Ну и пошла ты! Мне же лучше, что никто меня трогать не будет! после этого Хенси зло глянула в тёмный глаз камеры, что днём и ночью фиксировал каждое движение больной, и свернулась калачиком, пытаясь заснуть. Внутри кипела какая-то странная обида, перемешанная со злостью и разочарованием. Запрещая себе плакать, кусая губы, Хенси уговаривала себя заснуть. Не то, чтобы сон спасал Хенси, служил ей лекарством, нет, каждый её сон был кошмаром, но иным, нежели реальность, а это уже какое-никакое разнообразие.
На следующий день история повторилась, и через день, и через два. На третий день, когда голод стал слишком сильным, а правда слишком очевидной, Хенси подошла к тяжёлой двери и позвонила. В этой больнице царствовала система не вмешательства, как её окрестила Хенси, смысл её был в том, что если больной не хочет покидать своей палаты, никто его не будет заставлять. Все палаты для буйных были оснащены камерами, что круглосуточно следили за пациентами и врачи могли сами решать нуждается больной в принудительной помощи или же нет. Если больной не хотел ходить в столовую или принимать душ это было его правом, врачи вмешивались лишь в том случае, когда отказ больного от благ начинал ухудшать его состояние.
Не желая вновь оказываться в этом отвратительном положении, когда тебя кормят с ложки какой-то вязкой дрянью и не позволяют самостоятельно проводить гигиенические процедуры и даже посещать туалет, Хенси нажала на кнопку звонка и попросила её выпустить, сказала, что голодна. Она не знала, время ли сейчас для приёма пищи, но это было не важно если сейчас не предусмотрен никакой приём пищи, врачи просто запомнят её и выпустят в обед, ужин или что там ещё будет следующим.
Слишком долго подумав, человек на том конце связи всё же ответил, что сейчас как раз время обеда и Хенси может пройти в столовую. Конечно, самостоятельно дойти до обеденного зала ей никто не разрешил, проводя её под конвоем из двух крепких и угрюмых санитаров, которые, подобно боевым псам, были готовы броситься на взбунтовавшегося пациента и скрутить его.
Не имея желания шутить с этими бугаями, девушка спокойно и покорно дошла до столовой, покорно держа руки за спиной так, чтобы они их видели.
Хенси уже успела отвыкнуть от этого места, от какого-то затхлого воздуха, в котором было намешано столько запахов, что вычленить какой-то один было практически невозможным, от чрезмерно упитанной женщины на раздаче, у которой были маленькие добрые глаза, но годы специфической работы сделали своё, и кроме глаз более ничего не выражало её отношения к окружающему.
Взяв свой поднос и заняв место за свободным столиком, Хенси зачерпнула ложкой какую-то кашу, которая выглядела так же серо и уныло, как и всё в этом заведении. Безэмоционально поглощая пищу, смотря куда-то перед собой, девушка вновь вспомнила об ангеле медсестре, которая была последним, что связывало девушку с внешним миром. Всеми силами Хенси пыталась убедить себя в том, что ей будет лучше от того, что улыбчивая медсестра больше не приходит и не докучает.
И у девушки это почти получилось. Только когда пошла вторая неделя полного вакуума, Хенси поняла, позволила себе понять, что ей было хорошо в обществе этой чрезмерно позитивной девушки с выбеленными волосами. Хенси каждый раз горько усмехалась, думая о том, что оказывается, даже в том состоянии, в котором она пребывает, ей есть, что терять.
Вначале своего заточения в больнице у Хенси был Макей, мама, надежда на скорое выздоровление, пусть шаткие, но мечты. Потом что-то случилось с матерью она будто ушла из её жизни, так и не отозвавшись ни на один призыв, ни на один отчаянный крик о помощи. Потом жизнь отняла у неё Макея, который, став каким-то странным, начал приходить всё реже и реже, пока не исчез совсем. Следующей жертвой палача по имени жизнь стала надежда на выздоровление, её Хенси потеряла после того происшествия с медсестрой и почти удавшимся суицидом. А мечты Мечты постепенно умирали на протяжении всего этого времени, незаметно и тихо, их мерно убивали предыдущие пункты, пока совсем ничего не осталось, пока внутри не осталась звенящая пустота.
Глава 15
Хенси Литтл, к вам пришли, сообщила дежурная медсестра, врываясь в палату к девушке. Хенси, подняв глаза, вопросительно посмотрела на женщину средних лет, но та, проигнорировав это, показала кому-то рукой, чтобы вошёл в палату. Хенси закатила, глаза предвкушая очередной неинтересный разговор с кем-то из эскулапов, но в палату вошёл Макей.
Удивлённо распахнув глаза, девушка несколько раз моргнула, чтобы убедиться в реальности увиденного, но отчим никуда не пропадал, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь подойди ближе и как-то виновато глядя на девушку исподлобья.
Девушка, столько времени держащая обиду на бросивших её родителей, стремительно забывала обо всё. Она смотрела на отчима, который так сильно изменился, что, быть может, увидь она его в толпе, она бы и не узнала его. Статный и красивый мужчина, уважаемый профессор больше не был похож на себя: осунувшийся, похудевший килограмм на пятнадцать, с тенями недосыпа и нездорового образа жизни под глазами.
Уверенно встав, Хенси подошла к отчиму и, ничего не сказав, принюхалась, она так отчаянно боялась, что родной человек вновь пришёл к ней под градусом, но Макей был трезв. Убедившись в этом Хенси, не говоря ни слова, обняла его. Не сразу позволив себе ответить, мужчина тоже обнял дочь, сжимая её в своих объятиях и прижимая к себе. На его глазах выступили слёзы, она давно уже отметил, что становится тряпкой, шмыгнув носом, мужчина прикрыл глаза.
Почему ты не приходил ко мне так долго? не отпуская отца, спросила Хенси, глядя куда-то в стену за его спиной. Мне было очень плохо здесь
Прости, родная Прости меня, ответил Макей, делая над собой усилие и заглядывая падчерице в глаза. Я не мог иначе, прости
Наверное, у вас с мамой были причины на то, чтобы держать меня здесь, ответила Хенси, возвращаясь к кровати и садясь. Отходя, она не заметила той боли, что проскользнула в глазах отчима при упоминании о Симоне.
Как ты себя чувствуешь? взяв себя в руки, спросил мужчина, тоже подходя к кровати и садясь. Хенси пожала плечами, переводя взгляд куда-то на стену и прикусывая губу.
Я почти привыкла ничего не чувствовать, наконец ответила девушка.
Это звучит ужасно
Совсем нет, совершенно спокойно ответила Хенси, ничего лучше, чем боль. она перевела взгляд на отчима. Как вы с мамой живёте? мужчина сжал в кулаке простынь, опуская взгляд. Наверное, не очень, продолжила Хенси. Макей, прости, но ты ужасно выглядишь.
Я знаю, отозвался мужчина, продолжая смотреть в пол, а затем резко поднимая взгляд. Давай, ты сама посмотришь, как мы живём?
В смысле? девушка так долго ждала прихода отчима, так долго была в полной изоляции, что разучилась понимать некоторые простые вещи. В смысле уже утвердительно повторила Хенси, не веря своим ушам.
Да, Хенси, Макей постарался улыбнуться, но вышло кривовато и убого, если ты не против, я заберу тебя домой.
Ты с ума сошёл? взвизгнула девушка так высоко, что сама удивилась. Макей, я уже и не мечтала о том, что вы заберёте меня! Когда? Когда?
Сегодня, кивнул Макей, видя оживление дочери, сейчас же. Я поговорил с врачами, они не против. Подожди всего лишь полчаса, максимум час, и мы отправимся домой.
Обещаешь? спросила девушка, сверля отчима взглядом и сжимая его ладонь.
Обещаю, кивнул мужчина.
Он не обманул дочь, уладив все бумажные вопросы, собрав вещи, они покинули здание больницы. Когда свежий и влажный воздух ранней весны коснулся лица и волос девушки, проник в лёгкие, у неё закружилась голова.
Свобода прошептала Хенси, изо всех сил вдыхая и задерживая свежий воздух внутри себя. Макей, господи, ты даже не представляешь себе, как долго я этого ждала
Представляю, Хенси, ответил мужчина, обнимая дочь за плечи.
Девушка подняла на мужчину суровый взгляд, ей казалось странным и глупым его утверждение о том, что он её понимает. Никто, не прошедший через этот ад, не в состоянии понять даже десятой части того, что пережила Хенси за прошедшие десять месяцев. Но она не стала говорить об этом, ей не хотелось сориться, она мечтала лишь о том, чтобы вернуться домой, обнять мать и попытаться забыть обо всём том, что произошло.