В самом деле?
Ари прекратила своё нервное хождение и застыла, скрестив руки на груди. Глаза женщины опасно сощурились; взгляд её выражал желание побыстрее размазать надоевшую, назойливую муху. Желание, едва сдерживаемое какими-то рациональными соображениями.
Да, нервно сглотнула Настя.
Однако отчего же Ты была возле Древа Жизни?
Такое, вмурованное в мрамор, с красными листьями?
Именно.
Была.
И как?..
Красиво, пожала плечами гостья.
Ты касалась его? с охотничьим азартом уточнила Ари. Приложила, быть может, ладонь? Приникла ухом?
Блондинка чуть поддалась вперёд. Все кончики её пальцев теперь касались стола, и она едва заметно опиралась на них, то и дело перенося вес с ноги на ногу. Насте был знаком этот жест; она и сама так часто делала, когда пыталась удержать ускользающий контроль в беседе.
Было дело, настороженно ответила Касьянова.
И что?
И ничего. А что, должно было что-то произойти?
Всё ясно.
От досады Ари чуть было не прокусила губу. Сделав неопределённый жест руками, блондинка вновь водрузила своё миниатюрное тело в громоздкое кресло. Некоторое время хозяйка города молчала, зависнув над столом и быстро крутя в руках карандаш.
Скажи, быть может, какое-то место тебе особенно приглянулось?
Я вижу, многоуважаемая Ариматара находится в затруднительном положении, куда моя скромная персона никак не хотела её отправлять. Следовало бы отметить, что проговаривание тревоги, которая терзает достопочтенную Ариматару, могло бы пролить свет на все возможные недоразумения. Со своей стороны Касьянова Анастасия Сергеевна готова гарантировать полнейшее содействие.
Блондинка слабо улыбнулась и откинулась на спинку кресла, изучая Настю пристальным, немигающим взглядом.
Ни с одним местом тебе не захотелось Познакомиться поближе? Быть может, задержаться чуток?
Торчащие из грязи ноги меня позабавили. Но это явно не те ноги, у которых мне бы хотелось провести остаток жизни.
Понятно, с каким-то особым остервенением ответила собеседница.
В дверь робко постучали.
Что тебе, Крюк? устало прикрикнула Ари.
Я только хотел предложить, просунул голову мужчина неопределённой наружности, чтобы драгоценнейшая Аримат распорядилась устроить гостье экскурсию по Верхнему городу.
Ни в коем случае, скрипнула зубами женщина.
Тогда в карцер?
В карцер, мрачно перевела взгляд Ари на ошалевшую брюнетку. И добавила: Ничего личного. Маленькая техническая заминка. Тебе понравится. Я, как и прежде, переполнена отменным дружелюбием. Добро пожаловать.
Глава 6. Художественные вкусы Ари
Это была узенькая камера два метра на полтора. Единственным источником света служило крошечное окошко в двери, куда то и дело заглядывал охранник. Стены комнаты были покрыты веществом, напоминавшим на ощупь сопли. Пахло оно, точно скисшее молоко. На пол была небрежно брошена полуистлевшая лиловая подушка, на которую Касьянову галантно усадил конвойный, по-джентельменски улыбнувшись и пожелав девушке приятного времяпрепровождения.
Настя, исполненная горделивого достоинства, точно каменная Дева Мария в соборе, с укором взирающая на грешный мир приняла единственно возможную здесь позу. Девушка обхватила руками колени и уронила на них голову скорбная, ледяная, оцепеневшая, словно умирающая в снегах странница. Никто не знал, что она отправилась в Кальхинор, и никто не смог бы сюда проникнуть, даже если бы и захотел. У Насти внезапно защемило сердце при мысли об Але ах, если бы она была здесь! При этом незримый внутренний голос сущее безумие нашёптывал девушке, что Каштанка уже в пути, что подруга спасёт её, заберёт из плена.
Такие иррациональные, но крайне воодушевляющие надежды сменялись пронзительным разочарованием. Девушка корила себя за то, что по собственной глупости, самонадеянности и дурацкому любопытству залезла прямо в пасть дракона, угодила в капкан к представителям высшей и как оказалось крайне недружественной власти. «Горечь поражения» перестала быть красивой метафорой; Насте казалось, будто она ощущает этот жжёный привкус во рту, точно он въелся в её слизистые, встроился в самую структуру клеток. Увы: дрянная и слизкая похлёбка, коей её кормили два раза в день, никак не помогала смыть с губ это гадкое ощущение. И какого чёрта она полезла в Ариман?
Тогда, в Петербурге, всё в один миг сделалось чётким и удивительно ясным, вещи впервые за долгое время стали по полочкам. Какая-то невидимая волна сбила её с ног и тащила вперёд и вперёд, в Кальхинор. Девушка чувствовала, что она всё делает правильно и иначе не может быть; но заключение заставило посмотреть на мир через другую оптику. Настя решила, что у неё была свобода выбора, просто в какой-то момент она допустила роковую осечку. Надо было выйти на другой станции? Или обойти Кальхинор кругом? Остаться в Дейте? Поехать на четвёртый этаж вместо третьего? Казалось, какое-то одно правильное действие избавило бы её от ужасов темницы.
Брюнетка перебирала в уме всё, что видела и слышала, пыталась связать воедино разрозненные события и сценки. Ей было жизненно необходимо вычленить свою ошибку, чтобы получить призрачную надежду на освобождение; но логика в поведении окружающих не просматривалась. Во время прогулок по Ариману девушку явно стерегли, будто она способна передать горожанам страшную тайну но какую? И если так, не легче ли было сразу посадить её в карцер или отправить восвояси?
Единственная зацепка настойчивые расспросы Ари о том, понравилось ли ей какое-нибудь место в городе привела Настю к тому, что следовало выказывать больше восхищения пейзажами Аримана, громко хвалить бросающиеся в глаза места. Быть может, самолюбие градоначальницы задело её равнодушие? Касьянова живо ухватилась за этот аргумент как мало человеку нужно, чтобы перестать закапывать себя в могиле безумия!
Поначалу, чтобы сохранить стойкость духа, девушка пробовала считать часы и минуты. Но хлипкая плотина рациональности вскоре дрогнула под напором гнева, негодования и горечи, что рвались из самой глубины души. Лавина яростных чувств разнесла эту хилую преграду в щепки. Только выпустив всех своих демонов наружу, дав эмоциям опустошить себя, Настя начинала отстраивать башню логических конструкций заново, точно человек, что безуспешно пытается возвести высокий карточный домик, который постоянно падает.
Тысячи раз Касьянова перебирала в уме воспоминания, переигрывала их, изобретала миллионы способов сказать или сделать всё иначе; она разложила по деталям каждый шаг своего скорбного пути, бесконечно комбинировала всё новые и новые варианты поведения. Когда скудный паёк её мыслей заканчивался, девушка приникала к окошку и начинала стучать, колотить, звать на помощь. Ей всего лишь хотелось объясниться но внешний мир был глух и обращал на истерики Насти меньше внимания, чем разморенный сытым обетом сибарит на жужжание мелких мошек. Со временем девушка впала в самое настоящее отчаяние. Ужас сковал и мысли, и мышцы. В такие моменты разум человека похож на бескрайнюю, погружённую во мрак пустыню, где хозяйничают леденящие ветра.
Как долго это длилось? Трудно сказать. Она перестала считать дни, прекратила попытки реанимировать отмирающую умственную деятельность. У Касьяновой было такое чувство, будто её поместили в студень, и сам мозг её медленно превращается в густое желе. Эмоции атрофировались за ненадобностью; когда однажды дверь в камеру распахнулась, девушка испытала не больше изумления, чем стоящий в витрине манекен при виде ещё одного посетителя магазина.
Охранник вежливо помог Касьяновой встать. Поначалу мышцы отказывались ей служить, и передвигалась девушка крайне неуклюже, как ребёнок, который только учится ходить. Внезапный избавитель стал её опорой, её личным костылём; всю дорогу он верещал о каких-то ничтожных мелочах, а Настя ритмично кивала в ответ. Поддакивать не было сил: девушка так долго была в тишине, что каждое сказанное слово отдавалось в пустом своде черепа раскатом мощного набата.