Все мое существо охватывает обжигающая ярость.
Я в панике бросаюсь в школу. Моя грудь стеснена, глаза застилает туманная пелена, когда я торопливо протискиваюсь сквозь группу учеников. Я не знаю, куда иду, а знаю только, что мне надо отсюда убраться. Я врезаюсь в дверь аварийного выхода, и тут же включается пожарная тревога. Я истошно кричу, кричу во все горло, перекрывая ее пронзительный вой.
Почему она позволила ему сотворить с собой такое?
Заклеймить ее, как гребаный крупный рогатый скот.
Глава 4
Мне удается высидеть большую часть уроков, но от мысли о том, что придется столкнуться с ними еще и в кафетерии, у меня по коже начинают бегать мурашки, и я незаметно пробираюсь в кабину над полем для игры в американский футбол и пережидаю там до конца последнего урока. Ключ от нее у меня остался еще с тех времен, когда я приходил на поле по вечерам, чтобы потренироваться.
Усевшись на бетонный пол под панелью управления, я достаю свой обед. Умничка всегда прилепляет что-нибудь к наружной части сделанного из вощеной бумаги пакета с моим обедом. Сегодня это стикер с улыбающейся рожицей. Она готовит мне один и тот же обед каждый день. Теперь мне уже перестало нравиться виноградное желе, но мне не хватает духу сказать ей об этом.
Я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы доделать алгебру, но ловлю себя на мысли, что вместо этого снова и снова рисую символ, который увидел на шее Эли, на передней части обложки своего учебника.
Да, мне хочется избить Тайлера, но я сейчас так подавлен, что это чувство перевешивает желание отделать его. Я хочу сказать, что это, в конце концов, ее тело и Эли может делать с ним все что захочет, но что-то в этой метке говорит мне, что, возможно, я уже опоздал и что, быть может, у меня вообще никогда не было шансов.
В кабинке стоит терпкий запах сырости, такой же, какой можно учуять в спортивной раздевалке. Я пытаюсь не думать об этом, но мне не хватает игры в американский футбол. И дело не в наградах и даже не в том, что, играя, я ощущал себя частью команды. Мне не хватает этого, как человеку, которому ампутировали конечность, не хватает его руки или ноги. Эта память осталась в моих мышцах, в моих пальцах, для которых так естественно сжимать мяч. Но когда я думаю о своей последней игре, о том, как игроки уносили с поля того несчастного парня, надев на него ортопедический корсет, моя рука сама сжимается в тугой кулак. Они сказали мне, что я просто сорвался, что это может случиться с любым. Но именно это они говорили и о моем отце. Я знаю одно: мне вовсе не было нужды сбивать его с ног. Я просто хотел это сделать. Хотелось причинить кому-то больвот это и пугает меня больше всего. То, на что я способен то, что у меня в крови.
Я всегда смотрел на тренера Пирсона как на второго отца, но после того, как я оставил команду, он уехал из Мидленда. Я слыхал, что он теперь работает где-то в Арканзасе, и больше ничего.
Нили привез какого-то понтового тренера из Техаса. Команда продолжала играть. Город продолжал жить и двигаться дальше. И Эли продолжала жить и двигаться дальше.
Один только я продолжал цепляться за прошлое.
Только когда я прямо обвинил Общество охраны старины в том, что это оно довело моего отца до крайности, все действительно «забеспокоились». Отец Тэмми, доктор Перри, вмешался и сказал, что мне просто нужно много спать. Он снабдил меня неисчерпаемым запасом таблеток снотворного, и с тех пор я чувствую себя каким-то оцепенелым. Они даже отправили меня к школьному психологу на сеансы терапии. Я должен ходить к ней каждый день во время последнего урока.
Звенит звонок, и я возвращаюсь в здание школы. Одно делопропустить математику и урок безопасности жизнедеятельности, но если я пропущу встречу с психологом, мне придется туго.
* * *
Мисс Грейнджер? Я стучу в открытую дверь.
Она на миг отрывает взгляд от компьютера и улыбается:
Не мисс Грейнджер, а Эмма пожалуйста.
Да, конечно. Я сажусь в свое обычное кресло. Она находит странным, что я называю ее «мисс Грейнджер», несмотря на то, что она всего на несколько лет старше меня самого, но так уж меня воспитали.
Она раскладывает на столе снабженную магнитами шахматную доску и пододвигает ее ко мне.
Твой ход, говорит она, насыпая листовой чай в заварочный чайник. Я не знаю больше никого, кто заваривал бы чай таким образом, но пахнет он хорошопряными апельсинами, лимонами и чем-то еще, чем-то незнакомым, наверное, это какая-то ароматическая трава.
Достаточно один раз взглянуть на нее, чтобы понять, что она не из наших мест: одежда, изготовленная на заказ, прозрачный лак на ногтях, длинные волосы, закрученные в затейливый пучок. Хорошенькая, в духе библиотекарш из «Плейбоя», но мне не следует думать о ней в этом ключе.
Подавшись вперед, я хожу слоном. Я делаю вид, что приходить на эти сеансы для меня обуза, но на самом деле я к ним привык и привык к ней. Эти сеансы неким странным образом действуют на меня успокаивающе. И она никогда не спрашивает меня об американском футболе. Иногда мы с ней вообще не говорим, что радует. Иногда мы просто сидим и смотрим в окно. Здесь всегда играет музыкаклассическая, но хорошая. Она, как и я, не любит тишину.
Держи. Она перегибается через стол, протягивая мне чашку чая.
Из украшений она носит только маленький прозрачный крестик, внутри которого плавает горчичное зернышко. Она не ходит в Баптистскую церковь Мидленда, как все остальные местные жители. Она католичка, что для наших мест является настоящей экзотикой. Ближайшая католическая церковь находится через четыре города от насв Мерфивилле. Люди разговаривают с ней любезно, но держат дистанцию. Черт возьми, семья Гарри Хендерсона переехала в наш город, когда ему было всего два года, но его все равно считают чужим.
Мисс Грейнджер очень мне помогает с устройством Умнички в школу Всех Святыхчастное среднее учебное заведение, связанное с ее церковью. Конечно, там преподают монашки, и это кажется странным, но я не хочу, чтобы с Умничкой случилось то же, что и с Джесс. Этот город ломает людей.
Есть какие-нибудь новости насчет Умнички? спрашиваю я, отпивая глоток чая. Он мне не очень-то нравится, но я стараюсь к нему привыкнуть.
Она откидывается на спинку кресла, пристально глядя на доску.
Пока нет.
Я теперь проверяю почту два раза в день. Если ее не примут, то я просто не знаю, что делать.
На твоем месте я бы не беспокоилась. Мисс Грейнджер улыбается. Она одаренный ребенок.
В финансовом плане это будет нелегко, но дело того стоит. Она того стоит.
Мисс Грейнджер делает ход ферзем:
Как продвигается жатва?
Возможно, все дело в классической музыке или в аромате чая, а может быть, просто в ней самой, но я вдруг выпаливаю:
Сегодня утром, ведя комбайн, я переехал животное.
Она отрывает глаза от шахматной доски и смотрит на меня. Взгляд ее серых глаз мягок, но в нем читается любопытство.
И как ты себя после этого чувствуешь?
Я зол. Я выдавливаю из себя улыбку. Оно застряло в ножах жатки. Мне придется повозиться не меньше часа, чтобы эта штука заработала снова.
Вместо того чтобы воротить нос, она проявляет неподдельный интерес к моим делам.
А что это было за животное?
Я подумываю о том, чтобы солгать, сказав ей, что это была лиса. Но в ней есть что-то, что заставляет меня открыться, как открываются эти ее китайские шкатулки-головоломки. Я открываю рот, но не могу заставить себя сказать это вслух.
Она подается вперед.
Клэй, в чем дело?
Послушайте, говорю я с тяжелым вздохом. Если я вам скажу, вы должны будете пообещать мне, что никому не расскажете и не будете психовать.
Я же тебе говорила, что ты можешь мне доверять.
Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы.
Это был теленок.
Теленок? Она произносит это слово, едва не поперхнувшись на нем. Потом встает, закрывает дверь и садится рядом со мной. Ты еще кому-то об этом говорил?
Нет, но я почти уверен, что знаю, кто это сделал. Сегодня вечером будет первая годовщина, а он только и делает, что пялится на меня.
Мы сейчас опять говорим о Тайлере Нили? Ее прямые четко очерченные брови сдвигаются. Ты думаешь, это он оставил на твоем поле мертвого теленка? Мы уже говорили об этом, Клэй. Как ты себя чувствуешь с этим твоим лекарством? Это снотворное может давать серьезные побочные