Что, простите? Это вы мне? удивленно спросила та.
Тебе, тебе. Ты та самая комиссар Сальватьерра, верно?
Помощник комиссара, уточнила Альба.
Это ты явилась на похороны моего сына Матео Руиса де Суасо и меня утешала
Альба и Эстибалис тут же ее вспомнили: тридцатилетняя жертва, обнаруженная в нише Белой Богородицы в разгар праздника.
Ты уверяла меня, что поймаешь преступника А вместо этого спала с ним каждую ночь, продолжала женщина, ставшая воплощением чистейшего гнева. Почему ты не в тюрьме?
Потому что я ни в чем не виновата, сеньора, очень спокойно ответила Альба. Кто-то должен был сохранять спокойствие в этой ситуации.
И судья тебе поверил?
Я не была ни подозреваемой, ни обвиняемой. Я не имела отношения к преступлениям, которые совершал мой муж. Сочувствую вашему горю, но
Это ты кому-нибудь другому расскажи! Пока сама не потеряешь сына, ничего не поймешь.
Альба не стала считать до десяти. Она вспомнила башню в Лагуардии, где пряталась от всего мира, глядя на сьерру Унаи. Затем машинально положила руку себе на живот.
Мне жаль, что вы так считаете. Однако я сдержала данное вам обещание: мы выяснили, кто убил вашего сына. И я заплатила за это сполна, поверьте.
Ерунда, что-то ты должна была знать! Вы, жены убийц, вечно корчите из себя дурочек. Не может такого быть, что один убивает двадцать человек, а другой ничего не замечает.
«Не имеет смысла с ней спорить, сказала себе Альба. Сейчас я ближе к убийце ее сына, чем когда-либо прежде. Отныне дело касается не только меня».
Мне жаль, что вы так думаете. Приятного вам вечера, сеньора, любезно, но твердо попрощалась Альба, прекратив разговор.
Они оставили женщину в пестром шарфе на ступенях больницы и вскоре вышли в сосновую рощу. Кое-где на ветках еще лежал утренний снег, успевший подтаять. Они молча подошли к облезлой зеленой скамье, не доступной угрюмому взору пожилой жительницы пансиона.
С тобой такое впервые? осторожно спросила Эстибалис.
Давай не будем об этом; посидим лучше спокойно. Мне нужно немного отдохнуть, слишком сильное напряжение Месяц выдался суматошный.
Эстибалис согласно кивнула и уселась рядом. Некоторое время они молчали, но Альба не хотела упускать момент. Работа вынуждала ее к ежедневной прямоте; она привыкла касаться самых деликатных вопросов и знала, что Эстибалис выдержит допрос.
Эсти, твой отец бил тебя, верно?
Рыжеволосая женщина облокотилась на скамейку, протянула руку, сорвала с ближайшей сосны круглую шишку и принялась машинально вертеть ее кончиками пальцев. Нервы ее были на пределе. Такое с ней случалось: ручка, резинка для волос проклятые эмоции.
А что, заметно? призналась она наконец.
Ты к нему не прикасалась, была напряжена. Я поняла, что ты все еще его боишься. Этот страх я замечала у многих жертв.
Я не жертва, вспыхнула Эстибалис. Сколько раз она повторяла эти слова, стоя перед зеркалом. У старика Альцгеймер; если понадобится, я справлюсь с ним в три секунды. Я его не боюсь.
Альбу не впечатлила бравада подруги.
Поэтому ты стала изучать виктимологию?
Эстибалис вздохнула сдалась, приоткрыла крошечную дверцу в своей непроницаемой стене.
Мне хотелось знать, что делало меня жертвой. Чтобы больше никогда не быть ею ни с одним мужчиной.
В ответ Альба не проронила ни слова, просто положила руку Эсти на бедро, чтобы придать ей немного силы, немного тепла, донести до нее: «Я здесь, и мне ты можешь все рассказать». Это спокойное теплое прикосновение словно обладало целительной силой.
Видишь ли, продолжала Эстибалис, немного помедлив, я думаю, какой бы сильной, устойчивой личностью от природы ты ни была, не допускала побоев, жестокого обращения, грубости реальность закладывается в детстве, и если ты мальчик или девочка весом двадцать килограмм, ты не сумеешь помешать сильному взрослому сделать тебя жертвой. Думаю, такое по-прежнему случается каждый день. Я имею в виду насилие в семье никому не видимые, скрытые зверства, о которых матери частенько догадываются, предпочитая держаться в стороне. Что делать этим физически слабым мальчикам и девочкам, чтобы не становиться жертвой? Это невозможно, они не могут противостоять этому. Все это отпечатывается в характере, который в противном случае не имел бы патологических черт.
Альба понимающе кивнула. Уж она-то много чего могла бы рассказать о психопатах.
Твой предыдущий, этот Икер, был хорошим парнем, не так ли?
Мухи не обидит, это да.
Вот почему ты его выбрала. В этих отношениях ты чувствовала себя в безопасности, поскольку знала, что он никогда не поднимет на тебя руку. Ты искала защитника.
Ты что, психолог?
Мы на этой работе все немножко психологи.
Ну, ты сама ответила на свой вопрос, заметила Эсти.
И все же ты порвала с ним несколько месяцев назад. Ты уже чувствуешь себя достаточно сильной.
Эстибалис кивнула и поднесла руку к серебряному кулону в виде эгускилора.
Это случилось после смерти Энеко, моего старшего брата. Он защищал меня от отца, хотя позже втянул в мир психоделиков, которые разрушали мое здоровье и сделали зависимой. Но на самом деле я была привязана именно к нему, к моему брату-защитнику, а не к наркотикам, которые он доставал. Вот почему я не пробовала их с тех пор, как он умер, и уверена, что никогда к ним не вернусь, хотя Унаи мне по-прежнему не доверяет. Он так и не понял, что я употребляла наркотики из-за Энеко: нет его нет и наркотиков. Я свободна, я освободилась от Энеко. Его смерть оторвала меня от него, а заодно и от потребности в защитнике; вот почему через несколько недель я рассталась с Икером. Я поняла, что уже стала взрослой: наша работа и все, что с ней связано, сделали меня взрослой. Посмотри на меня: я ростом едва достигаю метра шестидесяти, физически никогда не сравняюсь с мужчиной, у меня нет такой силы, и любой преступник может меня ударить, но я больше не живу в мире, где человек на пятьдесят килограммов тяжелее пинает меня каждое утро, если я отказываюсь лопать на завтрак прогорклое печенье.
Но ты все равно тяготеешь к славным парням вроде Унаи. От него ты не бежишь, не так ли? Тебе он по-прежнему нужен.
Шишка выскользнула у Эстибалис из пальцев. Лгать Альбе не имело смысла.
Как ты узнала? прошептала она.
Когда твой отец тебя бил ты звала Кракена, чтобы он тебя спас, потому-то твой отец и запомнил это прозвище. На самом деле он помнит не его, а тебя, зовущую его по имени.
Это правда. Когда произносила его имя, я как будто исчезала, сбегала, чтобы все быстрее закончилось. Я не надеялась, что он придет, чтобы меня спасти. У нас с ним никогда такого не было.
В ее голосе не чувствовалось ни следа обиды, настороженности или неприязни, Эсти видела в Альбе только друга, которому можно доверять.
Доверять что? Да все: наконец-то истина вырвалась на свободу, и услышавший ее человек не осудил Эсти.
Унаи моя любовь, моя единственная любовь, единственный парень, которого я по-настоящему любила, в которого всегда была влюблена, с тринадцати лет, когда Энеко и Лучо начали вместе ходить в горы, и мы иногда встречались с Унаи. Это были времена двойного преступления в дольмене.
«Когда твой муж начал убивать детей», мысленно добавила Эстибалис, считавшая Альбу первой жертвой Нанчо.
Унаи было двадцать, продолжала она, подобрав новую шишку, и между нами ничего не было. Я много раз старалась выкинуть его из головы, особенно когда он начал встречаться с Паулой, одной из моих лучших подруг. Мне было тяжело с обоими, хотелось убраться подальше. Когда Паула умерла, я тоже хотела умереть. Я видела горе Унаи, видела, как его покалечила та жуткая авария, как он переживал смерть детей, которых вынашивала Паула Я думала, что умру, видя, как он страдает. Больше всего мне хотелось, чтобы это закончилось, чтобы он больше не мучился. Мы спасали его все вместе: дед, Герман, ребята, умиротворяющий Вильяверде Он доверился нам и позволял себе помочь. Вот почему я знаю, что его афазия Брока когда-нибудь кончится. Это для него не первый удар; от таких ударов он становится сильнее, они закаляют его, как закаляли когда-то его деда. Унаи доживет до ста лет, а когда выйдет на пенсию, вернется к себе в деревню, но ничто и никогда не сможет его сломить.