гостей. Он нам лук сажал!
Что лук, я людей сажал! с гордостью откликается Свищ.
Соседи справа тоже золотые. Раньше там жили согбенная старуха Нюра Паскина и Витька, Нюрин сын. Витя ко мне был неравнодушен: то ежика нам принесет посмотреть, то продемонстрирует щенка с мертвой хваткой.
У него укуссорок пять атмосфер! он гордо сообщал.
Свищ, пьяный, из-под забора:
Вырастеттебе горло перегрызет.
Если он мне перегрызет, я ему тоже перегрызу, достойно отвечал Виктор.
Витя не мог просто так прийти поболтать, у него был ограниченный запас слов, который он целиком расходовал в шумных скандалах с Нюрой, меня ему надо было обязательно чем-то удивить.
Как-то он посадил возле дома кедрик и стал ждать шишек. Пролетали годы, кедр у него вымахал высокий, разлапистый, шевелил иголками на ветру, ствол горел на закате. А весной, когда Витя умер, появились шишки. Нюра сокрушалась: как так? Витюшка шишек не дождался.
Потом Нюру тоже призвали небесные селения, в доме Паскиных воцарились Горожанкины, геолог и скрипачка из Дербента, Ирка с Валериком, перебрались поближе к Москве. И с места в карьер, не разобравшись, что мы за люди, кинулись одаривать меня овощами для рагу: кочаны капусты, кабачки, морковки, пакеты с картошкойпричем предварительно помытой! так и перекочевывали к нам от этих богов плодородия.
Со Свищем сложно отыскать общий интерес, а Федькаспелеолог, родная Горожанкину душа.
Федь, я баньку затопил, иди попарься! махал Валерик со своего огорода.
Федор нахлобучит белую войлочную шляпу с бахромой (в ней папочка элегантно прогуливался когда-то в Алупке-Саре), прихватит свежие трусы и спустя некоторое время, чистый, непорочный, сияющий, зовет меня посетить этот, можно сказать, мусеон.
Горожанкины камешков натаскали, шатурских, с выщербинками да корявинками, стены и потолок обили дощечками. А Федя капнет пихтового масла на раскаленную печь, плесканет водой из эмалированной кружки:
Ну, Райка, скажет, исчезая в клубах пара, теперь с тебя хлынет пот ручьями.
Выйдет и подопрет дверь табуреткой.
Распаренная, упакованная в простыню с лебедями, словно Махатма Ганди, по башмакам на крыльце обнаружишь Федьку пирующим у Горожанкиных: они шпроты из холодильника достанут, нажарят подберезовиков, на столе запеченный в сметане карась, выловленный Валериком на рассвете из Витаминного прудика, и гвоздь программыКамю двадцатилетней выдержки, преподнесенный сватьей, Изабеллой Митрофановной, женой капитана дальнего плавания корабля Максим Горький Ираклия Дондуа, тот из загранки всегда привозил на всю родню французского коньяка.