Сорок лет назад, когда я сюда переехала, улица выглядела гораздо симпатичнее: жильцы следили за своими владениями, и одинаковые ухоженные домики радовали глаз. Теперь все иначе: гаражные ворота выкрашены как попало, повсюду уродливые пластиковые окна и входные двери из ПВХ, а вместо пышных зеленых лужаек дома окружают мощеные дворы, чтобы было куда ставить вторую, а то и третью машину. В общем, не улица, а пятьдесят оттенков серого.
Из нашего конца тупика просматриваются обе стороны дороги, и свой дозор я обычно начинаю слева. Участки, расположенные там, стоят дороже, потому что их задние дворы выходят на школьную игровую площадку. Номер двадцать девятьпоследний дом, который я могу разглядеть, не прищуриваясь. С ним у меня связаны самые печальные воспоминания. Несколько лет назад маленький мальчик Генри, всегда такой милый и вежливый, чуть не погиб там во время пожара. Спасатели успели его вытащить, но он сильно угорел и получил серьезную травму мозга. Мать так и не смогла себе этого простить, и семья распалась. Однако я заметила, что ее муж и две их дочки, Эффи и Элис, недавно вернулись обратно. Надеюсь, теперь судьба будет к ним более благосклонна.
Дальше я перехожу к правой стороне. В соседнем доме живет Элси. Мы с нейстарожилы этой улицы. Переехали сюда с разницей в три месяца и очень быстро подружились. Она знает больше секретов об этом доме, чем Нина. Как же я скучаю по нашей болтовне!
Она весь день держит шторы открытыми, даже когда на улице темнеет, и закрывает их только перед сном. Думаю, ей стоит быть осторожнеевсе-таки возраст, да и живет одна. Замечаю знакомую бело-зеленую заставку на ее большом телеэкране и догадываюсь, что она смотрит сериал «Жители Ист-Энда». Я тоже люблю мыльные оперы. Раньше мы обсуждали последние серии за чашкой кофе в четверг после обеда. Интересно, как быстро я смогу восстановить пропущенные сюжетные линии после столь длительного перерыва? Меня снова подмывает попросить Нину отремонтировать телевизор, но тогда она будет думать, что делает мне одолжение Да, похоже, желая досадить ей, я готова идти на любые страдания.
Небольшая белая машина с люком на крыше подъезжает к дому Элси и, постояв минуту, едет дальшенаверное, адресом ошиблись.
Внезапно осознаю, что за мной наблюдают, и оборачиваюсь. Нина делает вид, будто только что вошла, но я-то чувствую правду. Мне не впервой быть объектом чужого молчаливого внимания и осужденияпривыкла не подавать виду. У нас не бывает искреннего общения. Постоянная ложь и нежелание говорить начистоту стали для нас нормой, окончательно отрубив шансы на нормальные отношения.
Готова спуститься? спрашивает она.
Улыбаюсь в ответ. Она бережно берет меня за руку и помогает сойти по ступенькам. В столовой садится на свое обычное место рядом с окном во главе стола, ячерез два стула от нее. Фрамуга приоткрыта, и я чувствую легкое дуновение ветра на моих волосах, от которого по шее и плечам пробегают мурашки.
На столе бутылка вина. Удивляюсь неожиданной щедрости, но Нина наливает только себе, мне не предлагаетзнает, что я соглашусь, и, перехватив мой пристальный взгляд, отворачивается. Я привычно молчу и отхлебываю теплую воду из стоящего передо мной пластикового стакана.
В качестве аккомпанемента для семейного ужина она снова выбрала сборник хитов ABBA на старой пластинке, настолько заезженной, что допотопная игла то и дело перескакивает и слова песен теряются в шуме и потрескивании. Однажды я неосторожно предложила ей купить альбом на компакт-диске, чтобы нормально, без помех слушать музыку; посмотрев на меня с нескрываемым отвращением, Нина напомнила, кому когда-то принадлежала эта пластинка, и заявила, что избавиться от нее было бы «кощунством». «Мы ведь не можем менять вещи просто потому, что они стареют, так ведь?» многозначительно добавила она.
Порядок песен помню наизусть. Раздаются вступительные аккорды SOS, и я не могу удержаться от усмешки (естественно, лишь мысленной) юмор висельника, кажется, так это называется. Нина берет ложку и выкладывает мне в тарелку самый большой кусок курицы с дополнительной порцией овощей, щедро сдобренных соусом. Сама же обходится гораздо меньшим. После такого ужина я весь вечер буду мучиться от изжоги. Однако не жалуюсь. Благодарю ее и говорю, что пахнет очень аппетитно.
Помочь? спрашивает она, и я киваю в ответ.
Подойдя ко мне, нарезает мясо ножом на маленькие кубики и возвращается на свое место.
Что интересного на работе? спрашиваю я.
Ничего.
Народу много? Судя по толпе детей, играющих на улице, уже начались пасхальные каникулы.
Все-то ты замечаешь из своего «вороньего гнезда»
Просто наблюдаю.
Курица наполовину сырая, но я молчу и окунаю кусочки в соус, чтобы замаскировать тошнотворный вкус.
Сегодня с утра были дошкольники, так что пришлось попотеть, продолжает Нина. Некоторые родители просто сваливают на нас детей, будто мыняньки, а сами сбегают за покупками. Суть нашей программычитать вместе с детьми. Но есть женщины, которые тяготятся материнством, так ведь?
Кусок картофеля падает с ее вилки на стол. Она дважды пытается поддеть его, размазывая соус по тонкому светлому кружеву. Ненавижу, когда она стелет эту скатерть. Ее сшила моя бабушка незадолго до своей смерти. У нее был рак груди. Меня так и подмывает сделать Нине замечание, но я прикусываю язык и делаю вид, что ничего не произошло.
Кстати, Луиза снова беременна, говорю.
Кто это?
Луиза Торп из восемнадцатого дома. Ее мужтаксист.
С чего ты взяла?
У него на машине стоит желтый фонарь, такой с шашечками.
Нет, она мотает головой, откуда ты знаешь, что она беременна?
А, выдавливаю из себя улыбку. У нее появился животик. Еще пару недель назад его не было, а тут
Осекаюсь, понимая, что подняла скользкую тему. К сожалению, слишком поздно.
Когда у меня начал расти живот, ты не была столь наблюдательной, а? спрашивает Нина, сверля меня взглядом.
Пожалуй, откликаюсь я и опускаю голову, делая вид, будто увлечена едой. Комнату словно пронзает ледяной ветер.
Я и сама заметила только на шестом месяце, вспоминает Нина. У меня не было ни токсикоза, ни тяжести, ни усталости, ничего. Все складывалось удачно
Еще ниже опускаю голову.
До определенного момента, продолжает она. Все складывалось удачно до определенного момента.
Ее тон не предвещает ничего хорошего. Надо бы сменить тему, но я свои новости уже исчерпала.
Нина с грохотом роняет приборы на тарелку. Я вздрагиваю и молча наблюдаю, как она поднимается, достает вторую пластинку из двойного альбома и ставит песню Does Your Mother Know, одну из самых заводных у ABBA. Едва раздаются первые аккорды, ее лицо светлеет, и она принимается подпевать.
Помнишь, мы всегда под нее танцевали? Брали расчески вместо микрофонов и пели. Я за мужчин, а ты за женщин, внезапно заявляет Нина и подходит ко мне.
Я сжимаюсь, не зная, чего ожидать. Но она лишь протягивает руку.
Прости, я уже слишком стара для этого, пытаюсь отговориться я.
Отказы не принимаются!
Приходится встатьпросто нет выбора. Мы выходим на свободный пятачок комнаты; Нина, приплясывая, берет меня за руки и начинает вести. И не успеваю я оглянуться, как мы уже кружимся по комнате, насколько позволяет моя ограниченная подвижность, словно две идиотки. На мгновение будто вернулись наши восьмидесятые, когда мы точно так же дурачились, плясали и горланили во весь голос. И впервые за очень долгое время я ощущаю связь между нами. Как же это приятно!.. А затем вижу наше отражение в окне.
Нет, Нина давным-давно не моя малышка, а яне ее мать.
Припев начинает сходить на нет, и вместе с ним исчезают воспоминания о прошлом. Возвращаемся за стол и продолжаем мерзкий ужин, одинаково отвратительный обеим.
Я пытаюсь завязать светскую беседу. Спрашиваю, какие у нее планы на завтра, упоминаю имена нескольких ее коллег, и к тому времени, когда она заканчивает рассказывать мне о жизни людей, которых я никогда не видела, ужинко взаимному облегчениюзаканчивается. Я уже чувствую, как едкий желудочный сок начинает медленно подниматься вверх по горлу, и поспешно сглатываю. Сегодня полночи придется сплевывать тошнотворную слюну в стакан рядом с кроватью.