По крайней мере, сейчас я могу видеть его лицо: начисто выбритое, в противоположность Арку и многим из летней команды, чьи антарктические бороды делают их похожими на портлендских хипстеров. Алекс по-мальчишески красив, у него небрежная прическа и гладкая кожа, слегка загоревшая за проведенное на улице время. Около двадцати пяти, по моим догадкам, я мысленно делаю заметку завтра проверить его медицинский файл. Я улыбаюсь ему, но он не отвечает взаимностью, и прежде чем я отворачиваюсь, успеваю заметить холод, сквозящий в его выражении лица, который напоминает мне Сандрин.
Арк варил борщ на прошлой неделе, продолжает Каро, когда мы усаживаемся напротив них. Получилось неплохо.
Он одобрительно поднимает большие пальцы.
Лучше, чем твой бисквит, замечает он с сильным русским акцентом. Что это было за дерьмо?
Каро смеется и показывает ему средний палец.
Такое дерьмо, что ты ел добавку, а?
Что я могу сказать? Я старая толстая свинья, Арк, гогоча, потирает свой внушительный живот.
Естественно, вся схема с готовкой по сменам работает лучше летом, когда здесь больше людей, объясняет мне Каро, пока я ковыряю жирный кусок рыбы. Но мы пытаемся почаще вносить изменения не хотим, чтобы народ затосковал по дому.
Так чем ты тут занимаешься? спрашиваю я Алекса, занятого поглощением еды с концентрацией человека, который либо голодает, либо надеется избежать разговора.
Полевой помощник. Его выразительные карие глаза встречаются с моими.
Я наконец-то определяю его акцент.
Ты из Ирландии?
Ага. Донегол.
Там хорошо. Я как-то ездила туда с палатками.
Намокла небось? Выражение лица Алекса выдает мимолетное удивление.
Немного.
Он позволяет себе полуулыбку, но потом его взгляд проходится по Дрю, приближающемуся с нагруженной едой тарелкой. Он садится возле меня, кивая на мой жалкий ужин.
Ты не голодная?
Как-то нет аппетита, признаюсь я.
Каро мельком оглядывает меня с ног до головы.
Тебе бы он не помешал, она улыбается, показывая, что не хочет меня обидеть.
Наверное, просто устала, пожимаю плечами я, расправившись с несколькими кусочками картошки, прежде чем сдаться. Правда в том, что все наслаждение от еды исчезло после аварии.
Хотя, по моим подозрениям, таблетки тоже не облегчают ситуацию.
Дай сюда. Арк берет мою тарелку и соскребает еду на свою. Нехорошо будет это выбрасывать.
Алекс встает, оставляет пустую тарелку и стакан возле стойки, затем молча уходит. Каро смотрит ему вслед, но Дрю только невозмутимо вскидывает бровь, поворачиваясь ко мне.
Итак, что ты думаешь об этом всем?
Я делаю глоток воды.
Отлично. То есть это все, конечно, ошеломляет, но я привыкну.
Ну, мы рады, что ты с нами. Каро дружелюбно пожимает мне руку. Это маленький жест, но ее доброта трогает меня. Мне нравятся она и Дрю, с облегчением осознаю я. У меня будут здесь хотя бы двое друзей.
Подходящий ли сейчас момент, чтобы спросить о моем предшественнике? Я почти ничего не знаю о Жан-Люке, французском докторе, чья смерть привела к тому, что я сижу здесь. Только то, что он умер на льду в результате какого-то несчастного случая во время спуска.
Но каким-то образом я чувствую, что никто не захочет об этом говорить. Все-таки Антарктика опасна это уж точно было понятно из интенсивного курса АСН по медицине. Здесь могло случиться все, что угодно, и мы находимся очень далеко от помощи. Легче вернуть кого-то с Международной космической станции, заметил один доктор из АСН в Женеве, чем отсюда посреди зимы.
Беспокоятся об этом другие так же, как я?
Я оглядываюсь по сторонам, но атмосфера среди примерно двух десятков людей в столовой кажется расслабленной и беспечной если их и беспокоит то, насколько они изолированы, они хорошо это скрывают.
Несомненно, это наилучший способ, решаю я. Просто выкинуть это из головы.
Глава 3. 19 февраля, 2021 года
Где я вообще?
Я просыпаюсь, дезориентированная, в сумерках, искусственно созданных опущенными жалюзи. На несколько секунд я вернулась туда, в госпиталь, когда меня привезли после аварии. Такое же ощущение растерянности, замедленного времени. Постепенное вторжение воспоминаний.
Эти лисьи глаза в свете фар, стремительное приближение деревьев.
Никогда, к счастью, не момент столкновения.
Не последствия.
Но я не там. Я в Антарктике. Я прилетела на самолете вчера. Я собираюсь провести следующие десять месяцев здесь, на льду, с дюжиной других душ за компанию.
От этой мысли у меня беспокойно переворачивается желудок, а затем резко подступает тошнота. Я выбираюсь из кровати и бегу по коридору, добираюсь до тесной ванной как раз вовремя, чтобы успеть склониться над унитазом. Меня тошнит.
О боже. Я опираюсь о белую кафельную стену, тяжело дыша. Голова кружится от зарождающейся мигрени. Комната вертится секунду или две, и я боюсь, что упаду в обморок, но ощущение проходит через несколько глубоких вдохов.
Высотная болезнь. Все переносят ее после прибытия, но я внимательно прослежу, чтобы она не переросла во что-нибудь похуже. Последнее, что мне нужно, это пневмония редкое, но опасное осложнение от пребывания на таких высотах.
Поднимаясь на ноги, я набираю в руки воду из-под крана и пью, затем умываюсь, избегая смотреть на свое отражение. Это привычка, которую я выработала после восстановления. Я не хочу смотреть на шрам, на мои безвозвратно испорченные черты лица дольше необходимого достаточно того, что я вынуждена терпеть реакцию окружающих.
Вернувшись в спальню, достаю несколько таблеток «Гидрокодона» из моих запасов и смотрю на часы. Пять сорок шесть утра. Я спала семь часов, самый длинный период непрерывного сна за многие месяцы.
Одевание в спортивные штаны и легкую футболку сопровождается вихрем искр и потрескиваний. Еще одна неожиданная черта станции из-за сухой атмосферы статическое электричество ударяет по-другому. Вчера Дрю показал мне полоски алюминиевой ленты на всех столах, ведущие к радиаторам или другим заземленным частям здания, которые используются, чтобы «разрядить» себя, прежде чем прикасаться к компьютерам или другому чувствительному оборудованию. Он продемонстрировал, как проводить локтем по стене, рассеивая накапливающееся электричество это менее болезненно, чем позволить ему выходить через кончик пальца.
В столовой я удивлена, что не первая пришла к завтраку. Алекс сидит в одиночестве, согнувшись над книгой. Я наливаю кофе, молясь, что смогу удержать его в себе. Стоило бы пить только воду, но мне нужно, чтобы кофеин приободрил меня и смыл ужасный привкус во рту.
Что-то хорошее? я усаживаюсь напротив Алекса, кивая на его книгу.
Ага. Очень жутко, он показывает мне обложку, «Темная материя», Мишель Пейвер, а потом закрывает книгу и откидывается назад, не глядя мне в глаза. Есть в нем что-то такое, что я никак не могу определить. Напряжение в его позе. Какая-то настороженность. Я замечаю, что его правая нога подергивается, пока он проглатывает остатки своего тоста.
Так как ты себя чувствуешь? спрашивает он наконец, нетерпеливым жестом убирая волосы с лица. Это очень вежливый вопрос, но его тон намекает, что он спрашивает просто из вежливости.
Как зомби, морщусь я.
Тень мелькает на лице полевого ассистента. Он моргает, глядя на меня, потом отводит глаза.
Просто высотная болезнь разыгралась, поспешно добавляю я. Ничего серьезного.
Ну, ты в хороших руках, не так ли? Ты же доктор, он напряженно улыбается, поднимаясь, как будто ему не терпится уйти. Мне пора. Неполадка с душевыми. Мне надо бы помочь Каро их отремонтировать, пока не получил по шее.
Я понуро попиваю кофе, пока Алекс загружает свою тарелку и приборы в промышленную посудомойку по утрам мы сами разбираемся с посудой, Дрю объяснил мне это вчера, в другое время мы убираем по очереди. Я наблюдаю, как он покидает столовую, и не могу отогнать ощущение, что его раздражает мое присутствие. Но почему? Наверняка я не сделала ничего, чтобы обидеть его?
Ты, должно быть, Кейт.
Я поворачиваюсь к высокому, хорошо сложенному мужчине. В отличие от Алекса он вроде бы искренне рад видеть меня на его лице расцветает приветливая улыбка.