Минуточку. Как я сюда попала?
Опускаю глаза и вижу, что на мне мой белый халат, который я так и не сняла после летучки. То есть я как бы вышла погулять, подышать воздухом? Но почему на моем плече болтается сумкамоя торбочка, в которой лежат косметичка, щетка для волос, записная книжка и деньги, выигранные в «Супер-слотсе» и полученные в бухгалтерии отпускные? Почему я стою в кустах чуть пригнувшись и выглядываю из них так осторожно, словно боюсь, как бы меня не заметили, не поймали и не привели обратно в больницу?
И я понимаю, что так оно и есть. Я на самом деле этого боюсь. Я боюсь, что мне не удастся сегодня улететь в Париж. И в ближайшем обозримом будущем тоже не удастся. А может быть, даже никогда не удастся.
Я видела убийцу. Факт есть факт. О господи, да ведь я не помню о нем ничего, кроме того, что он был в милицейской форме и что у него бритвенные лезвия вместо глаз!
Предположим, я останусь, плюнув на все усилия подруг по организации и обустройству моей личной жизни. Но где гарантия, что этот человек не вернется, чтобы прикончить меня?
Я его видела. Москвитинтоже, но прапорщику Москвитину защитить себя проще, чем мне. У меня никого нет. Я никому не нужна. Ялегкая добыча.
Вот, значит, чего я испугалась, а не только того, что пропадет мой отпуск и деньги я потрачу, конечно, на всякую ерунду, поскольку классно умею это делать, и срок визы кончится, и женихи мои устанут меня ждать, а Лерка обидится, что я махнула рукой на все ее усилия, и больше не станет мне помогать
Видимо, этот страх перед новой встречей с убийцей был так силен, что под его влиянием я действовала практически в полубеспамятстве, на сущем автопилоте да еще на инстинкте самосохранения. Я вышла с деловитым видом из больницыменя никто не задержал, наверное, потому, что я была в халате. Ну мало ли куда может идти доктор? И теперь стою в кустах, от которых рукой подать до проходных дворов, которыми я через две минуты доберусь до маршрутки. Полчаса ехать до дому. Полчаса на сборы. Полчаса добираться до вокзала. Час на электричке до Нижнего. Час до аэропорта. Я еще могу впритык, в последнюю минуту, успеть на самолет и улететь сегодня же в Париж!
В Париж, в Париж, в Париж
Что будет потом, когда я вернусь? О господи, я не стану думать об этом сейчас. Я подумаю об этом завтра В конце концов, я, может быть, вообще не вернусь!
Автопилот и инстинкт самосохранения продолжают руководить мноюдо самого аэропорта, в двери которого я врываюсь с совершенно безумным видом без пяти минут двенадцать, волоча за собой чемодан и сумку, кое-как набитые, кое-как застегнутые. Вваливаюсь за стеклянную перегородку, где находится офис Люфтганзы, и под ласково-укоризненные причитания двух барышень в сине-желтых люфтганзовских косыночках получаю свой билет. Мне поспешно объясняют, как вести себя в аэропорту Франкфурта, сообщают, что у меня часовой перерыв между рейсами, так что там надо будет шустрить, не мотать по дьюти-фри, а быстренько искать gate А-54, откуда я полечу в Париж. Я вспоминаю, что gate по-английскиворота, и таращусь на девиц в изумлении. Почему-то огромные деревянные ворота представляются мне Деревянные ворота в самом большом аэропорту Европы?!
Но уже некогда, некогда предаваться сюрреалистическим бредням, некогда вспоминать, что слово gate обозначает еще и «вход-выход», давно объявили посадку, а я еще не прошла регистрацию.
Мой неряшливо уложенный чемодан благополучно проезжает мимо таможенника, а вот сумка застревает в «телевизоре».
Что там у вас, скажите, пожалуйста? спрашивает меня наголо бритый парень. Он нормально говорит по-русски, то есть он, разумеется, русский, как и те девчонки в офисе Люфтганзы, однако в нем уже есть нечто неуловимо немецкое. Может быть, эта непривычная, не нижегородская вежливостьвежливость даже не слов, а манер?
Я пугаюсь потому, что не могу вспомнить, что положила в сумку. Не помню, хоть тресни! Кажется, несколько баночек красной икры, потом конфеты «Птичье молоко» Сормовской фабрикидля Лерки, которая умоляла привезти ей две, а лучше три коробки, потому что таких конфет нету в Париже Вот только птичьего молока там у нее нету, у миллионерши, жены миллионера! А что еще в сумке? Что?!
Слушайте, у вас там крокодил? хихикает таможенник, весело глядя на свой экран. Или мне чудится?
О господи, ну какая же я идиотка Вот именно что крокодил! И не простой, а крокодил-ксилофон и одновременно каталка на колесиках, которую можно таскать за веревочку. И если нажать на кнопочку на брюхе у крокодила, то глаза у него загораются, начинают мигать, да еще и музыка играет. Дело в том, что у Николь Брюн, в замужестве Понизовской, которая ищети даже уже нашла! мне французских женихов, в прошлом году родилась дочка. Зовут ее совершенно сказочным именемШанталь, и вот этой Шанталь предназначен в подарок крокодил дивной красоты. Думаю, с подарком осечки не будет. Точно такой же крокодил был у моей Лельки, и дочка так его любила, что сначала бесконечно терла десны (зубки резались, а десны при этом чешутся) палочкой, которой надобно стучать по ксилофону, а потом дошла очередь и до крокодила: она с ним даже спала, она его на прогулки таскала И рыдала, когда пришла пора идти в садик, и она взяла с собой крокодила, и другие дети тоже им пленились и клянчили его у Лельки Словом, это был, как выражается моя мама, «первый человек, с которым она разговаривала».
Хорошо, что есть вечные ценности. Такие, как этот крокодил, которого я купила в «Детском мире» на улице Горького в Нижнем. Если он был хорош для моей Лельки, то небось понравится и француженке Шанталь.
Удостоверившись, что в сумке действительно «живет» крокодил, таможенник пропускает меня дальше. Чемодан уезжает по транспортеру в багаж, мне ставят штамп на паспорт в будочке пограничного контроля, а потом в числе пяти других опоздавших пассажиров, не томя ни минуты лишней в накопителе, везут в пустом автобусе к самолету.
Стюардессауже немка, настоящая немка с кукольным жестким личиком! делает своим тонкогубым ротиком улыбку и быстренько рассовывает нас на свободные места. Мое законное 25 С, как я понимаю, где-то в хвосте, но тащиться туда стюардессе нет никакой охоты, и я оказываюсь одна на своем ряду. Редкостная удача! Едва дождавшись, когда мы взлетим и погаснут табло «No smoking! Fasten belts!», я устраиваюсь на всех трех креслах и засыпаю мертвым сном. И, пропустив даже обед, сплю до тех пор, пока та же стюардесса не расталкивает меня, ибо табло снова требуют: «No smoking! Fasten belts!», а это значит, что самолет готов идти на посадку в аэропорту Франкфурта.
И тут начинаются проблемы.
Почему-то я решила, что вся веселая толпа пассажиров, состоящая из нижегородцев и пермяков (наш самолет летит, строго говоря, из Перми, Нижнийпросто пункт краткой посадки), тоже двинет вместе со мной в Париж, а значит, во Франкфурте я просто-напросто пристроюсь в хвост более компетентным соотечественникам и вместе с ними доберусь до gate А-54 и вскоре, словно в сказке, попаду в волшебный город Париж Однако, когда я миновала наконец «рукав» и оказалась сразу в здании аэропорта, мои попутчики куда-то исчезли, растворились в разноголосой, куда-то спешащей толпе, заполняющей аэропорт. Каждому нужны свои ворота! В Париж, такое ощущение, никто не летит Какие-то мгновения я чувствую себя сущей Красной Шапочкой, заблудившейся в дремучем лесу.
А впрочем, не так уж он страшен, этот лес! Стены пестрят табличками со стрелочками и выразительными надписями: А 2040, А 4157, В 1030 и все такое в этом же роде. Смекаю, что, хоть «ворот» в другие города и страны здесь огромное количество, надо просто смотреть на цифры и следовать по стрелочкам.
По идее, мне следовало бы со всех ног мчаться по направлению А 4157, а уж там искать нужные мне цифры А-54. Но до конца регистрации еще полчаса. И мне совсем не хочется провести это время в каком-нибудь пошлом накопителе, в изоляции от веселого международного шума. Во-первых, я хочу есть: ведь я не завтракала доманекогда было! и не обедала в самолете. Мне ужасно жаль, что проспала импортный обед, хотя одна тетка громко возмущалась потом, когда мы уже шли по «рукаву», мол, еда была кошмарно скудная и невкусная, а вторая утешала ее: дескать, Люфтганзу все ругают, немцы ведь известные скупердяи. Но мне все равно жаль обеда. Тонкогубая немочка меня не разбудила, и теперь живот у меня здорово подвело. У меня вполне есть время потратить самую малость моих заботливо сбереженных баксов и евриков на какую-нибудь еду, тут ведь полно всяких завлекательных забегаловок. Но еще больше, чем есть, я хочу в туалет. И поэтому топаю по аэропорту, высматривая не столько стрелочки с надписью «А 4157», сколько сакраментальную стилизованную фигурку. Но когда нахожу ее, то не верю глазам: около двери в вожделенное местечко змеится очередь человек в семь!