Ну и отлично. Обращайся ко мне Иван, Ваня, без разницы, сказав то, Кнутов протянул руку, которую не без доли неловкости я поспешил пожать.
Признаю, его неординарный дружелюбный подход сказался благотворно на моей нервозности: беспокойные зажимы в теле ослабили хватку, и я почувствовал себя комфортнее в этом чужом и мрачном кабинете. Сложилось такое ложное ощущение, что человек, протянувший мне только что руку, способен на понимание и сострадание во всех жизненных перипетиях, и поэтому я могу без страха говорить ему о любых вещах, в каком бы нелепом свете они меня не выставляли.
Можешь закурить если хочешь, он протянул мне открытую пачку сигарет. Разговор нас ожидает не из приятных. Мне то уже привычно, я с этим дерьмом каждый день вожусь. А тебе, как новичку, Дим, наверно слегка не по себе?
Да, не сразу ответил я. Есть такой момент.
Он по-доброму усмехнулся:
А я о чем толкую. Ты бери-бери. Не куришь что ли?
Мне немного неловко курить здесь.
Я тебя умоляю, Дим, мгновенно он состроил уничижительную гримасу. Здесь все свои.
Не без доли сомнения я вытянул одну сигарету из пачки и вставил в зубы. Кнутов тут же поднес к моему лицу язычок пламени от зажигалки, и через секунду я уже ощущал грубый сигаретный вкус во рту.
Двадцать восьмое августа, вдруг произнес он. Пятница, насколько я помню, была. Ты парень еще молодой, наверное, приветствуешь разные тусовки в клубах, на природе, может, предпочитаешь собираться с друзьями? Чем занимался, короче, в тот день, Дим?
Иллюзия спокойствия и доверчивости мигом спала, когда пришло осознание того, к чему с виду добродушный человек, так вкрадчиво и тактично подводил. Я посмотрел на него испуганным взглядом, который непременно дал повод собеседнику заподозрить в нечистоплотности моих дальнейших слов. Мой ответ последовал не сразу.
Двадцать восьмое августа? затем как пришибленный озвучил я. Не помню. Это же было давно. Что я тогда делал? спросил я будто бы у себя. Так быстро и не приходит ничего на ум.
Дима, а ты хорошо подумай. Ведь отдыхал с друзьями, что греха таить.
Ну, если это было пятница, то, возможно, и отдыхал с друзьями. В этом нет ничего необычного, с напускным спокойствием ответил я.
Кнутов ухмыльнулся.
А я и не говорил о необычности ситуации, заметь. Об этом заговорил ты Ладно, не будем об этом. Что уж тут ходить вокруг да около, ты прекрасно понял к чему я, так сказать, ласково пытался подойти, чтобы не ранить твоих изнеженных чувств, посмеялся он.
Почему-то его звонкий смех самым мерзким образом тронул неведомые взору струны моей души, и вдруг стало так невыносимо и отвратительно быть здесь, на нелепом допросе, к делу которого, как я думал тогда, не имею никакого отношения.
Из-за поворота, который принял диалог, я позабыл о сигарете; она бесполезно тлела в моей правой руке. Когда понял свое упущение, то вместо табака обнаружил серый столбик пепла, державшийся на честном слове на нетронутой огнем части сигареты. Я было хотел стряхнуть его на пол (других пристойных вариантов не было), чтобы не оставить следов на столе, но как только я дернулся, пепел рассыпался на неведомый документ, не знаю уж, какой важности. Кнутов не заметил моей оплошности, ведь был строго сосредоточен на лице допрашиваемого. Я, делая вид, что у меня все под контролем, поднес остатки сигареты к губам и затянулся.
Ты не обращай внимания на него, Дим, подал голос второй постоялец кабинета 214, который до этого что-то усердно набирал на компьютерной клавиатуре. Наш Иванрубашка-парень, несмотря на свои неюные годы. Как ляпнет что, хоть стойхоть падай.
Я судорожно повернул голову в сторону говорившего и заметил на его губах приветливую улыбку.
Да все нормально, ответил я.
Семен, ты работал там? язвительно сказал Кнутов. Так работай! У нас здесь все на мази, пацан в состоянии сам отличить шутку от колкости.
Дима, держись, продолжая улыбаться, второй постоялец показал жест поддержки сложенными крест-накрест ладонями.
Майор Игнатов, я сейчас встануты ляжешь! И мне наплевать, что ты выше по званию! шутливо пригрозил Кнутов.
Все-все, Семен поднял руки вверх, обозначая свою сдачу. Занимайтесь, не буду вам мешать.
Второй сотрудник полиции был гораздо моложе Кнутова, и поэтому было неожиданным узнать, что его звание выше. Он имел светлые короткие волосы, худое лицо с большой родинкой у носа и такое же костлявое телосложение. Некоторые остряки подобных персонажей называют «вешалка», отмечая, как широко и угловато сидит на его плечах рубашка или же другая одежда.
Так, на чем мы остановились, теперь Кнутов обратился ко мне. Ах да, точно! Ты что-то хотел рассказать про пятничный досуг.
Я прочистил горло и сказал, словно не своим голосом:
Я был в клубе в тот день, а потом После клуба мы с ребятами поехали к другу в загородный дом. Но детали того дня я плохо помню, соврал я. Потому как часто провожу выходные подобным образом.
Это нормально, что часто. Пять дней в неделю корячиться на работе, нервы и все такое, само собой разумеется, хочется слегка забыться на выходных. Алкоголь, девочки и все дела, как-то двусмысленно закончил следователь.
Я мало пью.
Я совсем не осуждаю, Дима. Сам таким был. Знал бы ты, как я зажигал в свое время, и потом он без какой-либо смысловой паузы заявил то, что заставило меня затрепетать сильнее. Загородный дом находится случайно не в поселке «Снегири»?
Да. Там.
Интересно. Очень интересно. И чем вы там занимались? Можно и с пошлыми подробностями, лукаво заулыбался Кнутов.
Ничего такого не было, словно извиняясь, произнес я. Просто выпили еще немного, и я пошел спать.
А остальные ребята?
Честно сказать, я был настолько утомлен вечером, что почти сразу вырубился.
Во сколько по времени?
Я Я не помню, промямлил я.
Ну хотя бы примерно. Это было до трех ночи, или после.
Если бы кто-то сейчас тепловизором измерил мою температуру, то на дисплее отобразился бы впечатляющий результат. Я просто явственно ощущал, как от неудобных вопросов и моего неподготовленного вранья, горели уши. Наверняка, мою грудь и шею покрыли красные пятнаследствие несовершенства нервной системы. Хорошо, что на улице было прохладно и дождливо, поэтому я пришел на допрос в ветровке с высоким воротником, которую не позаботился снять в помещении.
Наверное, до трех ночи, соврал я.
Угу, издал он гортанный звук, затем сложил руки в замок и, некоторое время подумав, спросил:
Получается из дома ты никуда не выходил до самого утра?
Все верно, снова последовала ложь.
Хорошо, тогда задерживать тебя я больше не смею.
Я было уже навострил уши, чтобы по-быстрому ретироваться из этого мрачного кабинета, как:
Но пока ты не ушел, не мог бы ты взглянуть на фото потерпевшей? Может, ты встречал ее в тот вечер?
Ловко, словно он оттачивал сей маневр ни раз, следователь Кнутов вытащил из выдвижного ящика серую папку и расположил в открытом виде прямо передо мной. Внутри лежали кипа листов А4 и несколько фотографий, которые он затем извлек оттуда и веером разложил на столе.
На снимках была она, убитая девушка, лежавшая обнаженная на берегу реки, но только теперь ее лицо и части тела предстали без цензуры. После увиденного мир будто бы перевернулся с ног на голову Я знал ее.
Сигарета, сказал он.
Что, сигарета? отстранено произнес я, продолжая лицезреть ужасные фотографии.
Фильтр уже задымился.
Я резко перевел взгляд на руку, в которой были зажаты остатки сигареты. Действительно, в дрожащей мелкой дрожью руке дымился фильтр.
Кнутов с особой осторожностью вытянул бычок из моих пальцев и, затушив его об пол, выкинул в мусорное ведро.
Да ты весь побледнел, с каким-то подозрением затем отметил он. Плохо что ли стало? Узнал девчонку?
Я медлил с ответом.
Или ты такой впечатлительный малый? продолжил он.
Нет, не узнал, глухо ответил я.
Жаль, вздохнул Кнутов и бодро сложил фотографии в папку, которую потом поместил обратно в выдвижной ящик.
Я могу идти?
Почти, иронично произнес он. Сейчас пальчики откатаем, и можешь уходить восвояси.
Пальчики?! Зачем?! Я же здесь совсем не при чем! испуганно и с долей недоумения я покосился на него.