Правда, Плюшкин говорит, что угол вхождения пули правильный, а следов борьбы нет. Достать ПМ старый опер, может, и не успевал, но, к примеру, уклониться, упасть, схватить гостя за рукуэто ведь на уровне рефлексов, это он успел бы. Разве что доверял владельцу «беретты» и позволил зайти со спины. Балконная дверь нараспашку, значит, и отражение в стекле не предупредило бы об опасности.
Да, так могло быть.
Вот только все это никак не объясняет безумногосемь убийств он, видите ли, совершил! предсмертного «признания». Или объясняет? Что, если шубинская записканикакое не предсмертное признание? Там ведь ни слова о намерении покончить с собой. Может, у него были совсем другие планы?
Планы, которые разрушил неизвестный гость с «береттой» в кармане.
Гость? Посреди ночи? Впрочем, почему нет.
* * *
Вытащив телефон, Арина на минуту задумалась. Начало двенадцатого, считается, что в такое время звонить уже неприлично, разве что самым близким людям. Но, с другой стороны, опер и следователькуда уж ближе. Да и с места они отбыли в одиннадцатом часу, Мишкин только-только до дому успел добраться и поужинать.
И, кстати, она ведь так и не спросила Стаса про «психа», который ее остановил: девушка, сюда нельзя. Забыла. А сейчас вдруг вспомнила.
Номер молодцовского напарника, естественно, размещался в списке самых частых вызовов. Гудки накатывали длинно, протяжно, унылопятый, десятый, тринадцатый неужели Стас уже спать завалился? Ладно, сейчас автоматический голос сообщит, что абонент на вызов не отвечает и тогда уж придется ждать до завтра. Или оставить голосовое сообщение?
Она принялась было формулировать вопрос, но в трубке щелкнуло.
И тебе не хворать! весело пожелал голос мишкинской жены.
Отведя телефон от уха, Арина несколько растерянно посмотрела на экраннет, все правильно, Стас Мишкин.
И ведь как хорошо мой-то устроился, продолжала веселиться мишкинская половинка. Работа, видите ли, и ничего не попишешь. Звоноки полетел на свидание. Где уж мне, серой мышке, с тобой, молодой и красивой, соперничать? Слушай, Арин, деловито продолжила она, давно попросить хотела. Ты меня заранее предупреждай, а? Я тогда бы кого-нибудь приглашала, чтоб меня, брошенную и одинокую утешали. Вон Стефан Робертович уж так соблазнительно мне улыбается, так улыбается, а я все ни-ни-ни, глазки долу, мужняя жена, тишь да гладь, божья благодать, светлых глаз нет приказу поднимать
Арина опознала упрощенную ахматовскую цитатуопознала не вдруг, с секудной задержкой. Маринка-то «мыслями великих» оперировала легко и свободно. Не оперироваларазговаривала. Как дышала. Ну еще бы, это ж жизнь ее! Стефан же Робертович Лещинский возглавлял гимназию, где мишкинская супруга преподавала русский язык и литературу.
Насчет молодой, пожалуй, рассмеялась Арина, а про красивую перебор, не думаешь? Первая красавица у нас Эльвира.
Фу-у-у! перебила Маринка. Во-первых, она не во вкусе моего дражайшего, больно уж вамп, а во-вторых, она ж с младшим Пахомовым любовь крутит. Стасу благородство не позволит у коллеги девушку отбивать.
По паспорту мишкинская супруга числилась Тамарой, но звали ее почему-то то Марикой, а то и вовсе Маринкой. Лишь сам Стас упрямо именовал супругу Томкой. Арине казалось, что это мягкое имя саркастичной Маринке совсем не подходит, но Мишкин, надо полагать, знал свою ненаглядную лучше. Это для всех онаязва с язычком острее золингеновской бритвы, а с ним, может, нежнее лебяжьего пуха.
Сам-то где, дражайший и благородный который? проговорила Арина сквозь смех. Неужели уже баиньки? И поужинать не успел, бедненький? Уработался?
В ванне булькает, собщила Маринка. Пойду гляну, может, прямо там заснул. Или утонул тоже вариант буду молодая вся из себя прекрасная вдова что добавляет интересности, согласись? томно протянула «вся из себя прекрасная».
Не дождешься, раздался на заднем плане мягкий и округлый, как сам Мишкин, баритон. Привет, Вершина! голос приблизился. Чего людям спать по ночам не даешь?
Он сказал «людям» с ударением на втором слоге. Стас частенько имитировал простонародный говор и вообще любил прикидываться валенкомдобродушным недалеким увальнемуверяя, что лучшей манеры для опера не сыщешь. И в самом деле, разговорить он мог самого равнодушного, а то и откровенно недружелюбного свидетеля.
Ты ведь, Вершина, разрушаешь семейный очаг бедного опера, продолжал он совершенно серьезным, даже печальным голосом. Вот выгонит меня Томка, придется к тебе на иждивение переходить. Ты готовить-то умеешь? Я люблю долму и пирожки с картошкой, только луку чтоб побольше, такого, поджаристого, рыженького, и чтоб жареные, не печеные.
С твоим пузом только пирожками увлекаться.
Что б ты понимала! радостно возмутился Стас. Борцов сумо видела? Вот у нихпузо. И то ничему не мешает, а наоборот. А у меняпузико максимум. Меня еще кормить и кормить. Тем более у меня, в отличие от сумоистов, основной рабочий органмозг. Ему питание нужно, вещал он очень серьезным голосом. Ну так что там у тебя с кулинарными навыками? На случай, если у Томки терпение лопнет.
Ой, я тебя умоляю! Скорее египетский сфинкс в пляс пустится. Можно подумать, она первый день замужем, и только что открыла для себя странные особенности совместной жизни с опером. Хватит балабонить, давай по делу, а? Пока она тебя за излишне долгие разговоры с молодым красивым следователемэто не я, это она так про меня сказалапока она тебя без ужина не оставила, Арина едва удерживалась, чтобы не хихикать.
Чего хотела-то, молодая красивая? уже деловито поинтересовался Стас. Вроде только-только расстались.
Ну да, только что. Ты ж мне ничего толком и не рассказал.
Ну мать! перебил Мишкин. Ты же знаешь, если б было «чего», на блюдечке бы принес. Всех соседей обошел, весь подъезд то есть. Бесполезняк пока.
А камеры
Какие камеры, окстись! Избаловались вы, господа следователи! Ну и мои коллеги тоже не без греха. Нет чтоб как раньшетоп-топ, поквартирный обход, да не по одному разу, нет, всем сразу записи видеонаблюдения подавай, да еще нос воротить изволят, когда картинка недостаточно четкая. Нету там камер. Не-ту-шки. Простой дом, каких сто тысяч. Даже какой завалящей торговой точки поблизости, и то нет.
Арина задумалась:
Ну, может многие домофонные компании свои табло дополняют еще и камерами, ну чтоб домофоны не ломали.
Не многие, а сугубо некоторые, хмыкнул в трубке Стас. На твоем подъезде, кстати, простой домофон, без изысков. Сказал же, нету там камер. Придется по старинке, с живыми свидетелями работать. А их еще поди найди. Пока что никто ничего не видел, не слышал. Мамашка молодая сверху что-то вроде выстрела слышала, так я тебе про то уже доложил.
С соседями понятно. А как насчет местного контингента? Есть там кто-нибудь?
Контингентом привычно именовались бомжи и прочая неопределенная публика.
Контингент-то везде есть, как не быть. Но тебе оно надо? Если мы на каждом самоубийстве станем весь могучий оперативный организм задействовать, что ж на серьезные дела останется, износится организм-то, а?
Ну Стас, лапушка! жалобно перебила Арина.
Да ладно, ладно. Я разве против. Степаныча жалко. Кое с кем из местной публики словечком переброситься я нынче успел.
Солнце мое!
Покамест не твое, не лапай! строго осадил Стас. Шубина контингент, ясен пень, знает. Бывший опер, не абы кто. Но сказать толком про него им нечего. Жил тихо, вдупель не напивался, а если и напивался, исключительно по месту проживания, то есть никто его «на бровях» не видел.
А соседка говорила, вспомнила Арина, что он ключом в скважину попасть не мог, она сама видела.
Ну, соседка Может, и видела, а может, показалось. В общем, человек, говорят, был мирный, бомжам от него никаких неприятностей не было. Да и никому вроде бы. Пил или неткто его знает, но буйства во дворе не устраивал, даже по голубям с балкона не палил. Как, знаешь, некоторые отставники, вон сегодня тоже один поразвлекался, слышала, небось, спасибо хоть не наш.
Пострелять с пьяных глазэтим грешили не только отставники, но и действующие сотрудники. Хуже всего, на Аринин взгляд, было то, что на подобные «шалости» начальство, как правило, закрывало глаза, оправдываясь: работа, видишь, у оперов нервная, бывает, что и срываются ребятки. Обошлось? И ладушки. Чего сор из избы выносить, вполне можно за закрытыми дверями разобраться. Разборки за закрытыми дверями заканчивались очередным «больше чтоб такого не было» и все шло по-прежнему. Все все понимали и все все «понимали и прощали». Лишь бы до совсем вопиющих случаев не доходило. Она же была уверена: «вопиющие» случаис членовредительством, а то и со смертельными исходамипрямое следствие предыдущего попустительства.