Как и ожидал Эрхард, никакого шороха больше нет. Палабрас дышит ровно и спокойно. Ему нужно было только одно: другое музыкальное произведение. Несколько раз он ошибся, что придало его исполнению живости. В солярий осторожно заглянула девушка. Много лет вся домашняя прислуга, девушки-масаи и садовник-грек, слышали бесконечные повторы одной и той же пьесы. Как лев, который ходит кругами по клетке, Эммануэль все время возвращался к «Хоралу», чтобы возбудиться, пользуясь остатками своей когда-то полнокровной фантазии. Но с новыми звуками весь дом словно вздохнул свободнее. И Эммануэль, хотя он по-прежнему слишком толст и нездоров, больше не дышит со свистом. Эрхарду пора уходить.
Не спрашивая разрешения, он налил себе еще «Хименеса» и, не попрощавшись, пошел к выходу. Такая у них традиция. Эммануэль сидит за роялем, а Эрхард одним глотком осушает бокал и бросает его в прудик.
Глава 29
9:30 утра. Пора возвращаться домой. Он стоял на Главной улице и пробовал подбить баланс. Он совершил столько коротких поездок, что нужно время, чтобы все подсчитать. Потом он зайдет в «Канны», небольшую закусочную, где готовят бутерброды. Он заходит туда нечасто, но там делают по-настоящему вкусные и жирные бургеры, которые подают в обертке.
Отшельник! вызвала его Исабель, которая работает диспетчером в ночную смену. Девушки по телефону никогда не называют его по имени. Он даже не уверен в том, что им известно, как его зовут.
Он нажал кнопку.
Сорок восемь двадцать три.
Отель «Феникс». В аэропорт.
Рейс десять пятнадцать на Берлин?
Откуда мне знать? не сразу ответила Исабель. Они только сказали, что им нужно в аэропорт.
Я на сегодня хотел закруглиться. Может, кого другого вызовешь?
Они просили тебя.
Кто просил? Мигель из «Феникса»?
Нет, звонила женщина. Просила именно тебя. Послать кого-нибудь другого?
Сорок восемь двадцать три вызов принял.
Он положил документы на заднее сиденье и включил знак «Занято». Поездка кажется безобидной, и все-таки ему немного не по себе. Интересно, кто заказал именно его? Может быть, вчерашние музыканты или их солист-араб задумали отомстить.
Подъехав к отелю, он коротко нажал на клаксон. Обычно в этом нет необходимости, но если за стойкой администратор-новичок, а гостю нужно успеть на рейс в Берлин в четверть одиннадцатого, тогда пора двигаться. Он ждал три минуты, потом заглушил мотор и вошел в отель. В вестибюле никогони на диванах, ни за стойкой. Он позвонил в колокольчик, и из кабинета вышел Мигель.
Добрый вечер, сеньор Йоргенсен. Мигель оглянулся по сторонам. Чем я могу вам помочь?
Добрый вечер, Мигель. Меня вызвал кто-то из ваших постояльцев. Женщина. Может, кто-то из ваших коллег или из бара?
Такси всегда заказываю я.
Но а мог позвонить кто-то из гостей?
Возможно, сеньор Йоргенсен.
Я должен отвезти кого-то в аэропорт.
Мигель посмотрел на часы:
Рейс десять пятнадцать, на Берлин?
Я тоже так подумал.
Пока еще никто не выписывался. Но она еще может успеть. На пятом этаже живет англичанка. Может быть, она вас вызвала. Мигель оглянулся на стенд с ключами. В номере ее нет.
Мигель, я буду в машине. Предупредите, что я жду.
Он вернулся к машине и сел за руль. Если пассажирка не выйдет через несколько минут, опоздает на рейс. Может быть, ей вовсе не нужно успеть на самолет. Может, она, наоборот, кого-то встречает. А может, работает в аэропорту
Вдруг на улице раздался оглушительный грохот, и он поднял руки, закрывая лицо. Потом понял, что мимо промчался огромный пикап, откуда несется громкая музыка; в пикапе три парня. Он посмотрел в зеркало заднего вида и оцепенел, увидев Алину. Она сидела на заднем сиденье и улыбалась как ни в чем не бывало. Ее улыбка раздражала.
Сейчас у меня на тебя нет времени. Я жду клиента.
Я твоя клиентка, Четырехпалый.
Убирайся из моей машины к черту! Его левая рука гудела, так хотелось ударить по зеркалу, в котором отразилась Алина, как будто так он мог ее уничтожить.
Ни за что! расхохоталась женщина. Давай вези меня в аэропорт.
Я отказываюсь тебя везти. Вылезай из моей машины!
Почему? Тебе что, деньги не нужны?
Преступников не вожу.
С каких пор? Алина снова рассмеялась.
Мне не нужны твои деньги.
Езжай, скомандовала она. Она умела манипулировать людьми, легче выполнить то, что она просит, чем сопротивляться.
Эрхард круто развернулся на сиденье. На ней костюм цвета лосося; на лоб сдвинуты темные очки в золотой оправе. Наряд вульгарный, и все же в нем она выглядит лучше, чем обычно.
Чего ты хочешь? Сегодня рейсов больше нет.
Мне нужно прокатиться во «Дворец».
Разве не завтра?
Она снова засмеялась. Очевидно, ее забавляло все происходящее. Похоже, она была пьяна. Во всяком случае, выглядела пьяной.
Сегодня я должна там переночевать.
Тогда какого черта ты вызвала меня? Могла бы попросить еще тридцать водителей. Или полицейских. Пусть они тебя подвозят.
Но, еще не договорив, он понял: она вызвала его, чтобы позлорадствовать. Показать, что она поступит именно так, как хочет. И никто не смеет ей указывать.
Потому что ты напоминаешь мне моего отца, объяснила Алина. Старого, злого и жалкого.
Его в самом деле можно пожалеть, ведь его дочь шлюха.
Ему плевать. Козел драный.
Ни один родитель не может быть равнодушным к такому, я имею в виду, ему не плевать.
Алина снова засмеялась. Он тронулся с места. Лучше поскорее со всем покончить.
Это только по-твоему, Четырехпалый!
Он молча ехал по проспекту в сторону дюн. Его пассажирка без умолку тараторила о Мадриде, о покупках и о подруге, у которой сорок пар туфель. Надо не забывать переключать передачи. Эрхард включил кондиционер, чтобы в салоне стало прохладнее.
Кстати, имей в виду, сказала она, когда они поворачивали на Сто первую магистраль, я обо всем подумала. Правда подумала. Ты заставил меня обо всем подумать. Понимаешь, я взвесила все за и против. Что делать? Взять деньги или послушать старину Четырехпалого? Я говорила с Тиа, и она так рада, что я поеду в Мадрид, и
Замолчи. Ничего не желаю знать. Не хочу знать, почему ты так поступаешь. Ты ты такая невероятная эгоистка, что мне не
Эгоистка? Нет, дьявол тебя побери, я не эгоистка. Ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить. Я не эгоистка, и не плохая, и не
Настала очередь Эрхарда засмеяться.
Ты просто дура. Ты такая невероятная дура, что мне страшно думать о будущем. Из-за таких, как ты, я боюсь за будущее.
Оба умолкли.
Зато ты святоша святее папы римского, заявила Алина. Говорю тебе, я обо всем подумала. Но я не могу себе позволить отказаться. Не могу.
Заткнись.
Я не убивала мальчика. Я ничего плохого не делала.
Но из-за тебя и твоей поездки в Мадрид полицейские так и не узнают, что случилось.
Ну и что? Черта с два это моя проблема! Да и не твоя, раз уж на то пошло!
Совершено преступление. Худшее из преступлений. Кто-то убил маленького мальчика. Скорее всего, не его родители.
Знаешь, не все родители хорошие.
Уморить ребенка голодом и бросить его в коробке чудовищно. Ни один родитель так не поступит.
Родители вытворяют что хотят.
Когда у тебя будет ребенок, тебе будет стыдно
Какого хрена ты вообще знаешь? И потом, у меня никогда не будет детей. Понимаешь? Ни-ког-да.
Ради их блага надеюсь, что так и есть.
Он ехал быстро, под сто пятьдесят километров в час, и машина начала вибрировать. Он хотел поскорее избавиться от этой женщины, высадить ее и уехать. Солнце село, и справа от машины все было черно, небо над ними зеленовато-малиновое. Он покосился на свою пассажирку в зеркало заднего вида; достав маленькое зеркальце, она подкрашивала губы. Как будто собралась на свидание со всем полицейским управлением. Он представил себе ее в зале суда. Костюм цвета лосося прекрасно подчеркивал рассказ о том, что раньше она была католичкой. Она будет накручивать на палец пряди волос, каяться и просить прощения. Самое большее ей дадут несколько месяцев. Полицейские будут приходить к ней в тесную камеру, приносить еду. А вечерами охранники будут подглядывать в глазок, как она раздевается перед сном. Хуже всего то, что она прекрасно подходит для своей роли. Она не похожа на героиновую наркоманку, в отличие от многих таких же, как она. Алина выглядит более зрелой и вполне способна быть матерью. Кроме того, она врет не краснея. Наверняка будет лить слезы на предварительном слушании, и ни один журналист не усомнится в ее словах. Во всяком случае, до тех пор, пока не объявятся настоящие мать или отец.