Послание испещрено эмодзи, изображающими бутылки шампанского, именинные торты и сердечки, и я чувствую знакомое замирание в сердце от любви к ней. Конечно, я скучаю по Марни, но я рада, что сегодня вечером ее здесь не будет. Ужасно стыдно, ведь мне следовало бы переживать из-за того, что она пропустит мою вечеринку. Вначале я и правда переживала. А теперь даже не хочу, чтобы в конце этого месяца она была тут, дома.
Предполагалось, что она приедет только в конце августа, потому что после экзаменов будет путешествовать с друзьями по Азии. Но потом она передумала, и теперь не пройдет и трех недель, как она снова окажется здесь, в Виндзоре. Я перед всеми делаю вид, что я в полном восторге по поводу этого ее неожиданно раннего возвращения. Но в глубине души испытываю лишь ужас и отчаяние. Как только она вернется, все изменится, и мы больше не сможем жить прежней идиллической жизнью.
Я слышу знакомую поступь Адама на лестнице, и с каждым его шагом словно бы возрастает тяжесть того, что я ему не сказала. Но я не могу ему сказать. Во всяком случае, не сегодня. Он осторожно заглядывает за дверь и принимается петь «С днем рожденья». На него это так не похоже, что я поневоле начинаю смеяться, и часть груза куда-то исчезает.
Ш-ш! Джоша разбудишь! шепчу я.
Не волнуйся, он спит без задних ног.
Адам входит в комнату, неся две кружки кофе. За ним следует Мими. Он наклоняется меня поцеловать, и Мими тут же вспрыгивает на кровать и ревниво тычется в меня носом. Она обожает Адама и всегда норовит втиснуться между нами, даже когда мы сидим на диване и смотрим фильм.
С днем рождения, золотце, говорит он.
Спасибо.
Я подношу руку к его щеке и на несколько мгновений забываю обо всем, ощущая одно лишь счастье и больше ничего. Как же я его люблю.
Не переживай, я обязательно побреюсь, шутливо замечает он, поворачивая голову, чтобы поцеловать мне ладонь.
Я не сомневаюсь.
Он терпеть не может бриться, терпеть не может любую одежду кроме джинсов и футболок, но уже несколько недель уверяет меня, что ради моего праздника переборет себя.
Кофе в постель! Ну разве не прелесть?
Приняв от него кружку, я отодвигаю ноги, чтобы он мог сесть. Матрас прогибается под его тяжестью, и у меня чуть не проливается кофе.
Ну как ты себя чувствуешь? спрашивает он.
Избалованной до последней степени, отвечаю я. Как тебе шатер?
Очень уж он близко к моему сараю. Он поднимает темную бровь и вносит уточнение: Нет, он по-прежнему там, я его не передвигал. Забавная вещьмне снилось, что он улетел и унес с собой Марни.
Значит, даже хорошо, что ее тут нет, замечаю я. И меня тут же снова накрывает вина.
Он ставит свою кружку на пол и вытаскивает из за-днего кармана открытку.
Это тебе, сообщает он, берет у меня кружку и помещает рядом со своей.
Спасибо.
Он перелезает через меня, устраивается на своей стороне кровати и, опершись на локоть, наблюдает, как я раскрываю открытку. На конверте выведено мое имяочень красивыми объемными буквами, в разных оттенках голубого; типичное проявление Адамовой изысканности. Я наклоняю конверт, и сложенная пополам открытка выскальзывает наружу. На первой страничкесеребристое «40». Внутри надписано: «Надеюсь, сегодняшний день принесет тебе все, что ты хотела, и даже больше. Ты этого заслуживаешьеще как. С любовью, Адам. P. S. Вместе мы лучшие».
Последняя фраза вызывает у меня смех, потому что это вечная наша присказка. Но потом на глаза наворачиваются слезы. Если бы он только знал. Мне следовало сказать ему еще полтора месяца назад, когда я только-только узнала насчет Марни. Но у меня было столько причин этого не делатьхороших и не очень. Когда отгремит мой праздник, никаких оправданий уже не останетсямне придется ему сообщить. Я тысячу раз мысленно репетировала эти слова: «Адам, мне надо тебе сказать одну вещь» но ни разу не продвинулась дальше, даже мысленно, потому что пока не придумала оптимальное продолжение. Может быть, медленное, постепенное изложение, шаг за шагом, будет менее мучительно, чем если бы я сразу выпалила всю правду? В любом случае его просто раздавит эта новость.
Эй, ты чего? Он озабоченно косится на меня.
Я быстро смаргиваю слезы:
Все нормально. Просто все это меня как-то ошеломило.
Потянувшись ко мне, он убирает мне за ухо заблудившуюся прядку. И говорит:
Еще бы. Ты так долго ждала этого дня. Пауза. Вдруг твои родители объявятся? Мало ли, всякое бывает. Он очень тщательно выбирает слова.
Я лишь качаю головой, чувствуя даже какую-то благодарность: значит, он думает, что мой мимолетный приступ грустииз-за давно чаемого примирения с родителями. Это не главная причина, но они, конечно, тоже играют тут определенную роль. Собственно, они перебрались в Норфолк через полгода после рождения Джоша, потому что, как мне поведал отец, я опозорила их перед прихожанами и друзьями и они больше не могут чувствовать себя достойными людьмипо крайней мере, в нашем местном обществе. Когда я спросила, можно ли мне будет навещать их, он ответил, что мне лучше приезжать одной. Я так ни разу и не поехала: мало того что они не приняли Адама, так они еще и Джоша отвергли прямо с самого начала его юной жизни.
Я снова написала им, уже когда родилась Марни, просто чтобы сообщить: у них появился второй внук, вернее внучка. Меня даже удивило, когда отец ответил, что они были бы рады ее увидеть. Я, в свою очередь, написала ему, чтобы уточнить, когда мывсе четвероможем приехать к ним. И получила ответ: приглашение распространяется лишь на меня и Марни. Он, видите ли, вполне готов увидеть Марни, ибо она рождена в законном браке. И я снова не поехала.
Но и потом я все-таки пыталась поддерживать с ними хоть какую-то связьпосылала открытки на дни рождения и на Рождество (хотя от них никогда ничего такого не получала), приглашала на каждый наш семейный праздник. Они никогда не откликались на приглашение, не говоря уж о том, чтобы приехать. Вряд ли сегодняшний вечер станет исключением.
Ничего они не объявятся, мрачно говорю я Адаму. И вообще это уже не важно. Мне сорок лет. Пора выбросить это из головы.
Адам поворачивает голову к окну:
Видала, какая погода?
Он знает, что мне нужно срочно сменить тему беседы.
Да, просто не верится. Я откидываюсь на подушки, и меня начинает грызть тревога иного рода. Я вот думаюможет, я переборщила с платьем?
В каком смысле? не понял он.
Оно длинное, до полу. И кремового цвета.
А что тут такого?
Слишком уж похоже на подвенечное. Ну, так может показаться.
У него чтомного всяких там рюшечек и оборочек? осведомляется он.
Нет.
А вуаль ты собираешься в нему надеть?
Нет! отвечаю я с хохотом.
В таком случае, провозглашает он, поднимая руку и притягивая меня к себе, чтобы я угнездилась под ней, это всего лишь кремовое платье, которое оказалось необычно длинным.
Я поднимаю на него взгляд:
Как это ты всегда ухитряешься сделать так, чтобы я лучше к себе относилась?
Просто компенсация за все те годы, когда я этого не делал, объясняет он довольно небрежно.
Я нахожу его кисть, сплетаю с ним пальцы.
Не надо, говорю я. Ты же честно на мне женился, не бросил меня с ребенком.
Ну да. Зато первые два года я почти все время торчал в Бристоле с Нельсоном, вместо того чтобы быть с тобой. И с Джошем.
А потом появилась Марни, и у тебя появилась причина чаще бывать дома.
Он выпускает мою руку. Я знаю это его выражение лица, замкнутое, закрытое. Мне хочется взять свои слова обратно. Он уже двадцать лет пытается как-то загладить свою вину за эти наши первые дни. И передо мной, и перед Джошем. Но он до сих пор чувствует вину.
Я от нее получила очень милое сообщение, говорю я, зная, что разговоры о Марни всегда улучшают ему настроение. Пишет, что, возможно, ей сегодня не удастся позвонить. Хочет спокойно, не отвлекаясь, подготовиться к экзамену. На выходные отключается от сети, будет где-то, где даже нет вайфая.
Как это мы умудрились вырастить такое благоразумное дитя? шутливо спрашивает он. Да, он снова настроен добродушно.
Понятия не имею.