Наполняя свой бокал, Сандра бросила взгляд на часы и удивленно ахнула.
Господи, начало двенадцатого! Я и не думала, что уже так поздно. Ты, должно быть, падаешь с ног, Роуэн.
Есть немножко, призналась я.
Я провела целый день в дороге, и это начало сказываться.
В общем, я узнала все, что хотела. Завтра познакомишься с девочками, посмотрим, как вы поладите, и Джек отвезет тебя на станцию, хорошо? Во сколько у тебя поезд?
В половине двенадцатого, так что успеем.
Прекрасно. Она встала, сложила посуду в стопку и поставила рядом с раковиной. Пора закругляться, оставим это Джин.
Я кивнула. Любопытно, кто такая Джин, но лень спрашивать.
Я только выпущу собак. Доброй ночи, Роуэн.
Доброй ночи, Сандра. Большое спасибо за вкусный ужин.
На здоровье. Приятных снов. Дети обычно встают в шесть, но тебе не обязательно подниматься в такую рань, разве что сама захочешь.
Она мелодично рассмеялась, и я решила поставить будильник на шесть, хотя с трудом представляла себе столь ранний подъем.
Сандра пошла выпускать собак в сад, а я вернулась в старую часть дома, вновь испытав то шокирующее чувство. Вместо уходящего в бесконечность стеклянного потолка над головой нависали кружевные фестончики в духе свадебного торта. Гулкий стук моих каблуков-рюмочек по бетонному полу смягчился на паркете и совсем затих, когда я шагнула на лестницу. На втором этаже я остановилась. Ближайшая дверь по-прежнему была приоткрыта, и я, не в силах побороть искушение, вошла в комнату, где стоял приятный теплый запах накормленного, чистого и довольного ребенка.
Петра лежала на спине, раскинув ручки и ножки, как лягушонок. Она раскрылась во сне, и я осторожно поправила одеяльце, почувствовав на запястье ее легкое дыхание. Когда я укрывала ее, девочка вздрогнула и подняла ручку, и я на мгновение замерла: сейчас проснется и заплачет. Но она только вздохнула и продолжала тихонько посапывать.
Я на цыпочках вышла из комнаты и поднялась в заждавшуюся меня роскошную спальню. Стараясь передвигаться как можно тише, чтобы не беспокоить Сандру, прислушиваясь к каждому скрипу половицы, я умылась и почистила зубы. Разложила на пухлом диванчике одежду на завтра, поставила будильник и уже собиралась нырнуть в постель, как вдруг поняла, что не задернула портьеры. Накинув халат, я прошла к окну и потянула занавеси к центру. Они даже не шевельнулись. Я дернула посильнее и заглянула за них: может, они просто для красоты, а закрывать нужно жалюзи? Нет, настоящие. Странно. И вдруг я вспомнила: чтобы закрыть шторы, Сандра нажимала какой-то значок на панели. Они автоматические!
Черт! Я подошла к двери и провела рукой по стене. На панели загорелась куча непонятных символов. Ни один из них не напоминал шторы. Я нажала тот, что показался похожим на окно. Тишину разорвал громкий вскрик саксофона. При повторном нажатии музыка, к счастью, заглохла. Я постояла, прислушиваясь, не завопит ли Петра и не прибежит ли Сандра выяснять, зачем я разбудила детей, но все было спокойно.
Я вернулась к изучению панели, на сей раз сугубо теоретически, и попыталась вспомнить, что делала Сандра. Большой квадрат в центреосновной свет, а скопление квадратиков справакажется, другие светильники. А что это за спиральная штучка и бегунок слева? Громкость музыки? Отопление?
Тут я вспомнила слова Сандры об управлении голосом и негромко сказала:
Задернуть шторы.
К моему удивлению, это подействовало. Прекрасно. Осталось разобраться с освещением. На ночнике был обычный выключатель. С остальными светильниками я справилась методом проб и ошибок, а вот лампа возле кресла никак не хотела выключаться.
Выключить свет, скомандовала я.
Ничего не произошло.
Выключить лампу.
Вместо нее погас ночник.
Выключить лампу у кресла.
Ничего. Вот дьявольщина!
В конце концов я увидела, что шнур от лампы тянется к странного вида розетке в стене, и выдернула его. Комната мгновенно погрузилась во мрак. Я медленно, на ощупь дошла до кровати и улеглась. И тут же вспомнила, что не поставила телефон на зарядку. Черт!
Чтобы не экспериментировать со светом, я включила фонарик, слезла с кровати и стала рыться в чемодане. Зарядного устройства не было. Может, я его уже вытащила? Я точно помнила, что брала его с собой. Я перерыла весь чемодан, высыпав его содержимое на ковер. Ничего. Вот хрень! Если не заряжу телефон, то на обратном пути сдохну от скуки. Я даже не захватила с собой книгу, потому что читала обычно тоже с телефона. Где же зарядное? Неужели забыла его в поезде? В любом случае, здесь его нет. Я постояла минутку, закусив губу, и открыла верхний ящик прикроватной тумбочки. Может, предыдущая няня забыла свое? О, чудо! В ящике и вправду лежал зарядный шнур, который можно вставить в порт USB.
Облегченно вздохнув, я вытянула шнур из-под кучи бумаг, вставила в розетку и подсоединила телефон. Батарея начала заряжаться, и я с чувством исполненного долга вернулась в кровать.
Я уже хотела выключить фонарик и улечься, как вдруг заметила на подушке листок, очевидно, выпавший из ящика. А вдруг это что-то важное? Нет, просто детский рисунок. По крайней мере
Я посветила на картинку фонариком. Гм явно не шедевр. Толстые карандашные линии изображали дом с четырьмя окнами и черной дверью, похожий на Хетербро. Все окна закрашены черным, и только из одного выглядывает бледное личико.
Странно как-то. Рисунок не был подписан, и оставалось только гадать, как он попал в прикроватную тумбочку. Я перевернула листок, пытаясь найти разгадку. На обратной стороне было что-то написаноне детским, а вполне взрослым, сформировавшимся почерком. Правда, он показался мне каким-то не английским.
Новой няне
Меня зовут Катя. Я пишу эту записку, потому что хочу попросить вас: пожалуйста, будьте
Записка обрывалась. Я нахмурила брови. Катя Где-то я уже слышала это имя. Точно, за ужином Сандра говорила, что так звали предыдущую няню.
Значит, Катя жила в этой комнате. Спала на этой кровати. Что же она хотела сказать своей преемнице? Почему не дописала письмо? Не успела? Передумала? О чем хотела предупредить? Что-то о детях? О том, как поладить с Сандрой? Как вести себя с собаками? Речь могла идти о чем угодно, но у меня почему-то не шла из головы фраза «будьте осторожны». От этой записки вкупе со странной картинкой мне стало как-то не по себе, хотя я не могла понять, что именно меня смущает.
«Какая разница, все равно уже поздно», подумала я, сложила листок и сунула в ящик. Выключила телефон, натянула одеяло до подбородка и приказала себе спать.
Проснувшись от противного писка будильника, я не сразу поняла, где нахожусь и почему чувствую себя как выжатый лимон. Ах да. Я в Шотландии, и сейчас шесть утра, а я привыкла вставать в полвосьмого. Я села на кровати, приглаживая растрепанные волосы и протирая сонные глаза. Снизу раздавались топот и восторженный визг. Детишки явно проснулись. Сквозь щели по краям штор просачивался солнечный свет. С трудом волоча ноги, я подошла к окну и безуспешно попыталась их открыть. Вспомнив вчерашнюю эпопею, я громко произнесла, чувствуя себя донельзя глупо:
Открыть шторы.
Они разъехались в стороны, словно по мановению волшебной палочки. От вида за окном у меня перехватило дыхание.
Неизвестный, давно покинувший этот бренный мир архитектор Викторианской эпохи нашел идеальное место, откуда открывался потрясающий вид на бесконечную панораму голубых холмов, зеленую долину и сосновый лес. На сколько хватало глаз, за окном простирались холмистые предгорья с пунктирным узором темных ручьев, гофрированные крыши фермерских построек и далекое озеро, так ярко отражающее утреннее солнце, что напоминало заснеженную поляну. Вдали, над всем этим великолепием, возвышались Кэрнгормсчто означало, согласно «Гуглу», на гэльском языке «Голубые горы». Название показалось мне немного странным. Хотя на фотографиях мелькали все цвета радугизеленая трава, коричневые заросли папоротника, красноватая почва с редкими фиолетовыми вкраплениями вереска, зимойдевственная белизна, даже человек с нереально богатым воображением не нашел бы здесь голубого. Но сейчас, под лучами утреннего солнца, в поднимающейся над склонами туманной дымке, на розоватом фоне рассветного неба, горы действительно были голубыми. Я имею в виду не заросшие папоротником подножья, а сами гранитные склоны, зубчатые скалы и пики далеко за линией деревьев. На самом верху лежал снегдаже теперь, в июне.