И все-таки есть какой-то диссонанс с этим больничным видом, думает Элин, заходя в дверь, незаметные на фотографии в буклете детали: резные балюстрады и балконы, прекрасная длинная веранда на первом этаже.
Это и есть та аномалия, напряжение, которое она ощутила. Это наслоение ужасает. Больничное учреждение, раскалывающее изящество.
И наверное, это сделано намеренно, понимает она. Здание спроектировали таким образом, пытаясь скрыть, что когда-то сюда приезжали не ради забавы.
Здесь люди сражались с болезнью, здесь они умирали.
И теперь ей становится понятно, почему брат решил отпраздновать помолвку именно здесь.
Это место, как и Айзек, показывает миру только фасад.
И прячет все, что на самом деле скрывается за ним.
5
Тьфу ты! бормочет Адель, дергая ключ в замке.
Почему он не поворачивается? Вот всегда так, когда спешишь
Дверь раздевалки распахивается, и врывается холод.
Адель вздрагивает и роняет ключи.
Все хорошо?
Она с облегчением расслабляется, узнав голос: это Мэт, белобрысый швед, один из многих сотрудников-иностранцев. Он работает в баре. Слишком самоуверен. Светло-зеленые глаза первым делом тебя раздевают, а потом смотрят сквозь тебя.
Все прекрасно. Адель поднимает связку ключей. Просто тороплюсь, только и всего. Эту неделю Габриэль проводит с отцом. Стефан должен увезти его сегодня вечером. Хочу успеть домой, чтобы попрощаться.
Она наконец-то открывает шкафчик и вытаскивает сумку и пальто.
Только что объявили, что фуникулер прекратил работать. Мэт вставляет ключ в свой шкафчик. И до утра не запустят.
Адель смотрит в окно. Там бушует метель, завывает ветер, стуча в стену отеля.
А автобусы?
Еще ходят, но наверняка там толкучка.
Он прав. Прикусив губу, Адель смотрит на часы. Она должна быть в долине через час. И если поторопится, может успеть.
Попрощавшись, Адель выходит через боковую дверь. На улице останавливается, поеживаясь, оглушенная силой ветра. Он швыряет ледяную дробь ей в лицо и в глаза. Щеки уже горят от холода.
Адель натягивает шарф на нос и идет по тропе, ведущей к главному входу.
С каждым шагом ноги утопают в снегу. Холод проникает сквозь тонкие кожаные сапоги. Вот ведь идиотка! Надо было надевать нормальные зимние сапоги. А теперь ноги промокнут, не пройдет и пары минут.
Она идет дальше, стараясь избегать самых больших снежных наносов. Но останавливается, когда в кармане вибрирует телефон. Адель вытаскивает его и видит сообщение от Стефана: «Вышел с работы. До встречи».
С работы.
Это слово вызывает знакомое отвращение. Адель ненавидит себя за это.
Она знает, что не стоит размышлять о том, как все могло бы бытьпродвижение по карьерной лестнице, неплохая зарплата, путешествия, но не может выкинуть эти мысли из головы.
Как бы она ни пыталась найти причины и оправдания, совершенно очевидно, что на жертвы пришлось пойти ей, а не Стефану. Он-то не попрощался со всеми своими планами и колледжем, когда родился Габриэль. Он получил диплом с отличием и тут же нашел работу в мультинациональной компании в Веве, занимающейся маркетингом. Стефана ценят, дела у него идут отлично. А заработок еще лучше.
Его подружка работает в той же компании и получает столь же впечатляющую зарплату, насколько может судить Адель. Лизанеписаная красавица, но работа ее очевидно дорогого косметолога и врожденная уверенность говорят сами за себя.
Адель могла бы справиться с мелочной и глупой завистью, но ее тревожит возможное влияние всего этого на Габриэля. Адель знает, что вскоре Габриэль начнет замечать разницу в том, кем работают родители.
В глубине души она боится, что он станет ее презирать, решит, что она и то, что она может дать ему, второсортно по сравнению с тем, чем может обеспечить Стефан.
Адель знает, что глупо думать об этом, забегая вперед, ведь пока все, что любит Габриэль, не связано с деньгами. Обнимашки и книжки на ночь. Горячий шоколад со взбитыми сливками. Совместные игры в песочнице. Катание на санках.
Она мысленно улыбается, вспоминая поездку на прошлой неделе. Как они втиснулись на санки вдвоем и набрали такую скорость, что потеряли управление и врезались в забор у подножия холма. Габриэль оказался верхом на ней, истерично хохоча.
Воспоминания тут же отбрасывают тревоги в далекое будущее. «Соберись, говорит она себе, делая шаг в сторону, чтобы обойти упавшую ветку. Хватит думать о плохом».
И тут она чувствует что-то на своей лодыжке. Какую-то тяжесть.
Она за что-то зацепилась? За очередную ветку?
Опустив взгляд, она цепенеет. Лодыжку держит рука в перчатке. И резко дергает ногу Адель назад. Адель падает ничком в мягкий, воздушный снег.
Крохотные снежинки забиваются в рот и глаза.
6
Свисающая с потолка белая люстра напоминает Элин веревку висельника.
Провода такие длинные, что тянутся на несколько метров, провисают в середине и тянутся дальше. Сама люстра не более чем кошмарное сплетение проводов в замысловатой петле. Несомненно, чудовищно дорогая, с художественным посланием, которое Элин не в состоянии постичь, но, как бы то ни было, странно видеть такую люстру в лобби отеля.
Нечто настолько зловещее в месте, которое обязано излучать гостеприимство.
Остальное не лучшекожаные кресла, расставленные вокруг узкого деревянного стола, и большой кусок серого камня в качестве стойки администратора. Даже картина над камином какая-то мрачная: на полотне сердито темнеют завитки серой и черной краски.
И как тебе? Элин толкает Уилла в бок. Мечта архитектора?
Она уже представляет, что он скажет позже: дизайн, который раздвигает границы, эмоциональный, всеобъемлющий.
Элин воспринимает подобные слова, не вдаваясь в их смысл, для нее они создают своего рода поэзию. Когда Уилл говорит об архитектуре, восхищается кирпичом и штукатуркой, он открывает так много своих мыслей и чувств.
Обожаю такое. Подобные здания оказали огромное влияние на архитектуру двадцатого века. Стиль, который люди ассоциируют с модернизмом, впервые появился именно в санаториях, Уилл замолкает, заметив выражение ее лица. Тебе здесь не нравится, да?
Даже не знаю. Как по мне, выглядит слишком холодно. Прямо как в больнице. Такое огромное пространство, и почти пустое. Всего несколько кресел да столов.
Так и задумано. Элин слышит легкое напряжение в его словахон раздражен тем, что она не поняла. Белые стены, дерево, натуральные материалы. Реверанс первоначальному дизайну санатория.
Чтобы выглядело стерильно?
Элин кажется странным, что кто-то мог намеренно спроектировать совершенно лишенное тепла и комфорта помещение.
Так делали в целях гигиены, но также считалось, что белизна привносит «внутреннюю чистоту», Уилл показывает пальцами кавычки. В то время архитекторы экспериментировали, хотели понять, как дизайн влияет на людей. Здание вроде этого само по себе использовалось как медицинский инструмент, каждая деталь создавалась, чтобы помочь пациентам выздороветь.
А что насчет всего этого стекла? Не уверена, что оно бы мне помогло.
Элин смотрит через огромное окно на яростную метель, проносящиеся мимо снежные вихри. Почти ничего не отделяет ее от внешнего мира. Несмотря на исходящее от камина тепло, она ежится.
Уилл следует за ее взглядом.
Считалось, что естественный свет и вид на пейзаж тоже исцеляют.
Может быть.
Элин смотрит ему за спину, и взгляд останавливается на маленьком стеклянном ящике, свисающем с потолка на тонкой металлической проволоке.
Подойдя ближе, Элин видит внутри серебристый флакон. Ниже надпись на французском и английском:
Crachior. Spitton. Плевательница. Широко использовалась пациентами, чтобы уменьшить распространение инфекции.
Элин поворачивается к Уиллу.
Скажешь, это не странно? Вот так повесить эту штуковину здесь в качестве художественной инсталляции?
Да все зданиеодна большая инсталляция. Уилл касается ее руки, и его тон смягчается. Дело же не в этом, да? Ты просто нервничаешь, верно? Из-за того, что снова его увидишь.
Элин кивает и прижимается к нему, вдыхая знакомый, успокаивающий аромат его одеколонабазилик и тимьян с легким дымком.