Сейчас, когда он снова видел Лерино лицо на стене, ему стало невыносимо больно от желания захватить эту картинку с собой. Но нет. Решение принято. Плоть его всё ещё бунтовала, но головой он прекрасно понимал, что желание это детское и глупое, что не стоит брать с собой ничего лишнего. К тому же Лера со всеми её чарующими улыбками и пленительными изгибами всегда c ним, всегда в его телефоне, двадцать четыре на семь. Да, формально между ними сейчас восемь тысяч километров. Они, по сути, не знакомы. Но это всё неважно. Потому что он уже целый год просыпается и засыпает вместе с ней. Потому что скоро эти километры растают. Как растает словно сон на рассвете этот ветреный, холодный посёлок. У которого даже имя максимально колючее. Максимально неуютное. Максимально пробирающее до костей. Максимально лишающее любых надежд.
***
«Зато максимально честное» решил Лёха, шагая в пять утра на железнодорожную станцию. За спиной оставались хмурые серые пятиэтажки, лай потревоженных собак и запах черёмухи. Возле указателя с перечёркнутым словом «Февральск» парень остановился и сделал селфи. Тут же разместил его на своей страничке в Инстаграм. Ещё одно фото щёлкнул на фоне ярко-салатного, сильно покосившегося, но свежеокрашенного поселкового магазина с аляповатой вывеской: «Минисупермаркет». Привычным и доведённым до полного автоматизма жестом пролайкал все новые фотографии Леры. И вдруг услышал далёкий, протяжный гудок паровоза.
О нет, только не это! Он рванул с места в ту же секунду и побежал так, как никогда в жизни не бегал. Привычный лозунг: «Главное-не победа, главное-участие» для данной ситуации совершенно не годился. Лёха рванул отчаянней и стремительней, чем на областных соревнованиях по лёгкой атлетике. Тогда ставкой была всего лишь поездка на очередной этап соревнований. Сегодня же ставкой был билет в новую жизнь. Собственно, даже не билет, а сама его будущая жизнь. Которой просто не будет, если он опоздает на поезд. Не будет интересных путешествий, новых друзей и новых впечатлений. Не будет настоящей Лериной улыбки и настоящей Леры. Будут только мамины слёзы, папино ворчание, вечная железка и вечный холод. Разумеется, урождённый посёлка «Февральск» излишне драматизировал. Ну, а кто в его возрасте не драматизирует?
Увидев, что поезд трогается, Лёха до предела напряг все мускулы и натянул сухожилия. Помчался практически ничего вокруг себя не видя. Что есть силы. На самую важную для него сейчас медаль. А в голове в это время чередой сменялись картинки. Словно кадры допотопных диафильмов, что однажды нашёл у дедушки. Вот мама тихонько, а потом всё громче и настойчивей стучится в дверь его комнаты. Вот она закрывает распахнутое окно. Садится на смятую постель. Несколько раз перечитывает записку. Обхватывает руками голову. Вот в комнату заходит хмурый отец. Усаживается рядом. Обнимает жену за плечи.
Спортсмен что ли? услышал он сверху чей-то сиплый голос и увидел, как проводник, стоящий на подножке, тянет ему руку. Леха цепко ухватился, и усатый пожилой дядька втащил его в тамбур.
Сильный чертяка, ухмыльнулся дядька, потирая предплечье. Достал пачку сигарет из кармана, закурил, протянул Лёхе. Тот отрицательно помотал головой и попытался восстановить дыхание, слегка наклонившись вперёд и упёршись руками в колени.
Точно спортсмен. Одобряю. Я тоже когда-то был спортсменом. Футбол очень любил. А билет то у тебя имеется, атлет? Или с билетом не по-спортивному?
Лёха сдернул с плеча сумку, достал телефон и показал экран проводнику. Тот взял в руки телефон, достал из кармана рубашки очки, надел, посмотрел внимательно на экран:
А нормального билета, стало быть, нет? Бумажного? Эх, куда катится этот мир? Эпоха цифровых дебилов, прости, господи.
Лёха смущённо улыбнулся, уставился в пол.
Стало быть в Благу намылился? спросил его проводник, отдавая телефон обратно.
Не совсем, смущённо ответил Леха.
В Москву что ли?
Лёха выпрямился и поднял глаза:
Хм. А как вы догадались?
Да тут и гадалкой быть не надо. По глазам твоим всё понятно. Эх, пропадёшь ты, хлопец в столице. Слышал небось, что где родился, там и пригодился?
Вы даже не представляете сколько раз, улыбнулся Лёха и попрощавшись, и поблагодарив работника железки, прошёл в вагон. Ритм дыхания быстро пришёл в норму, но сердце в грудной клетке продолжало танцевать. Только уже не безумный канкан, а скорее какой-нибудь медленный вальс. Леха попытался вспомнить, какую мелодию они слушали однажды на уроке. В конце концов, как это ни странно было ему самому, вспомнил. Вальс цветов Чайковского. Точно, именно эта музыка сейчас звучала у него в груди. Только почему они слушали её на уроке математики? Этого он вспомнить не смог.
А дома, на кухне тем временем мама и отец завтракали. Нина Николаевна пила растворимый кофе и одновременно перелистывала страницы на планшете сына. Григорий Михайлович смотрел укоризненно. Увидев, что от его красноречивого взгляда супруге ни тепло, ни холодно, схватил пульт от телевизора и начал щёлкать по каналам:
курс рубля резко снизился к доллару после того, как
самолёт потерпел аварию
между Китаем и Россией
в Москве пропала, а предположительно похищена известная бьюти блогер, сыгравшая главную роль в картине «Солнышко лесное».
Оставь, остановила его жена, когда он собирался переключить канал. Дослушав до конца сюжет, она снова уткнулась в экран планшета.
Григорий Михайлович выключил телек и раздражённо бросил пульт на стол:
Ну, хочешь, я участковому позвоню? Пацан по закону ещё два месяца несовершеннолетний. Задержат, вернут- обратился он к супруге.
А потом что?
Образумится, может
Да, нет, Гриш, не надо. Вырос наш птенчик уже, пусть летает.
Нина Николаевна подняла глаза на мужа, посмотрела долгим-долгим взглядом. Потом встала, поцеловала в макушку и начала мыть посуду.
***
Лёха вздрогнул и проснулся. На соседнее кресло шумно плюхнулась какая-то дама. Она разложила вокруг многочисленные пакеты, а одну из сумок даже поставила ему на колени. На вид девица была старше его. Но вот на пару лет или на весь десяток, он бы определять не рискнул. Волосы, такого белого цвета, что удавилась бы от зависти любая Снегурочка, были распущены и доходили до самой поясницы. Губы слишком большие и пухлые, явно накаченные. Ресницы слишком длинные и густые, чтобы заподозрить натуральность их происхождения. А вот сиськи вроде свои, родные. Маленькие, стоячие, со смотрящими вверх бесстыдными сосками. Размер был настолько скромный, что его обладательница не считала нужным носить бюстгальтер.
Лёха многозначительно посмотрел на сумку, которую на него так бесцеремонно водрузили. Медленным изучающим взглядом прошёлся по голым ногам нежданной попутчицы. Та нисколько не смутилась: повернулась к нему лицом, открыла маленькую сумочку, достала из неё блестящую косметичку. Взяла своими тонкими, очень изящными, и, как ни странно, без всякого маникюра на ногтях, пальцами маленькое зеркальце. Посмотрела в него, капризно надула губки, повозила по ним помадой. Потом собрала всё своё хозяйство и сложила обратно в сумку, по-прежнему не говоря ни слова и не обращая на Лёху никакого внимания. Достала телефон из нагрудного кармана стильной бежевой рубашки, снова недовольно надула губы и щёлкнула селфи. Нажала на имя «Андрей» в списке контактов и низким грудным голосом, не громко и спокойно заговорила:
Зая, я возвращаюсь. Нет, спасибо. Нет, даже слушать не хочу.
Лёха вспомнил как однажды на пасеке у деда до тошноты объелся липовым мёдом. Как погружал ложку в стеклянную банку и как медленно стекали с неё тяжелые янтарные капли. Вот такой же сладкий и тёплый голос был у порно Снегурки. И пахло от неё тоже сладко-сладко, то ли какими-то цветами, то ли карамельками.
И провинцию у моря не хочу. Вообще больше никаких провинций, никаких малых родин. Без меня, зая, без меня.
Лёха ухмыльнулся. Она явно посылала куда подальше этого неведомого Андрея. Но делала это таким голосом и таким тоном, словно объяснялась ему в любви. Словно не говорила, а напевала какую-то песню, возможно даже колыбельную. Небось, китайцы, что сидели недалеко на полу, именно так и подумали. Вон как уставились, даже про лапшу свою напрочь забыли. Он посмотрел в их сторону, подмигнул одному. Узкоглазый земляк смутился, поспешно опустил взгляд обратно в коробку и продолжил жадно поглощать пустые калории, щедро сдобренные лошадиными дозами глутамата.