Поэтому я встал со своего места, показывая собравшимся, что хочу говорить.
Зал постепенно утих. Сторонницы Светки притихли, но по их разочарованным лицам было видно, что они не одобряют моего вмешательства. Я повернулся к Светке, которая стояла у трибуны.
— Если вы не закончили свое выступление, попрошу вас, пожалуйста, продолжайте!
Пожалуй, никто не ожидал такого и меньше всего — Светка. Поэтому, вместо того, чтобы продолжать свою речь, она громко пискнула, чем вызвала новую бурю веселья, но я снова успокоил зал и ободряюще кивнул ей, чтобы она говорила.
Сунув руку в карман за платком, я неожиданно обнаружил в нем листок бумаги. Это была записка Алексея. «Я случайно узнал, что так будет, — писал он, — поэтому протащил на собрании право „вето“. Не сердись!» Я мысленно поблагодарил его за предусмотрительность. Действительно, теперь я в полном праве смогу отложить принятие закона, не прибегая к голосованию. Но, все‑таки, надо попробовать переубедить ее сторонниц.
Светка тем временем почти оправилась и продолжала свое выступление. Если быть объективным, то речь ее могла затронуть за живое.
— Я вам скажу, почему я за матриархат и против брака! — пообещала она собранию. — Семья, — это, конечно, хорошо. Папа, мама и я! Только вот я тоже хочу быть мамой! А Клавка, например, не хочет, чтобы я тоже мамой стала. Что же выходит? Одним — все, а другим — ничего! Это при нашем‑то бедственном соотношении (она так и сказала — «соотношении», а не «положении»). Вон, — продолжала она, бросив укоризненный взгляд на Клаву, — Клавка держится за своего Василя. Ни на шаг не отпускает! Была я с ним! Была! Ну и что?! Чего тут стыдиться? Только что же это за удовольствие, если дрожит он мелкой дрожью от страха: «Ах! Как бы Клавочка не узнала! Ах! Как бы не увидела!» Да разве я одна?! — и снова посмотрела на Клаву, но уже с явной насмешкой и злорадством. — Гуляет твой Васенька. Ох, как гуляет! Видишь, как осунулся, как кот в марте!
Клава взвыла от обиды и выбежала из зала, увлекая за собой Васю.
— Я ведь как хочу? — проникновенно, почти ласково, растягивая каждое слово, протянула Светка. — По справедливости!
— Это как же? По карточкам? — крикнул кто‑то из зала.
— Можно и по карточкам! Только вот что я скажу вам! По карточкам или купонам — не важно. Важно, чтобы не было этого страха! Ведь страх при этом деле для мужика это все равно, что серпом по этим самым…
— Не забывайтесь! — снова вмешался Борис Иванович, не выдержав Светкиной откровенности. Но Светку уже нельзя было остановить:
— Вас‑то, Борис Иванович, я не трогаю, нет смысла…
Борис Иванович открыл было рот, чтобы ответить, но густо покраснел и быстро сел.
Светка, как ни в чем не бывало, собралась продолжить речь. В это время дверь приоткрылась и в зал тихонько скользнул Вася. Светка, завидев его, приветливо помахала рукой:
— Вот и Вася вернулся! Сбежал от Клавы. Значит, интересно ему послушать, чем же это кончится!
— А кончится тем, — снова крикнули из зала, — что у Васи Клава главный талон отрежет!
Зал грохнул смехом. Вася, красный, как рак, вскочил со своего места:
— Дался вам Вася! Как‑будто никого другого нету! — и бросился вон из зала.
— В том‑то и дело, — крикнула ему вслед Светка, — что нету! Что бы вы, мужики делали, — она критически обвела зал взглядом, — если бы все не так как сейчас, а наоборот… на тридцать мужиков — одна баба? Да вы бы передавили друг друга. А нам что прикажете делать? Или вы хотите, чтобы мы, бабы, топить друг друга в озере начали? Отвечайте! Чего молчите?! Вот вы, — она повернулась к Наталье, — вы тут очень хорошо говорили про республику, про демократию… а на хрена мне ваша демократия, если я при ней буду, как засохшая ветка? Вон у вас дочка растет и я вижу, еще кто‑то скоро будет, а я? Я ведь тоже хочу ребеночка! И она хочет! — она показала пальцем на одну из своих подруг, — и она! И она! — она по очереди показывала то на одну, то на другую девушку, — Все мы хотим.