Я забрал у Талли отпечатки пальцев и фотографии.
- Конечно, никаких шансов определить хозяйку? - спросил я.
- Никаких. Вот если бы были образцы для сравнения
- Но ведь можно попробовать?
- Предположим, ты хочешь найти эту женщину по отпечаткам пальцев, - сказал Талли, разворачивая «Дейли ньюс». - Мы отсылаем отпечатки в ФБР, в Вашингтон. Мы говорим, что будем очень признательны, если они отыщут их владельца. Знаешь, что они ответят? Они ответят, что заставят работать весь свой штат круглые сутки в течение ну, скажем тридцати лет. И тогда, может быть, найдут. Но только если эти отпечатки зафиксированы в картотеке. Ведь у массы людей никогда не брали отпечатки пальцев.
Я расписался в получении пальца и унес его в свинцовой коробочке. Оказавшись на улице, я глубоко вдохнул.
Как всегда, атмосфера была наполнена пылью и выхлопными газами. Но я ощущал эти ароматы, а значит, жил. Такие мысли приходят мне в голову каждый раз, когда я выхожу из этого гиблого местечка.
Подойдя к машине, я принялся размышлять о своем физическом состоянии. Рука невыносимо ныла, я хотел спать, а мой мозг был похож на двигатель, слишком долго проработавший без масла. Если бы я сел за руль, то обязательно впилился бы на своем «олдсе» в какой-нибудь столб.
Такси я поймал моментально. Это одно из преимуществ района, где располагается морг. К трем часам дня здесь всегда останавливается такси, из которого выходит заплаканная женщина. Я благополучно добрался до полицейской лаборатории.
Келси я отыскал в одной из комнатушек. Он кипятил какую-то коричневую жидкость в сосуде странной формы, внимательнейшим образом наблюдая за процессом кипения. Жидкость наполняла комнату чайным ароматом.
Я вывалил на стол свои трофеи: коробки, оберточную бумагу, бечевку, безымянный палец, золотое кольцо с этикеткой, окровавленную вату.
- У меня для тебя поистине загадочное дело, - сказал я.
- В стиле Конан Дойля?
Келси настолько увлечен медициной, что, наверное, придется выносить его из лаборатории, когда ему стукнет девяносто. Он даже держит в шкафу раскладушку - на случай, если какое-нибудь дело его слишком заинтересует. Я кратко обрисовал ему ситуацию.
Глаза у него стали круглыми, как плошки.
- Я еду к себе вздремнуть, - сказал я. - Вернусь через шесть часов.
- Через четыре.
- Хорошо, через четыре.
Глаза у меня закрывались сами собой. Я поймал такси. В нем и уснул. Когда мы добрались до моего убогого холостяцкого жилища недалеко от Левингтона, шофер разбудил меня нежным прикосновением, - должно быть, обнаружил у меня на поясе кольт тридцать восьмого калибра. Все же профессия полицейского дает иногда определенные преимущества.
III
Забросив свои шмотки в угол и сбрив бакенбарды, я залез под душ. Потом проглотил четыре таблетки аспирина, запил их двойным скотчем и рухнул на кровать.
Через двадцать минут боль немного утихла, и я уснул.
Будильника я не услышал. Зато услышал телефонный звонок. Это был Келси. Я сказал, что выезжаю через минуту. На этот раз я оделся должным образом: плечевая кобура, серый твидовый костюм и пара удобных темных туфель. Когда приходится проводить целый день на ногах и иногда переходить на хорошую рысь, такие башмаки незаменимы. Конечно, они не сшиты на заказ, как, например, ботинки комиссара, но все же я заплатил за них тридцать долларов.
Когда-то мне сказали, что я похож на преподавателя английского языка в хорошем колледже. Я принял это за комплимент. А вот Хенрехен с присущей ему деликатностью заявил, что я смахиваю на голубого. Вряд ли. Я вешу восемьдесят пять килограммов. Мой рост - метр восемьдесят два. У меня голубые глаза. Люди удивляются, узнав, что моя фамилия Санчес. Мы выходцы из северной Испании, где у многих светлые волосы и голубые глаза. Я шатен, у меня не слишком нежные руки, и я не ношу браслетов на запястьях. Духами я тоже не пользуюсь. Хожу я не спеша, но вид у меня решительный. Раз в неделю я упражняюсь в стрельбе из пистолета, правда, могу и не делать этого так часто. Я неплохо стреляю с двух рук. Кроме того, мне приходится платить за боеприпасы из своего кармана. Четырнадцать центов за штуку. Именно по этой причине многие ох как не любят тренироваться. Но я наивен по натуре. Я убежден, что чем больше тренируюсь, тем более ловким становлюсь. В один прекрасный день это маленькое преимущество меня спасет. Ведь при работе, где не оплачиваются сверхурочные, я нуждаюсь во всех возможных преимуществах.
Я потратил десять минут на поиски своей машины, прежде чем вспомнил, что поставил ее у ворот морга. Я поймал такси и поехал за ней. Естественно, к ветровому стеклу был прилеплен талон на оплату штрафа в пятнадцать долларов. И это несмотря на то, что на переднем сиденье я оставил раскрытым журнал «Полиция».
Талон я порвал. Пусть разыскивают меня, если хотят.
Путь мой лежал в лабораторию. Выйдя из машины, я заметил, что мои руки дрожат, - результат действия четырех таблеток аспирина. Я направился в бар напротив лаборатории и там, пожевывая сандвич с ростбифом, принялся размышлять о том, как остановить дрожь в руках. За мой столик присел Шнейдер, инспектор третьего класса из бригады по борьбе с бродяжничеством.
Он начал без вступления. Шнейдер любит подколоть.
- Кажется, Хенрехен здорово тебя прихватил, - сказал он.
- Лучше и не скажешь, - отозвался я. - Передай мне горчицу.
- Не кипятись. Сначала они переводят тебя туда, потом обратно. Может, хотят повысить в должности.
- Конечно.
Он разглядывал мои руки. Затем, не спросив разрешения, выловил из блюдца две оливки и проглотил их.
- Угощайся, - сказал я.
Шнейдер не среагировал:
- Да-да, спасибо. Это как в Министерстве внутренних дел: год здесь, год там. Неплохо для карьеры.
- Ага, меня пошлют консулом на коралловый остров.
Я поднялся и сказал ему, что он может стрескать мой соленый огурец. Этот подонок наверняка повсюду раззвонит, что я стал нервным. Дойдет и до Хенрехена, который, естественно, придет в восторг. Грядущая неделя не сулила мне ничего хорошего. Одно было бесспорно: я отработаю свое жалованье до последнего цента.
IV
Кольцо лежало на мраморном столике. Келси пристально смотрел на шнурок, которым крепилась этикетка.
Он поднес его к носу и понюхал. Затем направил на шнурок мощный поток света и принялся рассматривать его в лупу.
Закончив анализ, он положил лупу и подошел к окну. Побарабанил по краю стола.
Я спросил, можно ли взглянуть. Он протянул мне лупу. Я не увидел ничего интересного, кроме желтоватого пятнышка длиной около восьми миллиметров.
- Откуда взялось это пятно? - спросил он.
- Не представляю.
Он спросил, не облил ли я кольцо лимонным соком. Я ответил, что нет. Тогда он задал мне довольно деликатный вопрос. Я уверил его, что не занимаюсь этим с тех пор, как поменял пеленки на штаны.
- Кто-нибудь из тех, кто имел к нему отношение, дотрагивался до чего-нибудь желтого?
- Не думаю.
Я взял кольцо. На внутренней стороне было выгравировано: «22 С.» Больше не было ничего. Я опустил кольцо в свой карман.
- И куда ты с этим направляешься?
- На Сорок седьмую улицу.
Расположенная между Пятой и Шестой авеню Сорок седьмая улица полным-полна ювелирных лавок.
- Ну что ж, ноги твои Но лично я думаю, что ты зря потеряешь время.
- А что мне остается? Остаться здесь и наблюдать, как ты играешь в свихнувшегося ученого мужа?
Келси пропустил мое замечание мимо ушей. Он держал перед носом шнурок, будто пытался втянуть его в себя через ноздри.
- Ты мог бы вздремнуть на моей раскладушке, - предложил он. - Мне кажется, ты в этом остро нуждаешься.
Я ответил, что боюсь разодрать зубами его наволочку.
- Ладно, - сказал он, - приходи часа через три-четыре. Может, мне удастся что-нибудь обнаружить.
Зазвонил телефон. Он снял трубку, послушал и глянул на меня не без ехидства.
- Передайте, что его здесь нет! - прокричал он и повесил трубку.
- Хенрехен? - спросил я.
- Ага. Ты производишь впечатление не слишком общительного человека.
- А ты психолог
V
Маккартни сидел за столиком в баре. Он заметил меня и пригласил широким жестом. Лицо его, круглое и красное, напоминало карнавальную маску. Рыжие волосы были коротко острижены.
Он не производил впечатления человека умного. И тем не менее был одним из самых компетентных специалистов в бригаде по борьбе с бандитизмом.
Пока я пил свою чашечку кофе, он успел разделаться с огромным сандвичем с лососиной и внушительной порцией сыра.
- Кажется, ты здоров влип, - сказал он.
Я рассказал ему о моем деле. Я нуждался в дружеском внимании.
- Покажи-ка колечко. - Он повертел его между пальцами. - И ты намерен ходить с ним от двери к двери? - спросил он.
Я кивнул.
- Брось это, - дал он мне ценный совет и, так как у меня, должно быть, был упрямый вид, продолжал свои увещевания: - Представляешь, сколько колец здесь продается в месяц? Кроме того, придется опросить всех ювелиров, которые покупают товар у оптовиков. А когда закончишь с этим кварталом, придется пойти в центр, к торговцам драгоценностями. Об этом ты подумал?
- Господи, конечно, нет!
- Это еще два-три дня. А у меня сложилось впечатление, что времени у тебя в обрез. Да и Хенрехен тебе на пятки наступает. Не поддавайся.
- Ни за что! Я не поддамся.
Маккартни опустил кольцо мне на ладонь. Пока он расплачивался, я позвонил Келси из телефонной кабинки.
- Хенрехен звонит без конца, - сказал он. - Мне приказали направить тебя в комиссариат, как только ты объявишься или позвонишь.
Я что-то пробурчал в трубку.
- Как только освободишься, заскочи ко мне. Я кое-что нашел.
Я пошел пожать руку Маккартни.
- Погоди минутку, - сказал он.
Я подождал.
- Обожаю лук. Некоторые не любят лук. Они не знают, что теряют. - Он глянул на меня: - Успокойся, Пабло. Слышал последнюю новость?
- Нет.
- В конце года комиссар уходит в отставку.
Я пристально посмотрел на него. У Маккартни был обиженный вид. Он думал, что я ему не верю.
- Бьюсь об заклад, ему надоела вся эта нервотрепка, надоело подниматься в три часа утра и ехать в Бедфорд Стюизент, чтобы подержаться за руку мэра. Ему это осточертело уже в прошлом году, и еще год он не вынесет.
- Откуда ты знаешь, что он подает в отставку?
Маккартни положил на тарелку свой сандвич. Я прочитал в его глазах немой упрек.
- Это не утка, Пабло. Я знаю точно. Информация от человека из секретариата старшего инспектора.
- До свидания, Мак.
- Пока.
Теперь все приобретало определенный смысл. Почему бы Хенрехену было не предложить мою кандидатуру? Комиссар через шесть недель уйдет в отставку. Если предложение Хенрехена окажется неудачным, то останется загадка погибшей женщины, которую можно объявить пропавшей без вести и неопознанной. Не более того. Этого недостаточно, чтобы понизить в должности старшего инспектора, впрочем, вполне компетентного.
Если комиссар не примет предложения Хенрехена, это не будет иметь никаких последствий. Станет ли комиссар понапрасну забивать себе голову? Ведь скоро он сможет спать спокойно и не беспокоиться о срочном вызове. Мое уважение к Хенрехену выросло на полметра.
VI
В приемной я увидел Талли. Он сидел на старом обтянутом красной кожей диванчике, на котором за долгие годы сиживало множество лейтенантов и капитанов, перед тем как услышать о своей отставке или получить служебное взыскание. Талли нервно потирал колено. Его галстук съехал набок.
- Что случилось? - спросил я.
- Господи, откуда мне знать!
Через минуту из своего кабинета вышел Хенрехен и двинулся прямо на меня:
- Вы рассказывали об этом деле кому-нибудь из репортеров?
- Нет, господин инспектор.
- Они не перестают надоедать комиссару. Он уверен, что утечка идет от вас.
- Но это не так.
- Как идут дела?
- Блестяще.
- Другого я от вас и не ожидал. Уверен, что вам по силам прояснить эту непроницаемую тайну.
- Я знаю.
За сим он скрылся в своем кабинете.
- Что его так беспокоит? - спросил Талли.
- Тщеславие, ненависть и недостаток денег, - ответил я. - Пока.
Он проводил меня взглядом. Должно быть, подумал, что я теряю контроль над собой. Об этом же говорил довольный вид Хенрехена. Талли был мне симпатичен. Не будь я так угнетен, рассказал бы ему всю историю в подробностях. Но настроение у меня было собачье.
Талли догнал меня у выхода.
- Подожди, - произнес он запыхавшись и вытащил из своего потрепанного портфеля справку о пропавших без вести. - Слушай, я нашел женщину, соответствующую твоему описанию. Богата, между тридцатью и сорока. Желаю тебе жениться на богатой. Может, это улучшит твое настроение.
Я промычал благодарность и уставился в рапорт. На верхней строке было написано: «Не складывать». Я сложил лист вчетверо. Немного погодя вновь развернул. Хоть какое-то развлечение.
VII
Катарина Сааведра-и-Карвахал, герцогиня де Бежар, 367-я восточная улица. Тридцать три года. Шестьдесят килограммов. Метр семьдесят. Глаза зеленые.
Будучи сам из крестьян, я откровенно веселился в предвкушении беседы с благоверным герцогини.
Приблизившись к резиденции Сааведра-и-Карвахал, я надавил на кнопку звонка. Передо мной была довольно вычурная кованая решетка в испанском стиле и огромных размеров дверь из непрозрачного стекла.
На тяжелой медной доске я увидел выгравированное имя владелицы дома. Под именем располагался герб - медведь, борющийся с вздыбленным орлом. Подпись гласила: «Я и король», а вовсе не «Король и я». Может быть, из-за этого герцог и оказался в ссылке.
Время шло. Я успел позвонить еще четыре раза и выкурить полсигареты, пока не услышал звонкий стук каблучков.
Вместо дворецкого или горничной дверь мне открыла дама, одетая во все оранжевое. Длинная черная коса покоилась на ее плече. На ней было внушительных размеров изумрудное колье, а в руке она держала лондонскую «Таймс», открытую на странице финансовых новостей.
В другой руке, на которой все пальцы тоже были целехоньки, она держала высокий стакан с оранжевой жидкостью. Женщина холодно смотрела на меня сквозь решетку. Кольцо с изумрудом, прекрасно сочетавшееся с колье, поблескивало на ее безымянном пальце.
- Добрый день, - сказал я.