Старатели как по команде «смирно» стояли возле промприбора. Никто не проявлял видимой радости или восторга от увиденного. Скорее всеми владела растерянность, а может, даже благоговейный страх: столько золота сразу?!. У бывалых старателей возникло сомнение: не слюда ли это? Она порой идет в паре с металлом и на рассыпных месторождениях встречается довольно часто. Но сомнения сразу же отпали, как только Волков, уняв дрожь рук, дотронулся пинцетом до верхнего слоя желтого песка.
Сразу возник вопрос: куда деть такую массу шлихового золота? Ведь доводочное помещение еще не было готово для очистки такого большого количества шлихов. Все случилось так неожиданно, да и короткая, узкая галерея промывочного прибора не была приспособлена к сбору такой огромной массы драгоценного металла. Этот устаревший скрубер рассчитан на пятьсот-восемьсот граммов его в сутки.
Савченко оторвался от воспоминаний о своей рисковой жизни на «Соболиной Пади». Пора подумать о сегодняшнем заканчивающемся дне движения их колонны.
5
Валентин Поляков из разведвзвода
Маленький караван уверенно шел по распадкам Медвежьей Лапы, добрался до ее локтевой части. Поражала высота мощной поросли осоки и камыша, поднявшихся на благодатной болотистой почве. Метровый снег не скрывал побуревшие остяки и наполовину, и они, сгибаясь под напором резкого ветра и буранов, так и остались стоять, как бы ожидая весеннего тепла.
Колонна старалась держаться кромки леса, опасаясь попасть на коварные зимой мари. Замаскированные стерником и сугробами, они неожиданно возникали на пути, и обнаружить их было довольно сложно. Хотя опытные механизаторы знают верную примету: там, где больше стерни и рыхлого снега, да еще если в низинке - ожидай неприятностей. Для подстраховки у артельщиков имелся бульдозер «Т-100», он более устойчив в болотной почве. Хоть и заваливается на бок, а идет. А бывает - передок наверху, а задняя часть на метр увязнет в трясине, только грязь летит из-под гусениц. Но ничего - выкарабкивается.
Снег прекратился, ветер чуть колыхал верхушки деревьев. Редкий лес проглядывался насквозь, виднелись сопки с разбросанными по склонам огромными валунами. Грозно нависшие камни держались прочно, словно какая-то сила удерживала их на крутизне. Можно было увидеть и такое: на огромной отточенной временем глыбе, как на природном фундаменте, покрытом землей, стоит пихта или кедр. Корни дерева вросли в твердь, и оно гордо возвышается над окружающей флорой вопреки ветрам и проливным дождям.
Ландшафт постепенно менялся. Глубокие ключи с каньонами уступили место широким болотистым равнинам, окаймленным грядами отвесных скал, но уже пониже прежних. Воздух становился все более влажным, а растительность беднее, сказывалось соседство холодного моря. Все распадки, насколько было видно глазу, истоптаны дикими животными: едешь, а следы идут рядом, потом резко сворачивают в камыши или в лесную чащу. Уж слишком громко ревут моторы и гремят трущиеся лопаты. Как ни закрепляй их, они все равно на кочках бьются о станину трактора. Часто из-под гусениц неожиданно с шумом и уханьем, видимо, с обиды, что побеспокоили, вылетали болотные совы и, пролетев десять - двадцать метров, падали в сыпучий снег, исчезая из виду, как северные куропатки.
Савченко, сидя в теплой кабине, все время подгонял бульдозериста, не давая тому осмотреть охотничьим взглядом окрестности. Перекусить в обеденное время остановились всего минут на тридцать. Горный мастер велел приготовить легкий обед, без первого, мол, на участок приедем - там и борщами баловаться будем. А это значит - кусок мяса в горячем бульоне да чай с шиповником, а кто хочет - пусть добавит сгущенного молока, так вкуснее будет. Уж больно погода стояла хорошая, следовало этим воспользоваться. Видимость почти неограниченная. В лесу застыла такая пронзительная тишина, что можно было услышать, как с кедров, вздымавшихся вблизи, падают комья снега.
Сзади идущий трактор с балком явно не поспевал за направляющим. Приходилось притормаживать и сбавлять ход. С бокового обзорного зеркала бульдозер порой исчезал, а потом снова появлялся: другой дороги не имелось.
Валентин уверенно вел «стотридцатку», хотя и был не в настроении, - переживал вчерашнее ЧП, про себя думая: «Василий Николаевич, видимо, считает, что это я просмотрел те подземелья, в которые мы вчера забурились. Но ведь я их совершенно не видел. Стоят сухостои - и вдруг провалы. Жаль, что он ехал не со мной, а с Романом, а то бы сам убедился, что заметить занесенные снегом пустоты было невозможно. Не зря начальник вчера за ужином, да при всех, поддел меня: «Ну, танкист!» - да еще покосился и, казалось, пальцем хотел погрозить, да ложка помешала. Я, конечно, не стал перечить.
А что, действительно в прошлом я - танкист, и сам об этом Василию Николаевичу рассказывал. И отец мой был военным, четверть века старшиной прослужил. Его дивизия была расквартирована в Днепропетровске, прямо в центре города в черных от времени царских казармах. Но мы там мало жили, хотя имели квартиру в центре. Только зимой мы обретались в городе, а с приходом весны переезжали в летние Новомосковские лагеря. Они представляли собой как бы большой полигон. Много воинских частей Киевского военного округа туда съезжалось. Жили все в камышовых летних квартирах. А мы, детвора, днями на реке Самарке пропадали.
Часто отец меня в свою роту брал, солдатским борщом да кашей угощал, а они на зубах скрипели. Кругом ведь пески. Мы так и называли это место - маленькая Сахара. Хорошие времена были. Столько друзей завел я среди солдат отцовской роты! Не помню такого дня, чтобы отец на подъем в роту не пошел или вечернюю поверку кому-то поручил проводить. Это был узаконенный порядок. Вся жизнь в доме начиналась с раннего ухода отца на подъем, потом приход днем на дватри часа - и опять в роту. Только к одиннадцати часам вечера он домой возвращался. Когда мать спрашивала, почему так поздно, он с недовольным видом сурово отвечал: «Ротным хозяйством занимался».
Видимо, он строгим старшиной был, но мои ротные друзья никогда плохо о нем не говорили, все батей звали. Рота на хорошем счету числилась. В казарму придешь - кругом чистота, все подбелено, подкрашено, кровати так хорошо и ровно заправлены, что мне казалось, будто это один человек мастерски делает. Я всегда восхищался и сомневался, смогу ли сам так кровать заправить, подворотничок подшить, сапоги и форму в порядке содержать, не опаздывать в строй, - за это отец строго взыскивал. Нет-нет, думал, я так не смогу. Хотя солдаты научили меня полы мыть, туалет драить, на кухне с посудой управляться.
Батя приветствовал то, что солдаты меня порядку учили, и я до сих пор с благодарностью их вспоминаю. Никакой дедовщины тогда не было. Да и откуда ей взяться, когда у отца в роте двадцать пять сержантов было, все они командиры отделений, заместители командиров взводов, да и находились в одной казарме с солдатами.
У отца с сержантами были особые отношения. Он с ними отдельно занимался. Выпросил у командира роты специальное помещение. Бывало, соберутся вместе и по-мужски вопросы обсуждают. Пошумят, поругаются, поматерятся - и опять за дело. Никакой «дед» перед ними устоять не мог. Я так понимал: офицер держит дистанцию от солдат, а сержант ближе к рядовому находится. Я даже считал, что в дивизии своеобразная сержантская каста есть, очень дружная. Уж больно сержанты мне нравились. Я даже подшучивал над отцом, что дома он не старшина, потому что у нас сержантов нет. А вообще-то на них многое держалось. И если старшина смог найти подход и наладить дружную работу с сержантами - любое дело по плечу. Командиры рот всегда подчеркивали и даже гордились тем, что в роте такой порядок сложился. И офицерам легче служилось. Когда я стал командиром роты, только тогда понял, почему отец самых слабых ребят или парней из многодетных семей своими друзьями считал и всегда защищал и поддерживал. Об этом вся рота знала, и никто не смел их обидеть. Мне всегда не хватало такого помощника-старшины, как мой отец.
Я достойно продолжил дело отца. А что, мне есть чем гордиться. Был командиром танка. Отбарабанил три года нелегкой службы и по собственной просьбе поехал учиться в Москву, где успешно закончил Высшее командное училище бронетанковых войск. Много времени в службе занимали не только тренажеры да парковые дни, но и занятия непосредственно на полигонах, среди траншей и окопов. Сколько танков прошло через мои руки, когда я обучал молодых ребят! Был участником многих армейских учений и, как правило, привозил с них похвальные листы да грамоты от высшего командования, даже от министра обороны. Командовал танковой ротой, любил водить грозные машины. На полигоне понастроят разные ловушки, а ты не знаешь, где они, и на большой скорости даешь команду «Огонь!», а танк валится, как в бездну, и попробуй его не удержать. А пушка свое дело знает. Она фиксируется по твоей команде и бьет по явным или скрытым целям. Если бы я служил в пехоте или артиллерии, было бы не так обидно, а здесь за живое хватает. Почему-то среди гражданского населения слово «танкист», как правило, воспринимается с юмором.