Ему сразу стало особенно легко и хорошо от осознания факта сделанного доброго дела. От осознания еще одной выполненной миссии по разрешению проблем, преследующих юных девушек. Притом преследующих совершенно незаслуженно.
Он выпил еще сто грамм, подтянул съехавшую резинку спортивных штанов и живенько набрал номер телефона:
Колян? Футбол смотришь? Ну чо, как там наши спартачи, давят уже?
День Победы
Колька Ершов шел с праздничной демонстрации, посвященной Дню Победы. Погода выдалась отличная, по улицам ходили веселые дети, нарядные троллейбусы и красивые бабы. Солнце заставляло щурить глаза и кривить ебальник, отчего на душе было особенно радостно, и голова была наполнена такой приятной пустотой безделья и отсутствия мыслительного процесса. В общем, праздник на то и есть праздник, чтобы было хорошо.
Но при всей этой идиллии праздношатающимся Кольку назвать было нельзя, ибо шел он по делу. Навестить приболевшего другана Витьку Сухарева, узнать, как дела, поделиться новостями и планами на вечер.
Колька нес две бутылки водки, две банки сайры и хорошее настроение.
Дойдя до дома Витьки, он остановился перед подъездом и переложил водку из пакета во внутренние карманы пиджака, страхуясь от Витькиной мегеры-жены, которая проводит антиалкогольную кампанию в пределах отдельно взятой квартиры, а попросту ебет мозг и не дает людям отдыхать после работы.
Колька поднялся на этаж и позвонил. После третьего звонка дверь открыл слегка взлохмаченный Витька.
Здарова, больной! Профсоюз направил меня к тебе, товарищ, чтобы поздравить от лица коллектива с Днем Победы над немецко-фашистскими захватчиками.
Здарова, Коляныч, заходи, сказал Витька.
Колян похлопал себя по карманам пиджака и скосил глаза в сторону кухни, как бы задавая вопрос: чо жена? Водку доставать, или как? Витька махнул рукой, что означало: нормально, сегодня можно.
С праздничком вас, Мария Сергевна! крикнул Колька в коридоре, снимая ботинки. Затем достал водку из карманов и вопросительно посмотрел на друга.
Пошли, Колян, на кухню, выпьем, закусим. Моя там приготовила кой-чего.
На кухне уже сидела Машка, Витькина жена.
Здрассссссте, протяжно поздоровался Колян и, оценивающе поглядев на Машку, сел за стол.
Витька положил другу на тарелку картошку, брякнул туда же селедку и придвинул блюдце с хлебом. Колька начал разливать водку.
Машке налить? усмехнулся он.
Не, не пьет она сегодня. В завязке! заржал Витек.
Выпили по первой. Завели неспешный мужской разговор. Обсудили демонстрацию, заводские дела, мастера Егорова, суку, который нормы завышает. Потом перешли к началу чемпионата по футболу и неказистой игре «Спартака».
Выпили бутылку. Колька вспомнил, что надо друга и про здоровье спросить, а то неудобняк получается.
А ты чо, Вить, приболел-то? Чо случилось?
Да хуй знает, в цеху, наверно, продуло, позавчера пришел, водки ебнул и спать. А с утра голову не могу с подушки поднять. Моя кричит: опять, типа, похмелюга? А мне горло ножами режет.
Врача вызывал?
Ну да, пришла Макарова, участковая, сказала, типа, ангина или грипп, хуй его знает, таблеток каких-то выписала.
Ну а сегодня как?
Да вроде ничо. Першит слегонца, а так вроде с утра нормал. Жить можно.
Я, Вить, к чему это говорю, сегодня в ДК концерт, да и салют вечером. Нет желания посмотреть?
А хули? Давай сходим. А чо, билеты надо брать на концерт?
Ну типа. Надо пораньше выйти, а то там народу щас будет до ебеной матери.
Пошли тогда, хуль сидеть? Водку там допьем.
Пошли.
Друзья прошли в коридор, оделись и вышли из квартиры.
До свиданьица! крикнул уже из-за двери воспитанный Колян. Кстати, Вить, а чо ты с Машкой-то ну это?
Да ну ее нахуй! Сегодня раму чинил, которая от воды разбухла. Стою на подоконнике, а эта пизда как заорет: урод, сойди в ботинках с подоконника, следы грязные, типа, оставляешь! Я чуть в окно не ебнулся. Так она меня разозлила в тот момент, что пиздец. Ну я не сдержался, с подоконника спрыгнул и кааак ебанул ей стамеской в спину. Аккурат в сердце попал.
Во бля!!!
Ну вот, она и ебнулась. Я ее поднял и посадил на табаретку, чтоб, значит, к стене прислонить.
Ну и правильно, гы-гы-гыг, хули ее в ванну, што ли, нести? Или в спальню? заржал Колян.
Да ну ее нахуй, Коль, заебала! То не так, это не эдак. В пизду. Четвертый год уж воюем. Сил нет.
Отвоевался, значит! снова заржал Колян.
Ну типа того.
Ну, с Днем Победы тебя значитса, раз такое дело. Ставишь!
А хули, Коль, поставлю!
Ну чо, в клуб?
В клуб!
«Этот День Победы порохом пропах»затянули друзья, спускаясь по лестнице.
Таня
«Здравствуйте, товарищи! Завтра вся наша страна, весь Советский Союз, отметит Первомай. По случаю грядущего праздника, сегодня на площади и улицы городов, сел и деревень выйдут миллионы трудящихся, чтобы провести общесоюзный субботник.
Столица нашей Родиныгород-герой Москва, готовится к празднику, ударным трудом приближая день мира и труда. Работники фабрики Свобода взяли на себя повышенные»
Татьяна любила просыпаться под звуки радио. Голос диктора сразу наполнял ее бодростью и необыкновенно радостным зарядом. Именно в этот момент Таня чувствовала, что ее ритм сливается с ритмом всей страны, что миллионы простых советских девушек так же, как и она, просыпаются и начинают готовиться к новому трудовому дню. В Москве, Ленинграде, Киеве, Минске. Страна встречает новый день. И Таня встречает его вместе с ней. Наверное, это и называется «национальным единением в общем эмоциональном порыве». Татьяна не знала таких слов и определений. У нее просто было в этот момент особенно хорошо на душе. И поэтому она всегда улыбалась по утрам. Той открытой русской улыбкой, которую в 1945 году увидела вся Европа, весь мир. Улыбкой без фальши и подлога, по-настоящему приветливой и жизнеутверждающей.
Коммунальная квартира тем временем начала входить в ритм рабочего дня. На кухне уже сидел за своим необычайно крепким чаем дядя Коля Нестеров, фронтовик, потерявший руку на Курской дуге, а теперь работающий в домоуправлении.
Его жена, тетя Маша, готовила бутерброды. У плиты возилась жена инженера Львова, Анна Владимировна. Сам инженер брился в ванной. Семью Львовых Таня, как и остальные жители квартиры, недолюбливала за то, что они держатся особняком, а их сын, Тимофей, приводит домой компанию своих друзей-эмгэушни-ков. Они подозрительно громко музыку у себя заводят, так что не слышно у них, кроме музыки, ничего.
Дядя Коля частенько делал Тимофею замечания, но тот всегда отшучивался и говорил, что пишет курсовик по истории музыки. В общем, семья Львовых была неправильной. Говнюки, одним словом.
Таня подождала, пока Львов-старший освободит ванну, и, наскоро умывшись, пришла на кухню. Львовы, как всегда, ушли завтракать к себе в комнату. В этом проявлялось их презрение к остальным обитателям квартиры. Ну и что с того? Зато теперь можно запросто поболтать с дядей Колей и тетей Машей за чайком.
Ну что, Татьяна, на фабрику сбираешся? спросил дядя Коля.
Не-а, у нас в детском саду субботник сегодня. Будем там порядок наводить.
Подшефный что ли?
Ага. Окна там помыть, стены покрасить.
Дело. А завтра с утра с подругами на демонстрацию, значит?
Ну да, сначала на фабрику, за плакатами, потом на демонстрацию.
Плакаты-то сами рисовали?
Ну да, ответила Таня, глотнув чая, сами, конечно, очень красивые получились. Завтра, дядя Коль, сами все увидите.
Ну в добрый путь, посмотрим завтра на ваши плакаты, сказал Нестеров и по-отцовски похлопал Татьяну по плечу своей единственной рукой.
Чай допивали под обсуждение последних домоуправленческих новостей и рассказ тети Маши о том, что в селе у сестры в этом июне дочка замуж выходит, а за нарядами для нее сестра с мужем приедут в Москву аккурат после майских.
Да и тебе, Танька, замуж пора, с ходу продолжила тетя Маша, 25 лет девке, неужто на фабрике хороших парней нет? Мы вон с Колькой
Татьяна не дала ей договорить и встала из-за стола:
Вечером, теть Маш, пойду я в комнату. Собираться.
Таня переоделась у себя в комнатушке и выбежала в коридор. Надела легкий плащ и вышла на лестничную клетку.