Эти же сливаться совершенно не желали. Он, конечно, ни на мгновение не принял «признание» всерьез. Но почему именно эти убийства Степаныч решил вытащить на поверхность? Что в них общего? Может быть, из предельная очевидность? Каждый «злодей» выпирал из обстоятельств, как мозговая кость из борщанесомненно и бесспорно.
Где-то в глубине сознания проснулся Следователь. Оказывается, бесконечная административная текучка его не убилатолько загнала в дальний угол, где он и подремывал, ожидая Чегоожидая? Может, как раз такого вот дела? Мимо такого ни один следователь не проскочит равнодушно, начнет прикидывать варианты, строить версии, намечать способы и методы. Если он, конечно, следователь, а не кукла вроде Витькиной пассии. Вот что за имя такоеЭльвира? Как у какой-нибудь редкой змеилаково узорчатой, очень красивой. Нет, не ядовитойот тех хоть какая-то польза есть, из яда лекарства делают. А эта только красуется своей блестящей шкуркой. Красуется, а глядеть неуютно, потому что все-таки змея.
Пахомов с удовольствием бы от Витькиной любовницы избавился. Пусть бы шла в юрисконсульты какие-нибудь. Но коговместо нее? С юрфака приходят все больше летуны типа этого, как его? Скачко. Покрутятся слегка, связями обрастути давай в адвокатуру или в чью-нибудь корпоративную службу безопасности. Где, разумеется, гораздо сытнее, а мороки гораздо меньше. Или уж являются грезящие о всеобщей справедливости романтики вроде юного Карасика. А романтикам на следствии делать нечего, тут работать надо. Витькина Эльвира работник все-таки не такой уж плохой. Где лучше-то взять вместо нее?
Или вместо гладенького Баклушина? Впрочем, тот и сам уйдет. У него на лбу написано: выгоду свою не упущу, но главноекарьера. Так что рано или поздноскорее ранообеспечит себе повышение. А Эльвира так и будет место занимать. Может, надо было ей галерейное дело передать? Приостановила бы спокойненько, и никаких сложностей. Но стоило лишь подумать об этоми к горлу тошнотно подступило давнее воспоминание. Такое, что и упрекнуть себя вроде не в чем, а все равно пакостно.
Змея как она есть.
Может, рядом с другой женщиной и Витька стал бы другим? И не болело бы так сейчас потрепанное пахомовское сердце? Хотя чего себя обманывать. Рыбак рыбака видит издалека, ну и откуда рядом с Витькой взяться «другой» женщине? Ему именно такая и нужна. Или такие
Слишком многое ему прощалось, слишком многое сходило с рук. Ну а как иначе? Когда Маша, уже умирая, ненадолго пришла в себя Он как сейчас помнил и безжалостное сияние трубок дневного света под потолком, и блеклые, серо-зеленые стены, и металлический блеск непонятных «штуковин» вокруг накрытого простыней хрупкого тела, и тяжелые темные веки. Сомкнутые ресницы казались очень длиннымион еще подумал тогда: как это я не замечал, что у Маши такие длинные ресницы? Может, потому что никогда не видел ее с закрытыми глазами? А теперь вот увидел.
Пожилая кряжистая медсестра заходила, поправляла что-то на железной треноге, от которой к телу под простыней шла прозрачная трубка, вздыхала:
Вы бы пошли отдохнули? В сестринской кушеточка есть. Сколько уже сидите? Она все равно ничего не чувствует.
Как же если она очнется, а рядом никого? пробормотал он с непонятной надеждой, хотя никакой надежды уже не было.
Ну так мы сразу на мониторе увидим, если что если очнется, быстро поправилась она, вздохнула еще раз и ушла.
В сестринскуюна кушеткуон, конечно, не пошел, остался сидеть возле Маши. Даже если она не очнетсяпохоже, толстая медсестра была в этом уверенавсе равно. Уйтии бросить ее одну среди всех этих мертвых железок?
Когда ресницы дрогнули, он подумал, что зрение его обманывает: устал все-таки сильно. Но они дрогнули еще раз и поднялись. Открывшиеся вдруг глаза странно блестели. Она вас все равно не узнает, говорила медсестра. Но она узнала:
Паша не голос, а шелест. Паша Прости
Она просила прощения! Он ужаснулся. Хотя понял, конечноему ли не понять. За свою слабость она просила прощения, за то, что требует вниманияона, которая сама всегда обо всех заботилась. Если неважно себя чувствовала, никогда не жаловалась, все болячки перехаживала на ногах. Терпела. Вот и дотерпелась. И он, привыкший к ее всегдашней абсолютной надежности, не догадался. Не заметил ничего. А потом стало уже поздно.
Витя он не столько услышал это, сколько догадался по движению потемневших сухих губ. Береги его Паша обещай
Упав возле узкой белой койки на колени, он прижался губами к высунувшейся из-под простыни ладониклялся.
И держал потом свое обещаниеизо всех сил, изо всех своих умений. Как же! Маша просила сына беречь! Вот только он не уберег. Ошибся. Думал, беречьзначит, оберегать. Щадить. Прощать.
А сейчас уже и не изменишь ничего.
Сам-то Витька ни о чем таком не задумывается, абсолютно убежденный, что именно он живет правильно. И ведь неглуп, совсем неглуп. Защиты от отцаесли вдруг чтоожидает, как чего-то бесспорного, но торопиться с карьеройи требовать, чтоб отец подтолкнулне спешит. Ну да. Чего ему по карьерной лестнице карабкаться, ему и в операх удобно и приятно.
Вот Вершинасовсем другая. Морозовская школа. Острая, хваткая, сообразительная. Временами лишнего себе позволяет, но это от избытка рвения.
Эх, жалко, что у них с Машей дочки не было. А может, и хорошо. Если он сына перестаравшись с заботой, проморгал, страшно представить, что в таких условиях могло вырасти из девочки.
* * *
Какие люди!
Арина поморщилась. БибикаБорька Баклушинулыбался так радостно, словно лучшего друга встретил. А какие они друзья? Нет, Борька, бесспорно, и симпатичный, и дружелюбный, и в следственном деле отнюдь не идиот, а если по показателям раскрываемости, так и вовсе чуть не лучший следователь управления. Но, как говорят, не по хорошу мил, а по милу хорош. Баклушин был ей не то что не милпочти неприятен. Как питон за стеклом террариума: и красивый, и грациозный, и глаза пронзительные, однако весь насквозь чужой. Потому и за стеклом.
Необъяснимой своей неприязни Арина, впрочем, старалась не демонстрировать. Хотя иногда хотелось.
Ну чего там с Шубиным? Отбегался, бедняга? Чего ты там наосматривала? Ты ж выезжала? Борька сыпал вопросами все с той же радостной улыбкой.
А откуда ты она нахмурилась.
Баклушин засмеялся:
Так, болтают Так чего там? Неужели возбудила? И чем так нагрузилась? он кивнул на стопку папок, которую Арина прижимала к груди одной рукой, второй в это время пытаясь попасть ключом в замочную скважину на двери своего кабинета.
Ну так она неопределенно помотала головой, покрепче прижав разъезжающиеся папки. Дела из архива забрала, которые Шубин зачем-то изучал. Глянь, может, помнишь какие-то?
Тю-у отмахнулся Бибика. Ты б еще про Октябрьскую революцию спросила! Я ж ненамного раньше тебя сюда пришел. А тут, скользнув взглядом по расползающимся папкам, он изобразил недовольную гримасу. Откуда мне знать? Пахомов, может, и помнит. Или Морозов, он тут знатно порулил, это теперь на лаврах почивает, а были времена
Ты его не любишь? зачем-то спросила Арина.
Что он, девка, что ли, любить его? Просто Баклушин сморщился, как будто откусил от зеленого лимона. Является, как будто он еще фигура, важняк, нос везде сует. А все ему подыгрывают, только что духовой оркестр не приглашают и ковровую дорожку не расстилают. Ах, Александр Михайлович, какое счастье вас лицезреть!
Уже свалив на свой стол папки с делами, Арина раздраженно подумала, что не зря она все-таки Борьку недолюбливает. Лыбится дружелюбно, а даже дверь открыть не помог, чего уж там про дела говорить. Откуда мне знать, понимаешь ли! То есть: я не знаю, чего там у тебя, но ко мне с этим не приставай, я себя утруждать не желаю. Удивительное у человека соответствие собственной фамилиичто угодно, лишь бы не перетрудиться. Как он такие показатели выдает: рази в суд, рази в суд, и ведь на дослед не возвращают, все дела без сюрпризов слушаются! уму непостижимо.
Изъятые в шубинской квартире папки более-менее дублировали те, что Арина добыла в архиве. Кроме двух: про бизнесмена Транько, застрелившего собственного начальника охраны, и про еще одного бизнесмена, Федяйкина, которого выкинула с балкона собственная красавица-жена.