Взяв топор, совковую лопату и пару плотных мешков для компоста, я направляюсь в поле, туда, где остался комбайн.
От мысли о том, что я должен сейчас сделать, мои конечности словно наливаются свинцом, и я двигаюсь с усилием, точно нахожусь под водой.
Над моей головой пролетает стервятник; интересно, мы с ним направляемся в одно и то же место? Закрывая глаза от солнца рукой, я смотрю на бескрайнее небосвинцовое, с легким голубым оттенком и продолговатыми белыми облаками, похожими на континенты, которых я не увижу никогда.
Подойдя ближе к комбайну, я закрываю нос и рот платком и внутренне собираюсь, чтобы выдержать вонь разлагающегося трупа теленка и звук шевеления червей, поедающих его внутренности, звук, похожий на нескончаемое чмокающее хрипение, от которого мне хочется блевать. Я никогда не забуду, как хрипел отец, когда я нашел его в сарае для искусственного осеменения и содержания стельных коров.
Господи, как же я ненавижу мясных червей. Я хочу, чтобы меня после смерти кремировали. Я знаю, это не в обычае Тейтов, но эта земля и без того так много у нас забрала. Я не хочу оставлять этому миру ничего от себяразве что кучку пепла.
Я опускаюсь на корточки, чтобы заглянуть под платформенную жатку, но там ничего нет. Ни червей, ни шкуры, ни крови.
Когда я засовываю туда руку, чтобы посмотреть, не погрузилось ли это все в солому, двигатель вдруг с ревом оживает, и нож жатки рассекает мое запястье.
Я поспешно отбегаю от комбайна, от адреналина мои нервы так напряжены, что словно горят в огне.
Тайлер, это ты? Я заглядываю в кабину комбайна, но там никого нет. Я обегаю комбайн кругом. Это не смешно! кричу я, заглушая рев двигателя.
Я везде ищу свои перчатки, те самые, которые оставил здесь утром, те самые, которые пропитались кровью, но их нигде нет.
Держа голову руками, как будто тем самым я могу выдавить из моего мозга безумие, я обвожу взглядом поля. Мне отчаянно хочется отыскать случившемуся логическое объяснение. Все что угодно, только бы не бояться, что я просто схожу с ума.
Порыв ветра больно жалит порез на моей руке. Я опускаю глаза, вижу, как на золотистую пшеницу стекает ярко-красная кровь, и у меня начинает кружиться голова. С затуманенным взором я смотрю на неубранный урожай, на колосья, качающиеся под ветром, словно неспокойное море.
Я понимаю, как первые поселенцы сбивались с пути на этих равнинах. Здесь было так легко потерять ориентировку и отбиться от каравана. А когда ты оказывался один, твои кости могли дочиста обглодать и обклевать здешние хищные звери и птицы.
Мое дыхание стало урывочным; возникло такое чувство, будто эти пшеница, небо и земля давят на меня со всех сторон.
Я пячусь к комбайну, залезаю в кабину и вырубаю двигатель. Он никак не мог завестись сам. Я напрягаю слух, но единственные звуки, которые мне удается уловить, это редкое дзиньканье остывающего двигателя и чуть слышный гул поездов, проезжающих перекресток железной дороги и Шоссе 17. Вокруг стоит такая тишина, что честное слово, я слышу, как пульсирует кровь в порезе на моей руке. Я вытаскиваю из-под сиденья аптечку и обнаруживаю, что Умничка все в ней обклеила сердечками. У меня начинает дрожать подбородок.
Держи себя в руках, Клэй, шепчу я, разрывая пакет с бинтом и обкручивая им свое запястье. Последнее время комбайн барахлил. И порез этот пустячный, задета только кожа.
Я замечаю свои сбитые костяшки, и меня охватывает чувство вины. Об этом необязательно кому-либо говорить. Ни о чем из всего того, что произошло. Я думаю о том, что хорошо бы сейчас вернуться домой, закрыться у себя в комнате на весь остаток дня, но затем я вспоминаю Умничку с ее пакетиком для наклеек. Эту ее нелепую улыбку с щербинкой на месте двух передних зубов. Я не могу ее подвести. И не могу подвести мою семью.
Может быть, дело в недосыпании? Ведь даже когда я сплю, это неспокойный сон. Мне все время снятся до жути странные сныснится, будто Умничка шепчет мне на ухо, что пора идти убирать пшеницу. Что-то это да значит. Эта последняя жатва принесет нам деньги, которые нужны для того, чтобы оплатить ту школу в Мерфивилле. Возможно, для остальных членов нашей семьи уже слишком поздно, но Умничка достойна лучшей жизни. И я сделаю все, что от меня зависит, чтобы помочь ей вырваться отсюда и прожить жизнь с толком.
Я, дрожа, делаю глубокий вдохпотом выпускаю из легких воздух. Ладно выходит, нет никакого теленка. Возможно его вообще никогда не было. Возможно, я просто заснул утром в кабине и все это мне приснилось. Такое вполне могло случиться. И с Эли тоже. Ведь если бы она и впрямь улыбнулась мне и подошла к моему пикапу, Дейл бы непрерывно мне названивал, стараясь выведать все детали. А что до Ли Уиггинса то черт его знает. Да, я вышел из себя, это была ошибка, но он все равно никому ничего не скажет. А даже если бы и сказал, то окружающие считают всех Уиггинсов лживой швалью.
Но сколько бы я ни искал всему этому разумных объяснений, какая-та часть моего сознания не перестает гадать, не так ли все начиналось и у отца. Возможно, это шизофрения.
Возможно, она у меня в крови.
Я запускаю пальцы в волосы и как могу расчесываю их, глядя на наш дом. Дом, который мои предки построили там, где ничего не было. Мне надо собрать волю в кулак. Сами собой поля не уберутся.
Я заставляю себя повернуть ключ в зажигании. Комбайн начинает урчать и оживает с такой легкостью, что я ошеломлен.
Как будто он меня ждал.
Глава 6
К тому времени, когда я замечаю мерцающий огонек на крыльце, сумерки уже превращаются в темноту. Я работал в полях с такой сфокусированностью на своем деле, которую может дать только наитяжелейший дет-метал. Выйдя из кабины и спустившись на землю, я чувствую себя совершенно измотанным, но голова у меня по-прежнему идет кругом.
На сей раз Умничка не спрашивает меня, сколько акров я убрал, но я вижу, что она сгорает от нетерпения, это видно по тому, как она сжимает в ручке пакетик для наклеек. Я засовываю в него руку и достаю шесть золотых звездочек. Она напевает себе под нос какую-то простенькую мелодию, наклеивая их в квадраты. Отойдя назад, чтобы полюбоваться своей работой, она вкладывает тонкую ручонку в мою руку.
Ты уже наполовину закончил.
В этом вся Умничкадля нее стакан может быть только наполовину полон.
Клэй? кричит мама из кухни. Ужин готов.
Наконец-то. По лестнице, стуча подошвами, спускается Джесс.
Ты была сегодня возле заправки Мерритта? спрашиваю я, стараясь говорить тихо.
Джесс испускает тяжелый вздох.
А тебе-то это зачем?
Я видел там этого сопляка Уиггинса.
Ну и что?
А то, что я хочу, чтобы ты держалась от него подальше. И от тамошнего леса. Она картинно закатывает глаза, всем своим видом показывая, как от меня устала. Я серьезно, Джесс.
Я умираю от голода. Она протискивается мимо меня. Как глупо, что мы не садимся ужинать без тебя. Тоже мне, царь горы совсем как отец.
Я хватаю ее за локоть и дергаю назад.
Я совсем не такой, как отец.
Она потрясенно смотрит на мою руку, сжимающую ее локоть, и выдергивает его.
Отстань от меня, псих.
Прости, я не хотел Но она уже ушла на кухню.
Мы сидим на своих обычных местах, и мама делает за нас абсолютно все. Я постоянно говорю ей, что ей незачем так утруждаться, но думаю, это помогает ей не зацикливаться на своих переживаниях и не оставляет времени для тяжелых мыслей.
Во главе стола стоит пустой стул отца, похожий на призрак. Мы никогда не говорим об этом, но так уж заведено у Тейтовв своих страданиях мы сохраняем честь. Ведь трагедии случаются в жизни то и дело, верно? Так почему они должны обходить стороной нас? Сразу после похорон, во время одного из своих приступов, мама сказала мне, что, по ее разумению, это Божье наказание за то, что она имеет так многоздоровых детей, благополучную ферму. Но я этому не верюдаже Бог не может быть таким говнюком.
Умничка начинает читать молитву, произносимую перед трапезой. Всякий раз, когда она произносит звук «с», через дырку на месте ее двух передних зубов вырывается тихий свист. Я теперь никогда не молюсь перед трапезой. Мне это кажется неуместным.
И Боже, благослови сегодняшний вечер пирога из всякой всячины. Аминь.