Когда я говорю «им движет», я не пытаюсь реабилитировать себя. Перед Богом у меня нет оправдания, я пользуюсь этими двумя словами намеренно. С ранней юности я ощущал в себе какую-то внутреннюю силу побуждавшую меня к действиям, которые я это ясно осознавал являлись оскорблением Богу и всему человечеству. Я был подобен индивидууму, в которого вселился демон; я понимал это, но изгнать демона был не в состоянии.
Вот коротко о мотивации. Все вышесказанное не являлось обстоятельствами лишь последнего времени, и я не собираюсь утверждать, что не подозревал о порочности своих гнусных устремлений. Помню, еще в детстве меня чрезвычайно занимала мысль о том, сможет ли выжить цыпленок без защитного оперения. В нашем дворе бегали цыплята, я поймал одного, ощипал и потом долго рыдал над его холодным трупиком.
С такими моральными предпосылками, интересами жизненными запросами я решил заняться медициной. Нет нужды детально объяснять, на какую благодатную почву упали пагубные задатки в моей душе, какие гигантские возможности открылись передо мной, полностью подавив те инстинкты порядочности и благопристойности, которые во мне оставались (при чтении этой фразы губы Шейна слегка искривились), отравив мне жизнь и разрушив то, что в противном случае могло бы стать предпосылками блестящей карьеры.
Уже в самом начале изучения медицины я понял, что главные возможности для экспериментирования открываются не при лечении тела, а при исцелении духа.
Соответственно я посвятил себя всестороннему изучению обширных областей психологии, психиатрии, психометрии, а также углубленному ознакомлению с психофизикой, занимающейся комплексным духовным и телесным исцелением.
Я был восхищен, увлечен предоставившейся мне возможностью работать на грани метафизического в практически еще не исследованной области.
Сейчас я содрогаюсь при мысли о том, сколько здоровых, нормальных интеллектов было загублено мною. С изобретательностью, достойной лучшего применения, я сумел достичь почти идеального баланса между нормальной и нарушенной психикой человека я подчеркиваю слово «почти». Идеала я не достиг, о чем свидетельствуют разрушенные интеллекты моих подопечных.
Но сегодня я ощущаю себя сильным. Я сам достиг полного равновесия, которое безуспешно пытался увидеть в других. Когда я пишу эти слова, я чувствую, что перешагиваю через ту пропасть, в которую низвергнуто так много моих пациентов. Я задаю себе вопрос, как долго я смогу сохранять это хрупкое равновесие, и тороплюсь продолжить свое пространное признание, прежде чем до меня дотянется длань той же Немезиды, что настигла и тех, кто доверился мне.
Короче говоря, в течение многих месяцев я разрабатывал теорию о том, что определенные психотропные препараты в комплексе с внушением я называю подобный метод психокатализом, в противоположность психоанализу, способны привести к некоторым формам психического расстройства. Мое глубокое убеждение состояло в том, что если существует возможность разработать процедуру психокатализа и осуществить ее поэтапно, то в этом случае, возможно, реверсировать процесс, заменив препараты и характер внушения, вызывающие душевное расстройство, на их противоположность, и таким образом исцелить человека от безумия.
Фантазия? Гротескная химера? Возможно. Тем не менее в своей основе эта теория вполне здравая. Мечта которая будет воплощена в жизнь более сильными натурами, чем я. Я завещаю свои графики, свои открытия и находки тем из своих коллег, которые полностью лишены придуманного ханжами понятия совести. Я чувствую, что сам уже не способен продолжать.
Возможности исследований, представившиеся мне в деле Брайтонов, были буквально ниспосланы небом. Несколько месяцев назад я был вынужден закрыть двери своей психиатрической больницы в Нью-Йорке. Моя рекордная, почти стопроцентная неспособность оказать помощь душевнобольным вызывала у людей определенные сомнения, стоит ли передавать в мои руки своих близких, страдающих психическими заболеваниями. Без человеческого материала для дальнейших экспериментов я чувствовал себя потерянным, хотя, судя по всему, был чрезвычайно близок к успеху.
Поэтому я восторженно встретил предложение сопровождать в Майами больного и двух молодых людей, с которыми я мог работать без помех, как мне вздумается.
Не буду останавливаться на подробном анализе своего метода, с помощью которого мне удалось превратить умную и вполне нормальную девушку в одержимую манией убийства матери, в блуждающую по ночам безумную с неистовой жаждой крови, которую я сумел возбудить в ее невинной груди. Детали изложены в записях моих наблюдений за историей ее болезни. Они представляют интерес только для специалиста.
Достаточно сказать, что сразу же по прибытии в Майами я полностью переключил свое внимание на двух молодых людей. Поскольку на больного старика, который определенно был на грани смерти, времени у меня не оставалось, я пригласил местного терапевта и стал фактически полностью свободен.
В процессе своих прошлых экспериментов я убедился, что каждый индивидуум обладает некоторыми скрытыми фобиями или комплексами, находящими выражение в ряде более или менее четких признаков и представляющими своего рода путеводную нить к безумию, если эту фобию всячески усиливать внушением.
Выбрав первым Кларенса, я обнаружил в юноше противоестественную склонность к гомосексуализму. Начав поддерживать и развивать эту черту его характера, я был разочарован, не отметив адекватной реакции пациента. Будучи от природы ограниченным, со слабо развитым интеллектом, он обладал замедленными и нечеткими реакциями. В общем, достаточно скоро мне стало ясно, что Филлис представляет собой значительно более интересный материал для исследований.
Терпеливым проникновением в ее менталитет я обнаружил нечетко обозначенный, но тем не менее несомненный уклон в сторону лесбиянства, к которому приплюсовывались еще менее заметные комплексы Электры. Основа для эксперимента была достаточно слабой, однако пациентка была настолько нормальной, так быстро и легко реагировала на внешние стимулы, что желаемый процесс оказался стремительным.
Осторожным внушением в строгом соответствии с фрейдистскими принципами я быстро наполнил ее подсознание нереальным желанием причинить физическое страдание матери с тем, чтобы поквитаться за любовь несчастной женщины к мужу. Кроме того, под предлогом лечения несуществующей болезни мне удалось периодически воздействовать на пациентку гипнозом, приводя ее в такое состояние, когда ее мозг, сознание полностью отключались; из этого состояния она возвращалась лишь со смутными воспоминаниями о том, что произошло с ней в эти вызванные наркотическими препаратами периоды. Меняя дозы, я мог регулировать длительность и интенсивность подобных периодов.
Именно в этот решающий момент моего экспериментирования миссис Брайтон объявила о своем предстоящем приезде. Отступать я не мог.
Мною владело неистовое желание осуществить свой последний эксперимент с тем, чтобы установить, могу ли я полностью контролировать реакцию девушки на присутствие матери.
Лишь буквально перед самым приездом миссис Брайтон у меня появились некоторые сомнения относительно меня самого. Серия экспериментов, проведенных мною с девушкой, была настолько успешной, что она стала исключительно чутко реагировать на малейший внешний стимул, будь то наркотический препарат или внушение, фактически она находилась на грани безумия. Опасаясь, что в моих расчетах допущена ошибка и ее реакция на приезд матери могла оказаться сильнее, чем я полагал, я решил проконсультироваться с мистером Шейном в Майами. Он был рекомендован мне как весьма осмотрительный и способный детектив. Я изложил эту ситуацию в осторожных терминах в той форме, которая казалась мне предпочтительней, и он согласился защитить мать от возможных трагических случайностей.
Я возвратился после беседы с ним с чувством глубокого удовлетворения. Мистер Шейн не проявил излишней любознательности, произведя на меня впечатление чрезвычайно способного человека. Когда прибыла миссис Брайтон, дочь приветствовала ее со странной смесью ненависти и любви. Я внимательно наблюдал за ней, делая записи о характере ее поведения.