Ева отошла на шаг от Уолша:
Шел бы ты, а? Тебе тут ничего не светит.
Уолш по-прежнему улыбался:
Да ладно! Они ж на тебя всех собак повесили. Ты ничем им не обязана. Что там сейчас происходит?
Я знаю не больше, чем ты. А то и меньше на самом-то деле.
Бросив взгляд на Кершоу, Уолш наклонился к ней:
Почему бы тебе быстренько своими словами не рассказать мне, что же все-таки произошло?
Она покачала головой:
Мне не о чем рассказывать.
Да? По информации из моих источников, ты не должна была ходить к тому дому.
Без комментариев.
А это правда, что вы с Джейсоном Скоттом были не просто друзьями? Не хочешь прокомментировать?
Ева решительно сложила руки на груди и снова качнула головой:
Я уже сказала. Ты зря тратишь время.
Она старалась говорить насколько возможно громко. Кершоу уже подходил, и она надеялась, что он слышал ее слова.
Проваливай, Уолш! рявкнул шеф. Ты на частной территории. Инспектору уголовной полиции Уэст нечего тебе сказать.
Кершоу был крупный мужчина с глубоким хриплым голосом, в котором чувствовался акцент уроженца Южного Лондона. Он возвышался над ними обоими, как башня.
Уолш с невозмутимым видом пожал плечами и поднял руки, сдаваясь:
Без проблем. Затем перевел взгляд на Еву. Я позвоню тебе, бросил он, прижав воображаемый телефон к уху.
Репортер натянул на лицо капюшон и, насвистывая, неторопливо направился к главному входу на кладбище.
Правильно, Ева, сказал Кершоу. Пойдем лучше со мной. Здесь есть другой выход. Найдем симпатичное местечко, где можно посидеть. Нам обоим будет полезно что-нибудь выпить.
Глава 3
Не обменявшись ни единым словом, они направились в деревню. Кершоу раскрыл свой громадный черный зонт, а его водитель медленно ехал за ними. Ева видела шефа впервые с тех пор, как ее отстранили от работы, и молчание ей показалось неловким. У них были нормальные рабочие отношения и пока что они сохранялись. Но перспектива тихой выпивки вдвоем не сулила ничего хорошего.
Первым на их пути оказался бар «Крикетерс Армс». Ева проследовала за Кершоу в глубь почти пустого зала.
Что будешь пить? спросил он, поставив мокрый зонт на стойку у двери.
Кофе, если у них есть, пожалуйста. И немного молока.
Ничего покрепче?
Нет, спасибо.
А, ну да, я забыл, ты же не пьешь.
Ее удивило, что он помнил об этом, хотя, с другой стороны, в тягостной атмосфере всеобщих возлияний в их отделе непьющий сотрудник выделялся среди общей массы как белая ворона.
Кершоу прошел к барной стойке, а Ева устроилась за столиком рядом с горящим камином. В овальном зеркале в медной раме она увидела свое отражение и поморщилась: волосы из-за дождя закрутились в дурацкие тугие завитки, щеки одутловатые, потухший взгляд, под глазами темные круги.
Ева вытащила из сумочки круглую резинку и собрала волосы в хвост, потом провела помадой по пересохшим губам и повернулась спиной к огню, стараясь впитать как можно больше слабого тепла. Увидев, что Кершоу возвращается с напитками, выпрямилась на стуле.
Вот, может, согреешься, угрюмо произнес он и со стуком поставил перед ней чашку кофе с молоком. Ты, кажется, совсем промокла.
Себе шеф принес полный стакан виски с содовой.
Он тяжело опустился в стоявшее напротив Евы кожаное кресло, провел пальцами по густым седеющим волосам, откинулся назад, ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Вот так лучше. Взяв стакан, он сделал большой глоток и покачал головой. Мне и в голову не могло прийти, что ты будешь на похоронах, а то бы я кое-что тебе сказал. Ты должна была знать, что это самая большая глупость, которую ты могла учинить. Не согласна?
Отблески огня освещали грубо вылепленное лицо, квадратный, воинственно выпяченный подбородок. Кершоу говорил негромко, но Ева почувствовала, что шеф еле сдерживает гнев, и промолчала. Не раскрывать ротсамая лучшая линия поведения. Пусть говорит, пусть высказывает все, что у него накопилось внутри. В конце концов его раздражение иссякнет, и он успокоится.
Кершоу вытянул перед собой длинные ноги и какое-то время смотрел в огонь, а потом снова перевел взгляд на нее:
Ну, и зачем ты явилась, когда ясно было, что тебя заметят? Я стараюсь разрядить обстановку, загнать этих законников в их вонючие конторы, замять это дело, а что до вдовыпусть себе скорбит. Я сделал все что мог, чтобы свести к минимуму последствия для тебя, Ева, и для нас всех. А ты являешься, и все летит к черту. Да еще этот говнюк-репортер нарисовался. Он отхлебнул еще виски, поднял глаза и поймал ее взгляд. Ты ведешь себя легкомысленно. Как будто тебе плевать на последствия для себя и для других. И то же самое с убийством. Тебе все нужно довести до крови. И так всегда, черт бы тебя побрал! Шеф тяжело вздохнул, в упор глядя на нее. Ты огорчила меня, Ева. Ты знаешь об этом? И тебя, кстати, тоже могли убить.
Он поднял брови, очевидно, ожидая ответа. Но что она могла сказать? Мысль о том, что ее могли убить, ничего не значила, но только он не поймет. Проработав с ним почти год, Ева считала, что шефсправедливый человек, в целом открытый и честный. Она знала, что он заступался за нее, насколько это было возможно, после убийства Джейсона. Жаль, что все так обернулось. Кершоу только исполнилось пятьдесят, через несколько месяцев он собирался выходить на пенсию и надеялся, что все пройдет гладко. А теперь по ее милости он попал под крупномасштабное внутреннее расследование со всеми вытекающими последствиями. Она подвела его и жалела именно об этом.
С Ником Уолшем я никак не связана. Я не говорила ни с ним, ни с кем-то еще из прессы и понятия не имела, что он будет преследовать меня, да еще в таком месте.
Шеф наклонился к ней:
Не будь ты такой наивной, черт возьми! Они же вцепились в эту историю, стараясь раскопать грязь. И я не хочу, чтобы ты давала им пищу. Зачем ты устроила эту сцену?
Я никакой сцены не устраивала. Меньше всего я хотела, чтобы кто-то видел меня.
Да ну! Кершоу со стуком поставил стакан на стол, и ложечка у нее на блюдце звякнула. Ты ведь думала, что это твой долгприйти на похороны, разве нет? Он вопрошающе всматривался в нее. Именно поэтому ты пришла?
Мой долг?
Ты чувствовала, что обязана быть там.
Ничего подобного, шеф.
Тогда почему ты пришла?
Ева молча смотрела ему в глаза. Неужели он действительно считает, что она могла спокойно остаться дома во время похорон, как будто все происходящее не имело для нее никакого значения? Как будто Джейсон для нее ничего не значил? Церковный двор, гроб с телом на плечах его друзей и коллег, могила, в которую его опускали, это воспоминание всегда будет стоять у нее перед глазами, как останется и чувство вины за его смерть.
Шеф по-прежнему пристально смотрел на нее:
Так почему же?
Я просто хотела попрощаться, вот и все.
Выражение его лица немного смягчилось.
Что бы ты ни чувствовала по отношению к Джейсону, ты должна была понимать, что прийти, когда там его жена и все семейство, но самое главноепресса с их поисками дерьма, это неразумно.
Семейная жизнь Джейсона была чистой видимостью, и все, включая Кершоу, знали об этом. Но спорить было бесполезно.
Я уже сказала. Я не думала, что меня увидят.
Кершоу сощурил карие глаза и покачал головой:
Тебе попросту на все наплевать, вот в чем проблема.
Он со скрипом отодвинул кресло на пару футов от огня, уже хорошо разгоревшегося. Языки пламени устремлялись вверх, в трубу камина. Достав из нагрудного кармана ослепительно-белый хлопчатобумажный носовой платок, Кершоу промокнул лоб.
Ты сама-то как? поинтересовался он, аккуратно сложил платок и убрал его обратно в карман.
Вопрос застал ее врасплох, как и нотки участия, прозвучавшие в его голосе.
В отношении Джейсона или в отношении расследования?
Я имел в виду Джейсона, но и по поводу дела тоже хотелось бы знать.
Со мной все будет в порядке. Я говорю о Джейсоне.
Шеф испытующе смотрел на нее, и в его глазах она заметила смущение. Ей следовало бы вести себя по-другому: показать свои чувства, но она не могла ни плакать, ни скорбеть. Возможно, он ожидал от нее именно этого. Откуда ему знать, что глубокое, мучительное чувство вины не оставляло ее? И ей не хватало Джейсона больше, чем она могла сама себе признаться.