Ну а что ты сострижешь с монтажников конвейера? поделилась скепсисом Грустная. Ведь там одни работяги!
Зато здесь ты, бля, с дипломатами в брызгах шампанского! закатив глаза, громко заржала на весь бар полусумасшедшая Буня. А вчерашний бетонщик Зоран из братской Югославии?
Тихо, сучка, не блажи! Скажи лучше, где я там жить буду?
Найдем. Мне ж тоже домой нельзя папа сразу в дурку положит.
Через пару дней, зябко поеживаясь и пряча носы в меховые воротнички модных коротких курточек, подруги спускались по трапу прямо под неоновые буквы «Аэропорт Кольцово».
Свердловск закрытый город
Слушай! А давай мы тебя острижем наголо! А бриться перестанешь и отпустишь щетину. Очень интересно и романтично получится!
Голова Мартина покоится на коленях Гали она перебирает его редкие волосы
Sei nicht albern, бормочет Рюб, но идея ему нравится. Еще больше ему нравится, что Галю заботит его внешность. В разные периоды Мартин перепробовал все он мыл свою редкую белесую шевелюру специальными шампунями, призванными добавить объем, пытался подкрашивать и даже втирал какую-то австралийскую мазь, но в конце концов плюнул и стал носить кепку а-ля Брайан Джонсон новый солист его любимой группы AC/DC. Прикрытые кепкой волосы как-то перестали его раздражать.
Влюбленные неспешно оделись и отправились на первый этаж пора было освобождать номер, чтобы не встречаться с турком.
В парикмахерской при гостинице «Большой Урал» было полно народу, пахло потом и дешевым одеколоном. На стульях вдоль стены сидели женщины с усталыми лицами, все, как одна, в норковых шапках и с аккуратно сложенными шубами в руках. Гале предстояло легкое унижение. Конечно, она и сама могла побрить Мартина наголо не бином Ньютона, но нужно знать тонкие дворцовые игры «Большого Урала». А дело в том, что парикмахерская находится внутри гостиницы, за постом ушлого швейцара. Парикмахерская частенько становится последней соломинкой путаны, за которую та отчаянно хватается, чтобы прорваться в гостиницу.
Я на стрижку записана! нервно кричит проститутка швейцару, стремительно пробегая вперед, и смиренно садится в очередь парикмахерской. Раздраженный инвалид ковыляет за ней, постоит минуту да и вернется к входу. Он еще не дошел обратно до своего хлебного поста, а путана уже стрелой взлетела на заветный четвертый этаж, и лишь пустой стул напоминает о разыгравшейся мини-драме. Впрочем, на него уже кто-то усаживается: салон в «Большом Урале» популярное место, лучшее в городе.
Галя стремительно подходит к первой освободившейся парикмахерше:
Вон бундеса наголо постричь, кивает она на Мартина.
Сколько?
Да пятеру.
А тебе?
Ничего. Потом пройти поможешь, если что.
Ну тащи. Только говори по-немецки, а то очередь порвет
Через полчаса они гуляют у оперного театра, и крупные мохнатые снежинки медленно падают на свежеобритую голову монтажника Рюба.
Scheiße, говорит он и проводит рукой по обритой голове.
Чистый шайзе, подтверждает Грустная Галя, и они оба смеются. Не так уж все и плохо, если разобраться.
Вечером в баре у Сашки встретили Буню. Никакой радости от этого подруги не испытали. По приезду в Свердловск они сняли комнату у бабы Маши, сторожихи из оперного театра, но вскоре Бунькова забухала и исчезла, а Гале пришлось платить за комнату одной. Сначала она злилась, но потом, рассчитав график дежурств хозяйки, начала приводить Мартина к себе, чтобы уж совсем не примелькаться в гостинице. Возвращения Буни в комнату она совершенно не хотела, тем более что та съехала на отечественных клиентов или, в терминологии валютных проституток, «завонялась». Удивительным образом истории, что она рассказывала в московском «Космосе» про номенклатурного папу, оказались чистой правдой. Бунькова действительно была единственной дочерью завотделом Свердловского обкома партии, росла в огромной квартире, не зная ни в чем нужды, но на беду влюбилась в тренера по плаванию, к которому ходила заниматься. Тренер был очень веселым и очень ушлым в сексе, Буня летала на седьмом небе. Ей хотелось всему миру рассказать и всем-всем похвастаться своим Асланчиком. В большой обкомовской квартире на улице маршала Жукова царила паника.
А нельзя ли его убить? каким-то сиплым шепотом спросил Буньков.
То есть как это убить? растерялся Кормилов, начальник УКГБ СССР по Свердловской области.
Ну, незаметно. И вывезти куда-нибудь спрятать? продолжал раздавленный горем отец, трясущейся рукой наливая гостю коньяк.
Генерал резко поднялся:
Эти времена прошли, Семен. Не говори глупостей! И вот что у тебя есть время до понедельника. Мой совет дай ему денег, и пусть этот гондон убирается к себе в Абхазию. Иначе придется эту информацию как-то реализовывать через милицию: там уголовная статья вне зависимости от ее согласия она малолетка. Черножопый урюк, конечно, сгниет в тюрьме, но не раньше, чем весь город обсосет эту историю в курилках и на кухнях. Решай, Сема, времени не осталось.
И член бюро обкома Буньков действительно выдал веселому абхазу денег попросил никогда не приезжать в Свердловск. Ну не вылетать же из номенклатуры! Мыслимо ли на шестом десятке оказаться без спецполиклиники, без распределителя, без служебной машины, наконец?
А бедная Ленка с красными от бессонницы глазами кружила, как раненая птица, вокруг бассейна «Юность», никого не слыша и ничего не понимая
Закончилось все еще хуже, чем можно было предположить она собрала все таблетки, что нашла у своей больной нервами матери, и, запив их десертным сладким вином, легла спать. Через три дня в палате 36-ой горбольницы раздался резкий хохот Ленка проснулась. Впрочем, это была уже не та беззаботная школьница Ленка Бунькова. От прежней мало что осталось.
История получила ограниченную огласку, достаточную, впрочем, для увольнения Бунькова-старшего. Из номенклатуры, однако, он не вылетел многие в верхах ему сочувствовали и в конце концов подобрали место замдиректора крупного оборонного завода, известного в городе по номеру из повторяющихся цифр. Дочка после отравления в школу не вернулась, да и дома иногда не появлялась неделями ошивалась среди торговцев цветами на Центральном рынке. Перепуганный Семен Буньков оформил ей инвалидность «по голове» и стал прятать дочь в психбольнице, а затем и вовсе отправил жить к родственникам в Тирасполь, откуда Буня и сбежала в Москву.
Понять, что она не вполне нормальная, было довольно сложно, пока Лена не начинала смеяться тогда глаза ее закатывались и начинались судороги. В тяжелые же периоды, когда не до смеха, она функционировала вполне осознанно и сосредоточенно. Таков был Бунькин саморазрушительный парадокс.
В этот вечер Лена сидела за столиком с какими-то полублатными кавказцами, прилично накидалась вином и начала путать их имена, чего южные люди не любят чрезвычайно. «Надо бы собраться, подумала она, покалечат еще, твари черножопые». И, демонстративно оставив на стуле сумочку, пошла в туалет сполоснуть щеки и лоб холодной водой. Как опытная путана в кабак Буня брала дешевую сумочку из кожзаменителя, внутрь которой бросала черный капроновый пакет, своего рода сумку в сумке, где обычно и хранилось все более-менее ценное. Возвращаясь, она на автомате зарулила в бар, где и увидела свою подельницу. Рядом стоял бритый наголо незнакомый пьяный немец.
А вот наша Галя с погонялом Грустная начала Буня нараспев, не обращая никакого внимания на посетителей. Подошла, пританцовывая, и неожиданно провела теплой ладонью по голове Мартина, задержав руку на шее. Мартин вздрогнул ему вдруг стало приятно.
Ты не ссы! Я только на полголовы шизнутая, успокоила его Буня и увела подругу в сторонку. Минут десять они вдохновенно, перебивая и жестикулируя, врали друг дружке: Буня о том, что «черные» не хуже «фирмы» и забашляют не жмутся, а Грустная, опасаясь возвращения подруги в съемную комнату, быстро и слезливо сочинила, что хозяйка ее выгнала и паспорт не отдает, на что пьяная Бунькова пообещала прислать отвязанных кавказцев, и тогда хозяйке не жить. На этой ноте она распрощалась и поспешила за столик, а Галя, мучившаяся месячными, поцеловала Мартина в щеку и ушла с тяжелым сердцем домой. Мартин заверил ее, что примет еще самую малость да и пойдет в номер спать. За подругу она не переживала было очевидно, что та выпила и съела рублей на пятнадцать и никто ее, конечно же, теперь задаром не отпустит. Плохо она знала Бунькову.