Я, помнится, тогда пожалела, что не удалось послушать стихов той девушки с улыбкой-цветком, а потом подумала, что это очень даже хорошо, а то вдруг ее поэзия разочаровала бы меня. И я забыла о девушке-футуристке до последнего времени, пока не признала ее в милой супруге полковника Борисоглебского, с которой встретилась в Предварилке.
Она и впрямь была мила и приветлива со всеми. Она брала своими крошечными ручками тяжелые свертки и тюкиведь в тюрьму передавали и подушки, и тюфякии все это терпеливо просовывала в окно. Среди принимающих передачи с той стороныполковник Борисоглебский, именно поэтому футуристка и не отходит от окошка.
Она замечала, что я поглядываю на нее с доброжелательным вниманием, и всегда особенно мило улыбалась мне. Потом мы познакомились. К слову сказать, постоянные посетительницы немного знакомы между собой. Недавно она вдруг сказала мнедоверчиво, словно младшая сестра старшей:
Знаете, Татьяна Сергеевна, в прошлую пятницу мой муж смог подойти так близко к окошку, что я исхитрилась протянуть ему руку, и он поцеловал мои пальцы и даже проговорил несколько слов. Ах, кабы сегодня удалось мне улучить мгновение шепнуть Алешеньке, что дело его почти закончено, что он скоро будет дома!
Откуда вы знаете, Анастасия Николаевна? не сдержала удивления я.
Ее розовый рот вновь расцвел чудной улыбкой:
Мне сказали. Мне обещали наверняка. Теперь свобода моего мужавопрос нескольких дней!
Я улыбаюсь в ответ на ее откровенную радость, но смотрю с недоумением. Кто мог сказать такое? Неужели этой очаровательной девочке удалось попасть на прием к одному из двух самых страшных людей петроградской Чеки, которые ведают судьбами заключенных, к Озолину или Рончевскому? Причем из них двоих, как говорят, Озолин более человечен. Если он ведет дело, еще есть надежда переломить его ход. От Рончевского же не вырвешься Наверное, дело Борисоглебского у Озолина. Ну что ж, дал бы бог, дал бы бог
У Анастасии Николаевны такое чудесное настроение, что мы даже немножко отвлекаемся от реальности и болтаем о прошлом. Я напоминаю ей тот литературный вечер у княгини Юсуповой, описываю ее разноцветное платье, и Анастасия Николаевна смеется:
Это оттого, что в ту пору меня звали Коломбиной. Потому и платье разноцветное. У нас, у поэтов, тогда непременно надо было зваться Коломбинами, Пьереттами да Арлекинами. Ужас, да?
И она заливисто хохочет, вспоминая о прошлом, хотя ужасвот он, рядом с нами, вокруг нас. Ужасэто наше настоящее, я уж не говорю о будущем
А как называли вашу подругу, помните, с перьями и в рыболовной сети? спрашиваю я, умалчивая, разумеется, о других приметах сей экстравагантной особы.
Лицо Анастасии Николаевны словно освещается изнутри:
Оленьку? Ее называли Арлезианкой. Очень красиво, верно? Если не ошибаюсь, это какое-то цыганское племя Впрочем, не помню. Хотя у нее и литературный псевдоним был прелестный: Елена Феррари. Она под псевдонимом была у нас в группе, ее настоящее имя я узнала вот только что, на днях.
Как? изумляюсь я. Вы до сих пор дружите?
Нет, мы и прежде вовсе не дружили и все это время не встречались, однако буквально два дня тому назад она вдруг
Договорить не удается: Анастасия Николаевна видит в окошко своего мужа, и более ничто для нее не существует!
Это было на прошедшей неделе. А нынче
Нынче моей милой футуристки у окошка не оказалось. Разумеется, я подумала, что ее надежды сбылись и Борисоглебский отпущен на свободу. Не стану скрывать: я надеялась, что Костя через него сможет передать мне весточку. Наверное, не удалось В любом случае нынче же пойду к Борисоглебским! Анастасия Николаевна, помнится, обмолвилась, что они живут на углу Сергиевской и Заиконоспасской улиц, в двухэтажном доме. Непременно отыщу полковника и все-все выспрошу о Косте!
С этими мыслями я подхожу к вывешенным на стене спискам. Это страшные списки! С трепетом приближаются к ним завсегдатаи приемной Предварилкичерез них Чека извещает нас об участи наших близких. Как правило, напротив фамилии либо ничего не написано (значит, тот человек по-прежнему находится в тюремной камере), либо написано «отпущен» (великая редкость, за все время моих хождений в Предварилку я видела такую надпись только дважды), либо либо там стоит «сообщат на квартиру». Это страшно. Это конец Это означаетчеловек расстрелян. На квартиру никто ничего никому не сообщает, потому что сообщать больше нечего. Но самого слова «расстрел» нигде не пишуттолько в приговорах, которые хранятся в подвалах Чеки. В «милосердной» Чеке, такое впечатление, служат не отъявленные головорезы, а кисейные барышни, которые морщат носики при виде той крови, которую проливают собственными же руками!
Итак, я подхожу к спискам и с сердечным замиранием веду глазами по фамилиям. Никогда не подозревала, что Лазаревых так много на свете! В одной Предварилке их заключено четверо. Нет, месяц назад их стало трое, и надпись «Сообщат на квартиру» против фамилии Лазарев С.К. едва не свела в могилу меня саму. Ведь в первое мгновение я решила, что буквы просто перепутали, что инициалы С.К. означают моего Костю Нынче Лазарев К.С. и двое его однофамильцев значатся с прочерками, что само по себе хорошо. Ей-богу, лучше не иметь никаких известий, чем получить печальные новости! Со вздохом бросаю на список последний взгляди столбенею.
«Борисоглебский А.В., полковник,читаю я, сообщат на квартиру» .
Борисоглебский А.В.! «Алешенька», как называла его жена Господи помилуй! Расстреляли! А как же обещание освободить? Она, несчастная, так надеялась! Так ждала!
Лицо бедняжки Анастасии Николаевны представляется мнеи я ничего не могу поделать с собой, стою перед этим ужасным списком и заливаюсь горючими слезами, хотя обычно стараюсь сдерживаться, чтобы не распотешить барышню, сидящую за окошком выдачи разрешений на передачу. У нее пухлощекая мордашка, высоко взбитые кудряшки и накрашенные губки. Какая-нибудь содком , наверное. Так теперь называют содержанок комиссаров. Ими становятся даже и приличные девушки: есть-то надо! Однако эта, раскрашенная, никогда в жизни не была приличной!
Кое-как дожидаюсь назначенного времени, чтобы просунуть в окошко свою жалкую торбочку с пшенной кашей для Кости, и снова начинаю всхлипывать, когда вспоминаю, что убит человек, который заботился о том, чтобы у всех заключенных была еда. О моем Косте заботился
Я хотела идти к Борисоглебским, чтобы узнать о брате? Теперь узнавать не у кого, но я все равно пойду к ним! Вернее, к ней. К Анастасии Николаевне. Поддержу хоть словом Как она там, бедняжка? Как пережила это страшное известие? Сердце разрывается, когда думаю о ней. Ох, ну зачем, зачем тот человек обнадежил ее, посулил свободу мужу, посулил жизнь?! Лучше б не обещал, коли не был уверен!
Бреду пешком на Сергиевскую, угол Заиконоспасской. Трамваи, ввинтиться в которые мне иногда удается, сегодня отчего-то не ходят. А впрочем, нынче у меня нет настроения толкаться в пошлой толпе! Иду, не в силах радоваться теплому ветру и проблескам солнца меж сырых и серых туч. Все мысли о бедной Анастасии Николаевне Какой я увижу ее? Смогу ли утешить?
Я так задумалась, что едва не попала под автомобиль. Под черный, роскошный «Кадиллак» с клаксоном, который протрубил «матчиш»над самым моим ухом. За рулем матрос. Я шарахнулась, успев заметить фигуру на заднем сиденьеминиатюрная женщина в черной кожанке. Гладко причесанные черные волосы, напряженный взгляд из-под густых ресниц Тоже содком ? А может, сама комиссарша? В кожаных куртках абы кто не ходит.
Только тут вижу, что, оказывается, я уже стою около нужного мне дома. С замиранием сердца дергаю за цепочку звонка
Дверь отворяет седая дама. Лицо ее в красных пятнах от слез. Приглашает войти в небольшую уютную прихожую.
Аси нет, с трудом выговаривает она. Думаю, что ее нет в живых.
Я прислоняюсь к стенке: ноги подкашиваются от этих простых слов.
Я ее тетушка, тихо говорит дама. Вела у них с Алексеем Владимировичем хозяйство. В среду Асе стало известно, что ее муж расстрелян, хотя до этогоОна смотрит на меня растерянно, словно решает: говорить или нет? До этого бедная девочка была полна надежд ее уверили, пообещали