Однако я пропустил одно очень важное событие, произошедшее спустя три года после нашего переезда в квартиру на улице Засулич. Тогда умерла моя мать. Мы отпевали её в только-только открывшейся Бабинской церкви. Анна меня туда еле затащилалишь из-за матери и пошёл. Дико и непривычно всё это было. Веру высмеивали, попов высмеивали, верующих сторонились и опять же высмеивали. Уже потом, в девяностых, верить модно стало, кресты все понадевали. А тогда чтоб нормальный мужик в церковь пошёлнонсенс. Баба-то ладно Пусть сходит на праздник там на Пасху куличи, яйца посветит. На похоронах и тобабы с попом в церкви, а мужики за дверями курят, заглядывают внутрь хмуроне пора ли гроб вон выносить? поправляют благоговейно белые платочки на рукавах и назад, на своё мужицкое местокурить и ждать, когда всё. Вся вера в этих белых платочках и заключалась. А я зашёл с Аниного настырства: думаю, ладно, пойду, постою, свечку поставлю за мать. С того единственного раза вся моя жизнь и перевернулась. О чём только одно можно сказатьслава Богу!
На Преображение 1990 года в Ленинской церкви, оборудованной из бывшего «Гастронома», я впервые разрешился от грехов на исповеди и вкусил Святое Причастие. С той поры стал регулярно посещать храм. Православная вера вышибла из меня советского человекаиз класса рабочих и крестьян вывела обратно на Русь, в мещанское сословие. Это-то мещанство позволило мне вместе с Анной достойно, с мещанской основательностью и с мещанским же терпением, встретить новую Россию. Вот говорят, мол, наша родинаСССР. Чушь несут, не знают, что говорят. Нет у русского человека родины, кроме России, а у православного только Царствие Небесноеродина.
Мне было лет восемь, когда я увидел газету «Советская Россия». Отец принёс из сельсовета целую стопку старых и пожелтевшихтогда у нас все свой табак выращивали и делали «самокрутки», газетная бумага пользовалась спросом. Подхожу к матери. Мам, говорю, а что такое Россия? Советская-то, понятно что. Она возле печки свинячьи чугуны пестала, аж разволновалась вся: «Олех ну как жа ну как жа чё жа вам в школе-то чё жа про Россию не объяснять?.. Россия-тоэто как жа страна наша!..» А где, спрашиваю, она есть, страна эта? Мать чугуны побросала и рассердилась: «Здеся она. Где жа ей быть-то?». В общем, не смогла растолковать, уроки учи, буркнула, лучшеи понесла чугуны к своим свиньям. Только потом я понял, что СССРи есть бывшая Россия. А что такое Россия и сейчас ещё до конца не понимаю. Вот, где родина. Никогда ещё родина земнаяпо кровии родина Небеснаяпо верене были так одинаково неизвестны и вожделенны. Они словно соединились в одно.
В девяностые годы очень помогло отсутствие земной родинынет её, живи тактрудись, выживай, спасайся, как на чужбине, будь верен Небесной Отчизнене предай её, единственное, что осталось. В 93-м, незадолго до путча, когда Анну сократили на заводе, и она ушла торговать на рынок, передо мной встал выбор: или делать вид, что ничего не произошло, обманывая себя, будто «жизнь идёт своим чередом», или на фоне общих изменений тоже что-то изменитьи прежде всего в себе. Бог дал мне силы, чтобы избрать второе. Я окончательно завязал с алкоголем и принялся трудиться, выживать, спасаться. Так мы с Анной прошли сквозь те времена, осторожно, но настырно, как через минное поле. А это и была наша с Анной война.
Мы спаслись и выжили, труд же помог не замечать то, что происходило вокруг. Всех разметало. Свистуновы разорились, открыли бизнес и прогорели в 98-ом. Самого Свистунова в начале 2000-х мёртвым нашли, а жена квартиру продала и уехала куда-то. У Муравьёвой муж спился, развелисьходит, бутылки собирает. А какой мужик был видный, солидный, талантливый Надежда Васильевна, сестра моя, умом пошатнулась и в безумии своём в секту попала.
Про Дрёминых вообще отдельная история. На свете нет явления более беспомощного и бесплодного, чем бывшая советская интеллигенция. Это они похоронили СССР. Обрубили сук, на котором сидели. А без СССР ониникто. Они мертворожденные дети мёртвого СССР. Столько гонору было: онписатель, онадоцент, на «Волге» во дворе на Засулич едут, даже головы не повернут, каждое лето в Крым, заграница по партийным спискам, с ног до головы в «фирме́», сумки дефицитом ломятся, в квартире живого места нет от дорогостоящей безделицы. Правильно, зачем им, таким элитным, наша рабоче-крестьянская серость? Парня своего, Лёньку, избаловали и тем самым погубили.
И Гальку нашу заодноа вообще-то её в первую очередь. Анжелка родиласьникто даже взглянуть на неё не пришёл. Кроме Лёньки. Лёнька-то парень не плохой был А вот что бы не дать детям жить, а? Ну раз уж так вышло?
Мы же с Анной так рассудилиесли Лёнька сам за себя решить не может, на папу с мамой оглядывается, то нам ничего от их семьи не нужно. Бог им судья. Ничего, выросла Анжелка без них. А онина какой «Волге» ездили, на такой же и ездят, старостью беспомощной и бесплодной трахают. Бабка на пенсии, никому не нужная. Лёнька в армии до майора дослужился и охранником в конторе какой-то сидит, так и не женился. А деда мне году так в 2008-ом или в 2009-ом довелось увидеть. Книжку свою навязал. Я взял, но читать, честно говоря, из-за обиды никак не хотел. Потом думаю: что же это меня так гложет, надо прощать, сколько уж времени прошло с тех пор. Прочитал. Ну и что? Ностальгия, ностальгия, ностальгия Человек так в том времени и остался. Ему-то в СССР было хорошо, вот он и ностальгирует. А нам, простым людям, везде плохо. Потому что неродина постоянная. Мы на чужбине привыкли, а онинет. Так и свершился Божий суд. Умрёт человек, останутся его книжки беспомощно и бесплодно доживать свой век. Скоро и ностальгировать будет некому. Для кого написал? Молодёжи ведь жить Они и не знают, что такое СССР, как я не знал восьмилетним мальчиком, что такое Россия.
Анжелочка, внучка моя дорогая, помни своего отцаЛеонида Дрёмина. Да, он виноват перед тобой, смалодушничал по молодости. И теперь ещё малодушничает, как и многие другие мужчины. Если в нём так и не нашлось сил быть твоим отцом, ты будь ему дочерьюпусть и незримо, негласно, безнадёжно. Не ропщи. Мне хотелось бы, чтобы ты молилась за него. Хотя бы и холодно, но искренне. Бог тебе Отец. Он не оставит тебя, сполна хлебнувшую безотцовства.
Всё моё имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чём бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я оставляю тебе, несчастная моя девочка. С Анной, бабушкой твоей, мы договорились. Если она меня переживёт, то квартиру непременно тебе оставит. Бабушка у тебя хорошая женщина. Ты и сама это знаешьродную мать тебе заменяла иной раз.
Есть у меня две просьбы. Прислушайся, пожалуйста, к деду. Никогда я с тобой о таких вещах не разговаривал, но ни мать, ни бабушка тебе об этом не расскажут. Поэтому придётся мне, бестолковому мужику.
Первое. Замуж не торопись. Браксвященное дело в очах Божьих. «Прилепится человек к жене своей, и будут двое одна плоть», сказал Христос. Видишь, как серьёзно и страшно! Это не «люблю-не люблю», это не «гнёздышко», не «спутник жизни», не страсть, не быт, не «плечо», в конце концов, это единую плоть на двоих с человеком делить.
Мужскому полу не доверяй. Особенно твоим ровесникам. Ты к нему роль супруга и отца своих детей примеряешь, а он не знает, как тебе подол задрать. Под это дело он на всё согласен. А как задрал, то и разговор с тобой другой. Это же спортивный интерес, и он, выходит, победитель. Немножко тебя «попобеждает», надоест, уйдёт следующую дурочку «побеждать». А мужэто тот, кто «отпобеждался». Или тот, кто никогда не хотел «побеждать». Кто не для баб и не с бабами воюет. Не спортсмен, а воин. Чтобы ему было к кому с войны домой возвращаться. А тыдом. Понимаешь, милая моя девочка, тыдом. Не пускай в него незванных гостей. Береги для мужа. Всех остальных«спортсменов» гони прочь. А то ни дом не сохранишь, ни мужа не приобретёшь. Будет захаживать на ночлег какой-нибудь мужик, щи жрать, по заднице тебя хлопать и храпеть под боком. Проснёшься так вдруг среди ночи, посмотришь на него и скажешь горько: «Кто это такой?». Но поздноштамп в паспорте, детишки, обязательства, совместно нажитый хлам и плоть одна на двоих.
Второе. Люби своё девство. Будешь любить девствополюбишь и мужа. Потому что любимое за бесценок никто не отдаёт. А у девушки нет ничего дороже её чести. Раньше мужчины убивали друг друга из-за этого. Вы, молодые, возразите, мол, в наше время всё по-другому. Всёда не всё. И не в ваше. А в наше. Мои одноклассницы тяготились невинностью, я хорошо это помню. И не только одноклассницы, но и те, кто постарше, и особенно те, кто помладше. В середине семидесятых Антонину, сестру младшую, «целкой» в деревне до того задразнили, что она уже не просто хотела с парнем встречаться, а не знала, как отдаться кому-нибудь, чтобы смыть с себя «позорное ярмо». Как-то напилась и пьяная «смыла» в кустах возле клубада так, что новое ярмо тут же нацепила, действительно позорное. С тех пор прилепилось к ней «Тонька Шалавая», но мало кто помнил, откуда начало пошло. Выдумывали всякую дрянь.