Алёна, хватит на меня обижаться, первым не выдержал Женя и пододвинулся к девчонке.
Я на тебя не обижаюсь. Знаешь, что бесит?
Журналист отодвинулся и спросил:
Что?
Достало до самых печёнокты всё играешь, шутишь, и живёшь понарошку, как проходишь квест в дебильной компьютерной игре. А здесь всё по-настоящему, каждый миг надо решать, с кем ты и куда идёшь, как, впрочем, и прошлым летом. Я тоже вначале представила себя таким бесстрашным детективом, всё хи-хи, да ха-ха, а потом в лесу, когда по нам с отцом палили из проклятых стволов, а картечь нарезала осиновую листву возле моей макушки, то у меня разом испарились последние надежды отделаться малой кровью. Вот и ты никак не повзрослеешь, когда тебя серьёзно спрашивают, а ты всё играешь в «крутого парня», прямо Чак Норрис или Брюс Уиллис.
Согласен, получилось нехорошо.
Прошу тебя, будь взрослым. Кто из нас подросток?
Ты, а я, как идиот, тебя слушаю. Почему всё так в жизни происходит? Я без пяти минут выпускник лучшего университета страны, образованный, воспитанный, кое-что повидавший, вынужден слушать пятнадцатилетнюю девчонку! Даже не пятнадцатилетнего капитана, как у Жюля Верна, а ту, которая всю свою малюсенькую жизнь провела в маленьком посёлке среди лесов?
Ты спрашиваешь или утверждаешь? Определись.
На «большой земле» женщины много на себя взвалили, нежданно вступил в разговор Анко, и ребята повернулись к доселе молчавшему юкагиру. Наши женщины доверяют мужчинам всёдаже свою жизнь. Как можно довериться человеку, который только и мечтает свалить от тебя или обмануть?
Точно, Анко! подхватил Женя. Цивилизация, да ещё эта самаяэмансипация загнала мужчин в угол.
Точно. А ещё заставила ходить в зауженных джинсах красного цвета и в жёлтых приталенных теннисках.
Да такого не бывает? усомнился Анко.
У вас, юкагиров, такого не бывает, а вот Женя может подтвердить, да? Или станешь отрицать, как и жёлтый скутер? Да, у меня есть такие джинсы, не отрицаю. В Москве ходил себе нормально, но стоило приехать в этот посёлок, посыпались подколки
Так, в них, наверно, не очень того, Анко умолк, посмотрел на девушку и добавил: Удобно.
Со временем привыкаешь. Хочешь, я и тебе пришлю?
Да нет, спасибо. Куда мне в них ходить-то, собак, что ли, кормить?
Ты прав, здесь кругом дикость, полезешь на свой трэкол и точняк порвёшь.
Вот в том-то и дело, высоколобый Евгений. Если бы ты учился не журналистике, а умел добывать пищу, охранять свою семью, я бы пошла с тобой хоть на край света. Но ты и брутальностьвещи несовместные. Поэтому ты вынужден подчиняться какой-то малолетке с лесной заимки, которая зачитывается «глупыми» приключениями, вместо сериалов о золушках смотрит программы по выживанию, горбатится в огороде, и не раз с дедушкой ночевала в лесу.
Согласен, но не только поэтому, пробубнил журналист и, отвернувшись, уставился в склон очередной сопки, усыпанной грудами останцев.
Алёна промолчала, и Анко только улыбнулся и деловито заработал рулём и коробкой передач, словно и не состоялось никакого разговора. Так они и ехали, перекусывая на ходу, почти не разговаривая. К вечеру сопки стали переходить в горную цепь, тянувшуюся как на западе, так и на востоке.
Анко остановился на берегу очередной безымянной речки, почти без растительности, тины и ряски, столь привычной для обывателя в южных широтах. Лишь в низинах возвышалась осока да ивовые заросли.
Заправка. Лена, помоги мне.
Ребята вышли, размялись после долгого сиденья в вездеходе. Анко залил солярку и, отправив пустую канистру на багажник, повернулся к девчонке, ходившей за ним как хвостик, не понимающей, чем ему помогать.
Пойдём я тебе кое-что покажу.
Они открыли водительскую дверь. Анко взял в руки что-то завёрнутое в старые грязные тряпки. Он снял их, перед глазами девчонки оказалась винтовка.
О, да я такую никогда не видела.
Это трёхлинейка Мосина. Она рядом со мной, если что-то случится, я возьму её. Патроны вот в том ящике с ключами, там есть второе дно.
Здорово! А нас, если что, не того нас не посадят в тюрьму?..
Верно мыслишь, заметут. Поэтому ты ничего не видела, и журналист твой тоже.
Я вот в дурналисте не очень уверена.
Я тоже. Но это ещё не всёсмотри сюда.
Юкагир вытащил из-под сиденья свёрток поменьше. В ожидании очередного чуда Алёна потёрла ладошки:
Ого-го.
Не ого-го, а полный атас.
Анко стащил грязную тряпицу, и перед глазами девчонки предстал отливающий воронёной сталью автомат Калашникова.
Это тебе.
Да я
Молчи. Мы не знаем, что нас ждёт здесь, в этих горах. Если потребуется, ты должна стрелять. Сможешь или слабо?
Смогу, я стреляла из «Сайги» двенадцатого калибра. У моего дедушки есть такое охотничье оружие. Он лесник.
Тогда справишься, с ним будет полегче. Но у нас одна проблема, рожка с патронами всего два. Надо будет шустро заряжать, я пока не знаю, как можно умудриться: рулить и заряжать.
Давай Женю попросим, он после нынешнего разговора, как мне кажется, на всё согласен.
А оружие?
Всё равно шила в мешке не утаишь.
Уберу пока. Перекусим, и ты ему скажешь.
Хорошо.
Алёна достала хлеб, термос и остальную снедь.
Женя, Анко, вы будете тушёнку?
Да, да, согласился и один и второй.
Тогда, Женя, иди, открывай банки.
Так у нас нет консервного ножа. Мы его забыли.
Возьми обычный нож.
А так я не умею.
Я сейчас открою, вмешался Анко, извлёк из ножен на поясе холодное синеватое лезвие и шутя распахал баночную сталь.
Прямо какая-то жесть, сказал журналист и вздохнул.
У нас, юкагиров, есть один обычай.
О, Анко, расскажи, интересно.
Да он ещё ничего не сказал.
Так вот, когда ощенится собакамы выбираем, кого из щенков нужно оставить для ездовой упряжки. Тогда мы берём слепых щенят и кладём на стол.
Анко умолк и принялся уплетать тушёнку с хлебом. Ребята недоуменно посмотрели друг на друга и уставились на юкагира.
И что же дальше, юкагирский философ?
А зачем?
Парень облизал ложку и улыбнулся.
Не поняли, что ли?
Ребята отрицательно закачали головами.
Всё простоте, которые шлёпаются на пол, ну как бы сказать, не идут в упряжку. А вот те щенки, которые слепыми чуют край, и становятся нашими ездовыми собаками.
А почему?
Упряжка несётся по торосам, которые после пурги имеют тонкие края, с которых можно соскочить и грохнуться со всего маха. Выпадет каюр, а собаки, если не поломаются, умчатся дальше.
Понятно, тут борьба за выживание.
Просто за жизнь.
Собачек жалко.
А людей?
Тоже. Но главное, как я поняла, в жизни надо чувствовать край.
Да, Алёна, и нам скоро выезжать к перевалу.
Да, пора. Женя, послушай, нам нужна твоя помощь.
Какая? Толкать в гору вездеход, как Сизиф?
Нет, всё проще. Если случится стрельба, ты что намерен делать?
Упаду на пол трэкола, закрою глаза, а голову обхвачу руками, она у меня самое дорогое, что есть.
Отлично, но не забудь, при этом тебе ещё придётся снаряжать автоматный рожок патронами.
Не пойму, вы разыгрываете меня?
Пойдём, я всё покажу.
Алёна подошла к кабине и вытянула из-под сиденья автомат Калашникова.
О боже, это не сон? Дайте мне скорее пенделя, чтобы я проснулся! Не хочу больше оставаться в этом сне.
Алёна отсоединила рожок и вытащила из него с десяток золотисто-розовых патронов, показавшихся Жене ужасно холодными, словно в его пальцах беззвучно завыла лютая зима, дробя фаланги, а ему непременно надо ещё и прикоснуться губами к промёрзшей стойке качелей.
Не очкуй. Вот гляди, будешь вот так укладывать патроны, сможешь? орудуя большим пальцем, она воткнула пяток остроголовых братцев на прежнее место и бросила взгляд на друга.
Дай попробую, ведь не совсем я косорукий.
На, только не урони.
Скажи-ка на милость, а ты станешь из автомата стрелять?
Глупый вопрос, конечно, стану.
И даже в
Даже. Хватит болтатьради красного словца не пожалеешь и отца.
Женя умолк, он опустил глаза и попробовал вставить патроны в рожок, и, на удивление, с седьмого разика приловчился и даже улыбнулся, словно закончил статью для «Форбс».