Надька, не церемонясь, отвела меня в Ленинское ПТУ поступать на слесаря и как-то незаметно овладела вместо матери этим самым определяющим и последним словом в моей жизни. Она контролировала меня везде, даже следила за тем, как мне одеться и куда сходить, учила, что мне сделать в тех или иных ситуациях. И если ей что-то не нравилось в моих решениях и поступках, грозно выговаривала мне: «Олег, ты что, не слышал, что я тебе сказала?».
Я был уже достаточно взрослым, уверенным в себе молодым парнем, смело держался в общении с людьми на улице, на танцах, потом на работе, но эти слова Надькины отзывались во мне громогласным эхом детской нерешительности. Надька стала для меня большим авторитетом, так что мне не удавалось сделать ничего мало-мальски важного без её одобрения.
Помню лето 1975-го, когда я начал встречаться с Аней, будущей женой. Теперь даже смешно признаться, но меня охватывала какая-то оторопь при мысли, что Надьке не глянется мой выбор. Надьке выбор не глянулся. Аня была такой современной во всёмсовременной, естественно, в тогдашнем смыслевсе эти платьишки яркие до колен, брючки клёш, причёски модные, танцы постоянные, вино, мотоциклы, пляж и такая неистовая, очаровательная, самоуверенная девичья дерзость.
«Олег, я тебе что сказала?! У этой Аньки только одни шуры-муры в голове», сердилась Надька. Но я её уже не слушал. «Шуры-муры» были в моей голове. Отныне определяющее и последнее слово могла сказать только Аня. И она не замедлила им воспользоваться. «Олежик, ты меня замуж брать будешь или нет? с лёгкой усмешкой поставила она меня перед фактомсамоуверенно, неистово, дерзко и очаровательно. Я тебе сказала, долго ждать не стану. Женихи помимо тебя найдутся».
Мы поженились зимой 1976-го и переехали в заводское общежитие. Осенью родилась Галька. Она оказалась единственным нашим ребёнком, потому что я не знаю всегда какие-то другие семейные надобности, проблемы и тяготы выходили на первый план.
Анна очень пеклась обо всём, что касалось построения нашего «гнёздышка». Я таскал все эти веточки, листочки, фантики, бумажки, мусор всякий, а она заботливо и самозабвенно строила. И ей всегда чего-то не хватало. Ах, веточек мало!.. Ах, листочки кончились!.. А ты фантиков натаскал?.. Почему бумажек нет в доме, а?.. У всех есть, а у нас нет! Я тебе сказала: видишь мусорбери, а ты опять проворонил, тьфу на тебя, дурак!.. В итоге не хватило, пожалуй, самого главногояиц, из которых бы вылупились наши птенцы.
Я же не сильно о том задумывался. Работа, калым. Зарплатужене, калымна водку, пиво и сигареты. Ну и на гостинцы Гальке иногда.
Так и жил. Новый год отметили, поработал, сколымил, сто грамм в закусочной перехватил и домойспать. В выходной дырки в стене сверлю. Раньше как-то так: если мужик более-менее нормальный, то обязательно нужно в доме что-то сверлить, прибивать, переделывать. На Восьмое марта Аннедухи, Галькеигрушку. Весной в Бабинку, к матери (отец умер к тому времени): огород копать, сажать картошку, огурцы, помидоры. А летом окучивать, поливать, в лесу грибы собирать. И сумки домойАнна банки закрывать будет. Осенью же «гнёздышко» требует очередной модернизации. Чего у нас ещё нет? Ах, холодильник! Ах, телевизор! Ах, магнитофон Свистуновы импортный где-то достали! А у Таньки Муравьёвой дублёнка за 500 рублей, настоящая! Ты был у Надьки своей? Видал, какой у них сервиз? Между прочим, они машину собираются покупать!
В 83-ем, когда Галька в школу пошла, нам дали малосемейку в микрорайоне на улице Розы Люксембург. Всё «нажитое» туда перетащили. Перетащили, расставили, опять чего-то не хватило. Опять сверлить, прибивать, переделывать. А в 86-ом новый переезд. Тёща умерла, брат же Анны, младший, в Москву к тому времени умотал. И таким образом их однушка на Клары Цеткин тоже к нам перешла. Подумали, подумали и обменяли две на двухкомнатную «брежневку».
Гальке тогда десять сравнялось, при желании нам с Анной можно было подумать и о втором ребёнке, пока не поздно. Увы, оказалось поздно. Вернее, мы даже не подумали. Дети ведь от чего появляются? От чувства, от близости. За десять прожитых вместе лет чувство между нами остыло. Нет, даже не так. Печальнеечувство остыло и раньше, осталось ещё где-то в общежитии, году так 78-ом или 79-ом. Именно близость ушла, пусть и такая вотхолодная, печальная, бесчувственная.
Каюсь, эти мысли посетили меня недавно, а в то время мне, здоровому тридцатилетнему мужику, ничего не стоило найти близость на стороне. Какие уж тут дети, когда мы с Анной редкий вечер без скандала проводили! Да и мне разве хотелось? Нет. Зимой мне хотелось выпить в закусочной с заводскими приятелями. Весной выпить в Бабинке с приятелями деревенскими. Летом отправить Гальку к бабке, да и Анну туда же в придачу, а самому взять отпуск и на недельку уйти в реальный загул. Осенью же я вполне легально «обмывал» очередную «модернизацию». Единственное, что могло ненадолго задобрить Аннуэто какая-нибудь значимая покупка в дом. Значит, не зря живём. Домашние хозяйство и уклад прогрессируют.
В этом смысле меня, в отличие от отца, главой семьи назвать всё равно что посмеяться. Я Анне поперёк не становился. Моя мужская функция заключалась лишь в том, чтобы отдать заработанные деньги. Анна являлась банком, а из меня и кредитор, как из мёртвого жених. Все мои отношения с деньгами сводились к тому, чтобы тут же их не стало. А это, конечно, ненадёжно. Как можно доверить бюджет семьи человеку, который не в состоянии им рационально распорядиться? Вопрос денегэто вопрос общения с миром, сферой, выходящей за границы дома и семьи. Я был некомпетентен. Я чувствовал себя уютнее там, где всё знакомо и безопаснов цеху у станка, в закусочной, в Бабинке на рыбалке, в квартире со сверлом, молотком, отвёрткой, а позже, когда мы купили машину, в гараже наедине со своей «шестёркой».
Моё общение с миром ничем не отличалось от отцовскоготакое же узкое, такое же немужское, неответственное, боязливое «как бы что не так сделать», такое же униженное. Но отец хотя бы внешне производил впечатление, будто он что-то в этом мире может решить, будто он мужчина, как того требует мужской статус, а я, боюсь, растерял и внутренность, и внешность.
Так вотдети. Дети не просто результат брака. Детипродукт семьи. Некачественная семьянекачественные дети. Бывают семьи, где детям вообще противопоказано появляться. Даже в животном мире детёныши копируют взрослых особей, которые произвели их на свет. Так они учатся охотиться или же наоборот спасаться от хищников. Словом, так они учатся жить.
Я своего ребёнка почти не касался. Заболеет ГалькаАнна с ней в больницу, в детский садАнна, гулять, в цирк, в киноАнна, в школу время пришлоАнна, на родительские собранияАнна, в пионерский лагерьАнна, везде и всюду с Галькой Анна. А я так: чего ни коснисьмать, чего ни спросик матери. Конечно, у меня есть оправдание. Я работал. Но ведь и Анна всю жизнь работала. Просто она была настоящим главой семьи, и ей было дело до всего, что в семье происходило. Именно так, как бы сегодня ни больно и обидно это признавать. Благодарю Бога, что у меня родилась девочка. Мальчика я бы угробил как мужчину на корню. Мы с Анной его бы вместе угробилия своим мужским бездействием, она своим женским действием. Признаю, родитель из меня вышел никудышный. Девка без меня выросла, так же вырос бы и парень.
Думаю, Анна сейчас бы мне возразила. Мол, почему же из тебя плохой отец-то? Девочкаодно дело, а мальчик-то много чего полезного понабрался бы. Ты и в доме на все руки молодец, и не пьянь, не рвань, опрятный всегда, обходительный, с людьми говорить умеешь, машина опять же, рыбалка, футболвсё, как полагается у вас, у мужиков. Нет, Аня. Я не научил бы главномучто есть мужчина. А всё остальное Зачем оно в таком случае нужно? Ты думаешь, почему Галька как с цепи сорваласьАнжелку с одним в восемнадцать лет нагуляла, потом замуж за другого вышла, Лёшку родила, а теперь развелась и за третьего, «настоящего мужчину», подалась? Потому что она мужиков своих не сердцем и даже не умом выбирала, а бабьим местом!.. Она не знает, что такое мужчина. Она не умеет выбрать ни умом, ни сердцем. В отце она должна была видеть мужчину умом и сердцем, пока бабье место не заиграло. Я, конечно, спохватился, воспитывать взялсятолько слишком поздно. Помнишь, Ань, как Галька-то мне обычно: «Ладно, папка, хватит, не учи»? Ты же посмеивалась. А в прошлом году, когда она за «джигита» собралась выходить, помнишь, как кричала дурниной на родного отца: «Отстань от меня, я сказала! Моя жизнь, мне жить! Сам дураком прожил, ко мне не лезь с нравоучениями!». Тут уж не до смеха. Тут в пору слезами горькими обливаться. Родная дочь дураком назвала. А я, Ань, дурак и есть