Дональд ГамильтонПришельцы из прошлого
I
Я пересекал гостиную с бокалом мартини в руке для своей жены, - оживленно беседовавшей с хозяином дома Амосом Дарреллом, физиком, когда открылась дверь и вошел этот человек. Я не знал его, и он ровно ничего для меня не значил, но с ним была женщина, которую во время войны мы звали Тина.
Я не видел ее пятнадцать лет и не думал о ней, наверное, лет десять, не считая тех редких моментов, когда меня, словно неистовые, хотя и смутные сновидения, охватывали воспоминания. Тогда я задавал себе вопрос: кому из тех, с кем я вместе воевал, удалось выжить и что с ними произошло? Иногда мне даже приходило в голову, что я, возможно, и не узнаю эту женщину, если случайно встречу.
Ведь та операция длилась всего неделю. Задание мы выполнили точно в срок, чем заслужили похвалу Мака, который не имел привычки раздавать благодарности направо и налево, словно визитные карточки, но дело было трудное, и Мак это знал. Он позволил нам отдохнуть недельку в Лондоне, и все семь дней мы провели вдвоем. Иными словами, наше состоявшееся пятнадцать лет назад знакомство длилось всего две недели. До этого я не знал ее, а потом больше ни разу не видел. Спроси меня кто-нибудь, где она сейчас, я совершенно искренне ответил бы, что, по всей видимости, по-прежнему в Европе. Или в любой другой точке земного шара, только не в Санта-Фе, Нью-Мексико.
Тем не менее, я ни секунды не сомневался, что это Тина. Она стала выше, старше, привлекательнее и была несравненно лучше одета, чем та неистовая, кровожадная, убогая бродяжка, которая осталась у меня в памяти. На ее лице не было следов хронического недоедания, а глаза не горели ненавистью, и, по всей вероятности, она уже не прятала в нижнем белье нож парашютиста-десантника. Она выглядела так, будто начисто забыла, как обращаться с. автоматом, а покажи ей гранату, вряд ли поняла бы, что эта металлическая штуковина несет смерть и разрушение. И конечно же, под копной волос на затылке она уже не прятала капсулу с ядом. В последнем я не сомневался, потому что у нее была очень короткая стрижка.
Да, в гостиную вошла Тина - в дорогой меховой накидке и стильном платье, совершенно не гармонировавшем с мальчишеской стрижкой. На миг она задержала на мне ничего не выражающий взгляд, и я не понял, узнала она меня или нет. В конце концов, я тоже изменился. На костях у меня наросло мясо, а волосы заметно поредели за пятнадцать лет. Были и другие заметные перемены - жена и трое детей, наполовину выкупленный дом с четырьмя спальнями, счет в банке, при мысли о котором я ощущал умиротворение, и разумная, хотя и не чрезмерная страховка. На подъездной дорожке близ дома стоял «стейшн-вэгон» Бет, а в гараже - мой изрядно помятый пикап. На стене в гостиной висели охотничья винтовка и дробовик, которыми я не пользовался со времен войны.
Хотя я давно превратился в заядлого рыболова - рыба, погибая, не истекает кровью, - в ящике письменного стола, запертого от детей на ключ, хранился мой револьвер. Думаю, эта женщина хорошо его помнила - маленький видавший виды кольт с коротким стволом и заполненной патронами обоймой. Кроме того, в кармане моих брюк всегда лежал складной нож фирмы «Золинген», который она тоже узнала бы, - я вытащил его из руки покойника в ее присутствии.
Этот нож заменил мой, который я сломал о медаль на его груди. Я по-прежнему носил его с собой, а иногда даже брал в руку, - естественно, не вынимая ее из кармана, - когда, возвращаясь с женой из кино, проходил мимо сбившейся в кучки на тротуаре уличной шпаны, которая расступалась, позволяя нам пройти.
- Не смотри на них угрожающе, дорогой, - говорила Бет. - Можно подумать, ты собираешься затевать драку с этими испано-американскими мальчиками.
При этом она смеялась и крепко сжимала мою руку, прекрасно зная, что ее супруг, тихоня-литератор, не обидит и мухи, хотя и пишет рассказы, сочащиеся кровью и бьющим через край насилием.
- Как ты ухитряешься придумывать такие кошмарные сцены? - широко раскрыв глаза, спрашивала она, прочитав какое-нибудь образное описание резни, устроенной команчами, или невероятно жестоких пыток, которым подвергали свои жертвы апачи. Я черпал необходимые сведения из исторических источников, слегка приукрасив их фактами, с которыми мне пришлось столкнуться в годы войны.
- Дорогой, иногда ты пугаешь меня, - любила повторять моя жена, весело смеясь и не обнаруживая ни малейших признаков страха.
- Мэтт абсолютно безобиден, хотя и пишет о страшных вещах, - уверяла она наших друзей. - Я полагаю, у него болезненное воображение. До войны - тогда мы еще не были знакомы - он любил охотиться, а теперь отказался даже от этого развлечения. Ему невыносимо сознавать, что он может кого-то убить, он занимается этим только на бумаге
Я остановился посреди комнаты, на мгновение отрешившись от всего происходящего вокруг. Я смотрел на Тину, словно на всей земле не существовало никого, кроме нас двоих. Я снова вернулся в прошлое, когда мир был молодым и жестоким, а не старым, цивилизованным и изнеженным, как сегодня.
Казалось, все минувшие пятнадцать лет я был мертв, и только сейчас крышка гроба приподнялась, открыв доступ свету и воздуху
Потом я перевел дыхание, и видение исчезло. Я снова был респектабельным человеком. Только что перед моими глазами мелькнули картины холостяцкой жизни, способные поставить меня в весьма затруднительное положение, если я не сумею выбрать правильной линии поведения. Следовало вести себя естественно, подойти и приветствовать Тину, как друга, которого я не видел долгое-долгое время, и как боевого товарища давних военных лет, и представить ее Бет, пока ситуация не сделалась неловкой для всех троих.
Я осмотрелся, отыскивая, куда бы поставить бокал. Мужчина, с которым пришла Тина, снял свою широкополую шляпу. Он был крупный, в замшевом спортивном пиджаке и клетчатой хлопчатобумажной рубашке с плетеным кожаным шнурком, которые в западных штатах предпочитают галстукам.
Он потянулся за накидкой на плечах Тины, и она, повернув голову, свободной рукой небрежно и грациозно откинула прядь коротко стриженных волос со своего ушка. Она не смотрела на меня, ее лицо было обращено в другую сторону. Движение ее руки казалось вполне естественным, но во мне еще жили воспоминания о мрачных месяцах суровой тренировки, через которую я прошел, прежде чем меня направили на первое задание. Я знал, что означал ее жест; «Я свяжусь с тобой чуть позднее. Жди!»
Внезапно меня охватил озноб. Я едва не преступил главное правило, которое вдалбливали нам в головы, - никогда и нигде не узнавать людей, вместе с которыми выполнял спецзадания.
У меня не укладывалось в голове, что мы еще можем играть по старым правилам и что появление Тины после долгих лет мира и покоя может означать что-либо, кроме совершенно случайного совпадения. Однако поданный ею сигнал требовал: спрячь в карман идиотское выражение лица, пока не наломал дров. Мы с тобой незнакомы, придурок.
Выходит, она снова работала. Возможно, в отличие от меня она и не прекращала работать. Это означало, что через пятнадцать лет ей потребовалась моя помощь.
II
Когда я наконец добрался до Амоса Даррелла, он вежливо разговаривал с молодой смуглянкой, на чьи роскошные длинные черные волосы нельзя было не обратить внимания.
- Твоя жена покинула меня, чтобы проконсультироваться о чем-то с активисткой из Ассоциации родителей и преподавателей, - сказал Амос. - Мартини ей больше не требуется, но, я полагаю, что мисс Херрера с удовольствием выпьет содержимое бокала, который ты принес. - После этих слов он представил нас; - Мисс Барбара Херрера - мистер Мэтью Хелм. - Он глянул на меня: - Кто эти люди, которые только что вошли?
В этот момент я протягивал девушке бокал. Моя рука не дрогнула.
- Понятия не имею, - ответил я.
- А мне показалось, ты их узнал, - вздохнул Амос. - Наверное, нью-йоркские друзья Фрэн. Не желаешь сыграть партию в шахматы у меня в кабинете?
Я рассмеялся;
- Фрэн не простила бы мне этого. А кроме того, тебе пришлось бы объяснять, как выглядит ферзь и чем он отличается от ладьи.
- Не прибедняйся, ты не так уж плохо играешь, - галантно возразил он.
Амос - пухлый лысеющий человечек небольшого роста. Взгляд из-под очков в стальной оправе - рассеянный и отсутствующий - иногда придает его лицу глуповатое выражение. В своей сфере деятельности Амос самый знающий человек в Соединенных Штатах, а возможно, и во всем мире. Это мне было известно. Правда, в чем конкретно заключалась его деятельность, я не знал, а если бы знал, мне было бы строжайше запрещено говорить на эту тему. Но повторяю, я ничего не знал и не имел ни малейшего желания узнать. У меня было слишком много своих секретов, чтобы еще совать нос в дела Амоса Даррелла и Комиссии по атомной энергии.