Давай постоим.
Сам хотел предложить. Смотри туда, на правый берег. Фантастический вид, правда? Любишь наблюдать, как садится Солнце? Или лучше в кино сходим?
Не знаю. Правда, не знаю. Но в кино определённо не хочется. Мы же совсем незнакомы, а киноэто нечто, связанное с интимными переживаниями.
Вот именно. Эту оплошность необходимо срочно исправить. Я даже знаю как. Идём в парк, возьмём в прокат лодку. Будем кататься до заката, кормить лебедей, есть мороженое. И знакомиться.
Давай не сегодня. Я не готова впустить тебя в свой внутренний мир.
Жаль. У меня такое солнечное настроение. Что именно тебя смущает?
Голова. Кажется, я падаю.
А так, прошептал Виктор, заключая Людмилу в объятия, так ведь некуда приземляться. Со всех сторон точка опоры, кроме разве что неба, но летать мы пока не научились. А жаль. Я бы с удовольствием полетел с тобой. Куда угодно.
Он целовал осторожно, медленно, словно пробовал на вкус нечто слишком горячее или чересчур холодное. Возможно, изучал или хотел запомнить ощущения.
Так нечестно, пьянея от нереальности происходящего, сладко стонала Люда, поглощённая наслаждением, на нас смотрят.
Она чувствовала нечто невозможное, неправдоподобное. Тёплая вязкая субстанция пронизывала тело насквозь, растекалась тончайшим слоем по чувствительным волокнам, извлекала из глубин восприятия густой расслабляющий дурман, вызывающий неземное блаженство.
Пусть завидуют, Милька. Моя Милька.
Они стали идеальной парой. Их отношениями восхищались.
В густом тумане безмерного счастья, который неожиданно начал рассеиваться по истечении трёх лет супружеской жизни, влюблённая парочка заскучала.
Муж всё ещё называл её Милькой, только всё чаще забывал говорить моя, а она потеряла так необходимую для ощущения счастья точку опоры.
Поцелуй в губы стал редкостью, разговоры по душам и обсуждение планов на будущее таинственным образом исчезли из обихода. У каждого появилась своя комната, свой интимный уголок, куда можно было зайти, лишь попросив разрешения.
Однажды он увлёкся своей лаборанткой, о чём Людмиле поспешили сообщить чувствительные, но недалёкие доброхоты. В тот памятный день она узнала, что совсем не умеет мириться с предательством, что не готова выслушивать объяснения, мириться, принимая за точку отсчёта нового формата отношений запоздалое раскаяние.
Люся понимала, что склеить при желании можно что угодно, что треснувший сосуд будет выглядеть почти как целый, только пользоваться им не получится, а в случае близких отношений даже прикасаться противно к тому, что осквернили супружеской неверностью.
Разменять квартиру, разрушить с любовью создаваемую вселенную, оказалось непросто. Жить вместе без любвиещё сложнее.
Как давно это было. Как давно. С тех пор минула не одна вечность. Людмила чётко усвоила, что жизньабсурд, парадокс, явление, не поддающееся логике, а вовсе не предначертанная в книге судеб закономерность: в ней всё, от рождения до смерти несправедливо, бесчестно, жестоко.
Виктор пытался возобновить разбитые вдребезги отношения, во всяком случае, делал робкие шаги навстречу, но сам всё и испортил, не устояв в очередной раз перед натиском гормонов: на сей раз Люда застала его, уже не мужа, с лучшей подругой.
Естественной реакцией на увиденное грязное интимное шоу была истерика. События начали развиваться с небывалым ускорением. Людмила с дочкой переселилась в однокомнатную квартиру, Викторв комнату с подселением.
Жизнь превратилась в ярмо, тяжёлым грузом закреплённое на нежной шее. Пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам: менять место работы, где график позволял растить и воспитывать дочь, брать сверхурочные задания, повышать квалификацию.
Решиться на новые отношения с мужчиной было страшно: женщина боялась за невинное чадо (всё же девочка), да и мужчинам не доверяла после того как её предал самый родной и близкий на свете человек.
Есть такое понятие в психологиивыученная беспомощность, состояние, развивающееся при многократном повторе неблагоприятных обстоятельств.
Стоило кому-то обратить на Людмилу внимание, как она начинала накручивать себя, составляя сценарии голографических постановок с участием этого персонажа в самых легкомысленных и эгоистичных эпизодах.
Напугать себя, озадачить и дать соискателю взаимности от ворот поворот оказалось совсем не сложно. Труднее выдержать одиночество, складирующее в закромах памяти негативный опыт и спрессовывающее в бетон нерастраченные эмоции.
Люда была уже немолода, когда встретила друга юности, разведённого, неприкаянного, который активно искал спутницу жизни. Неприступная крепость напуганной женственности была взята не стремительным натиском и не осадойощущением тревожного ожидания приближающейся старости, запущенностью и наигранным смирением кавалера.
Люда поверила, что два одиночестване приговор, что немного усилий и унылое существование того и другого можно превратить в праздник.
Много ли надо одинокой потерянной женщине в пресловутом бальзаковском возрасте, обречённой вынужденно страдать без любви, растрачивающей всуе невосполнимые ресурсы отнюдь не богатырского организма: толику искреннего внимания и душевного тепла, щепотку нежности да доброе слово.
Можно жить бездумно, утопая в унынии и беспричинной меланхолии или порадовать себя прикосновением к человеку, готовому поделиться избытком оптимизма и желанием любить.
Куда нам пpотив пpиpоды. И дело дpянь и лету конец, и только споpя с погодой поёт какой-то глупый сквоpец.
Колька умел прочувствованно петь. Наверно потому его любили девчонки в школе, что голос был задушевный, а манера исполнения заставляла впадать в нирвану иллюзорного сочувствия.
Теперь ему было не пятнадцать. Плачущий о неблагодарной судьбе обыватель с брюшком пел совсем о другом: женадрянь, неблагодарные дети, начальники негодяи и прочее в том же духе. Но разве в том суть, когда человек открывает свою душу до самого донышка?
Сашка выплакался у неё на плече, допил бутылку белой.
Любил я тебя ох как любил! Открыться не смел. Давай попробуем жить вместе.
Как можно не поверить в такое, как? Бывший одноклассник поселился и довольно быстро застолбил за собой целый список привилегий, в том числе право налево.
Людмила не сразу осознала, что любимому необходима опека и полная свобода. Он появлялся, щедро делился нежностью, потом пропадал, возвращался через неопределённое время, плакался в жилетку.
Хорошо, что дочь всего этого не виделаосваивала азы общежития в столичном институте.
Люся проклинала всё на свете, рыдала, но даже такого бездарного любовника выгнать теперь не могла, потому что жизнь в одиночестве оказалась немыслимым испытанием. Проще терпеть и прощать.
Сашка, паршивец, да-да, даже он мог на несколько незабываемых минут сделать её счастливой. В такие минуты он казался ей мужчиной мечты.
Потом Шурик уходил, иногда надолго, не давая знать о себе, но неизменно возвращался, потому, что здесь могли накормить и одеть за малую толику тепла, за душевную песню, за способность сделать наедине нечто такое, отчего даже предательство казалось незначительной глупостью.
Люда прощала его, даже когда ловила на горячем, потому что память неизменно напоминала о том, что всё могло сложиться иначе, не будь она такой принципиальной тогда, с Виктором, который был не самым худшим.
Милька моя! Теперь она отдала бы что угодно за его озорной взгляд, за наглые приставания в самые неподходящие для интимных ласк моменты, за тёплый и искренний поцелуй. За точку опоры.
Судьба обошлась с ним жестоко: раковая опухоль и безвременная кончина. Похоже, он тогда тоже утратил душевное равновесие, споткнулся на ровном месте, дав волю сиюминутной похоти и полетел в пропасть, из которой не выбираются в мир счастливых людей.
А ведь он приходил мириться. Ползал на коленях, молил о прощении. Кто знает, как могла повернуться судьба для них двоих, сделай Людмила шаг навстречу.
Людмила ревела как белуга, но не отступила, за что поплатились оба.
Сашка особо не суетился, не боялся последствий после измен, которые считал привилегией. Куда денется разведёнка с прицепом?