Инспектор Хан продолжил:
Если советник Чхои провозгласит, что поспособствовал поимке священника, его светлость может избежать участи остальных «южан». Однако можете быть уверены, я не собираюсь ему помогать.
Тут мне в голову пришла одна мысль, и по спине пробежал холодок. Советник Чхои боялся погибнуть, потому что его партия связана с католицизмом, а сын советника ненавидел католичку госпожу О за испытанное унижение. Я начинала прослеживать связь.
Айгу, айгу. Вечно ты подслушиваешь!
Ко мне подошла Эджон с подносом, на котором стояли бутылки вина и чаши для полицейских, на ночь остававшихся в ведомстве. Эджон была на год старше меня, но на голову ниже. Собственно, я была выше большинства полицейских тамо.
Однажды ты узнаешь то, что не следует, и это тебя убьет.
Они никогда не узнают, ответила я. Я невидима.
Когда мы проходили мимо павильона, я заметила человека, на которого ранее не обратила внимания. В тенях возле колонны стоял старший полицейский Сим. Он наверняка должен был нас увидеть, но даже не оглянулся, когда мы прошли. Он неотрывно смотрел на командора Ли и инспектора Хана, и вечно суровый изгиб его бровей как-то поник. Мне показалось, что в его глазах я разглядела отчаяние.
Похоже, ведомство вытягивает радость из каждого, пока от нас не останется одна пустая оболочка.
* * *
Соль! Держи фонарь выше!
Эджон всеми силами старалась не уронить звякающие на подносе бутылки. Мы только что прошли сквозь маленькие ворота в западный двор. Она тихо заговорила со мной:
Полицейский Кён, кстати, тоже там. И он до сих пор не простил тебя за кражу лука.
Я как будто проглотила кипящей воды. Я и забыла уже почти о том случае, но сейчас меня снова обожгло яростью.
Ты, может, считаешь его непритязательным полицейским, но задумайся: как полицейский Кён, который совершенно не умеет сражаться, получил такую должность? Да просто его предки были из высшего сословия, и у него до сих пор есть связи среди влиятельных семей.
Знаю, знаю, пробормотала я.
А вот старший полицейский Сим Эджон оглянулась через плечо, словно хотела убедиться, не идет ли он по пятам, он совсем другое дело. Его положение в обществе ниже, чем у Кёна.
Что? Он не из знатной семьи?
Он соджа, незаконнорожденный. Из-за нечистой крови ему даже экзамен запретили проходить.
Я озадаченно нахмурилась. Офицеров отбирали по итогам военного экзаменамугвы, и в них было дозволено участвовать всем мужчинам, кроме незаконнорожденных сыновей. Соджа, как и невежественным крестьянам, не дано было подняться по социальной лестнице.
Но тогда как он стал военным офицером? удивилась я.
Инспектор Хан. Он сказал командору, что нельзя попусту тратить такой талант. Ты же знаешь, как близки они с командороминспектор ему прямо как сын. Так что наш командор Соль! Фонарь!
Я подняла обратно фонарь из рисовой бумаги, за которой ярко теплилось пламя.
Я как-то раз подслушала разговор с полицейским Симом. Он говорил, что у его отца нет законного сына, продолжала Эджон. И вместо того, чтобы объявить Сима наследником, тот усыновил племянника. Ничего необычного, но представь, какую боль испытал отвергнутый отцом сын? Неудивительно, что он такой тихий. Он даже когда с нами говорит, взгляд в землю опускает!
Я вдруг поняла, что полицейский тоже отмечен, как и я. Невидимое клеймо было выжжено у него на лбу: «Сын любовницы».
«Надо быть к нему подобрее, подумала я. Все же мы оба изгои».
А полицейский Кён может проходить военный экзамен сколько душе угодно, проворчала Эджон. Только вот Кёну никак не хватит таланта его сдать. Ему вообще мало что хорошо дается.
Кроме, разве что, крысятничества. Уверена, в прошлой жизни он был крысой, пошутила я и, когда Эджон прыснула, добавила: Жаль только, внешне не похож.
Эджон засмеялась, и я вместе с ней; пустой двор заполнило наше заговорщическое хихиканье. Но очень скоро нам пришлось утихнуть: мы оказались перед низкими ступеньками к длинному деревянному зданию, освещенному огнем от двух пылающих котлов. Мы поднялись, я оставила фонарь на террасе и открыла раздвижную дверь. Дерево задребезжало. Здесь полицейские, скрестив ноги, предавались разговорам, чтению и латанию полицейской формы. В углу небрежной стопкой было навалено хлопковое постельное белье. На деревянных гвоздях на стене за шелковые ленты были подвешены черные полицейские шляпы.
Мы с Эджон принялись устанавливать низенькие столики, но я нутром чувствовала присутствие полицейского Кёна, как если бы он был назойливым, невидимым глазу комаром. Я очень старалась не обращать на него внимание, склоняла голову, смотрела на бутылки и чаши, но засевший в голове вопрос упрямо поднимал мой взгляд вверх: «Он до сих пор на меня злится?»
Он наблюдал за мной с недовольной натянутой улыбкой.
Я больно закусила нижнюю губу, вспомнив, как я вырвала у него из рук лук, словно Кён был всего лишь глупым мальчишкой. Очень хотелось провалиться под землю. Для мужчин честь была дороже жизни, а я его обесчестила. Посрамила перед другими полицейскими.
Что за дерзость! испугал меня выкрик одного из старых полицейских. Как ты смеешь так прямо глядеть в лицо старшему по званию?!
Я раскаянно извинилась, вновь опустила голову и продолжила разливать вино по чашам.
Ничего страшного, тихо произнес Кён.
Нет, господин, нельзя позволять им относиться к вам с неуважением, залебезил старый полицейский перед гораздо более юным Кёном. Соль до сих пор только учится, и ее надо сразу жестко наказывать, иначе она так никогда и не станет правильно себя вести.
Это существо настолько тупое, что вряд ли ее получится научить хоть чему-нибудь. Кён в несколько глотков осушил чашу. Налей мне еще.
Я аккуратно и медленно наполнила чашу вином, и тут Кён резким движением руки плеснул жидкость мне в лицо. В груди поднялась волна гнева, но я сидела смирно. Вино стекало по лбу, щекам, капало на ладони, в которых я держала бутылку.
Я покрепче сжала зубы и напомнила себе: «Служанка не должна проявлять эмоций. Спрячь их до той поры, пока не останешься одна. Кричать и плакать будешь, когда все заснут».
А полицейский Кён как ни в чем не бывало повернулся к полицейским и спокойно произнес:
Я слышал, госпожа Ким просто в ярости.
Полицейские не ответили: они молча смотрели на мое пропитанное стыдом лицо. Наконец старый полицейский уточнил:
Это мать той безносой жертвы?
Она самая. Она-то думала, что ее позовут на осмотр тела, однако протокол не был соблюден. Госпожа Ким приказала привести к ней слугу инспектора Хана для наказания. Кён почесал подбородок, словно бы задумавшись. Как будто он был на это способен. Поговорю, пожалуй, с инспектором Ханом. Предложу ему одну служанку, которая наверняка будет рада вновь спасти ему жизнь
Его взгляд остановился на мне, и в голове вихрем пронеслась мысль: «Инспектор Хан в жизни не навредит мне».
Чего это ты улыбаешься? требовательно произнес он.
Нэ? я смутилась. Я не улыбаюсь, господин.
Нет, улыбаешься.
Не улыбаюсь!
Он на мгновение замер, а в следующую секунду уже бросился ко мне, да так быстро, что я даже дернуться не успела. Он схватил меня за воротник и потащил, натягивая ткань на шее не хуже петли; каждый раз, спотыкаясь, я начинала задыхаться. Рывоки я, оказавшись в воздухе, рухнула на ступеньки и покатилась вниз, во двор. Рот наполнила слюна с медным привкусом. Я потеряла всякое ощущение пространства.
Ты кем себя возомнила, инёна? со смертельным спокойствием проговорил Кён. Он много как называл меня в прошлом, но сукой ещё никогда. В свете горящего в котле пламени мне было видно его бледное лицо, перекошенное от убийственной ярости. Думаешь, раз ты один раз инспектора впечатлила, то уже перестала быть рабыней?
Он двинулся ко мне, и с каждым его шагом, с каждым треском грязи под ногами я чувствовала, как у меня съеживается желудок. Внутри все сжалось в ожидании удара. Вместо этого Кён присел и вытянул шею, заглядывая мне в глаза.
Помни свое место, Кён ударил меня по затылку, и перед глазами заплясали белые точки. Ты должна разносить чай. Еще один удар. Похоже, он решил забить мне этот урок прямо в голову. А не раскрывать преступления. Удар. Айгу, айгу. Только взгляни на себя. Какая гордость, какое высокомерие! Удар. Кем ты себя возомнила, девочка?