Они прошли металлодетекторы у входа. Эрхард опасался, что его будут обыскивать и найдут в кармане пакет с пальцем, но все обошлось, и он беспрепятственно проследовал в здание за Берналем. Пройдя по коридору, они попали в большой зал, похожий на склад или гараж. Берналь закрыл за ними дверь, порылся на большой полке и вернулся с большой светло-коричневой коробкой, надел резиновые перчатки.
Мне тоже их надеть?
Не важно, отмахнулся Берналь, покосившись на отсутствующий палец Эрхарда. Он вынул из коробки обрывки газеты. Подонки оставили нам на заднем сиденье маленький сюрприз.
Подонки повторил Эрхард. Дело происходило ночью, и единственным источником света был все время гаснущий полицейский прожектор, но он узнал коробкуона стояла на заднем сиденье.
Мы не знаем, как сложить куски, связаны ли они между собой и вообще стоит ли сидеть здесь и складывать головоломку. Вы что-нибудь можете прочитать?
Эрхард разглядывал обрывки. Фотографии, подписи, какие-то слова Многое размокло и нечитаемо. Страницы слиплись.
Да, с горечью продолжал Берналь. В том-то и трудность. Мы не знаем, имеет ли газета какой-то смысл. Может, в ней зашифровано какое-то послание?
Что же мне делать?
Читать заголовки, то, что набрано жирным шрифтом. Сумеете что-нибудь разобрать? Вот тут, например, он показал на большой обрывок с заголовком и подзаголовком. Эрхарду странно было видеть датские слова; много датских слов вместе. Что здесь написано?
«Если нынешняя зима будет такой же суровой, как прошлая, в Копенгагене умрет больше бездомных. Один человек уже замерз до смерти».
И что это значит?
Не знаю. Наверное, трудно быть бездомным в холодной стране?
Берналь жестом показал:
Продолжайте. А здесь что?
Следующий фрагмент побольше, но обрывок слипся с соседним.
«Апелляция отцов была отклонена».
И что это значит?
Не знаю. Здесь так написано.
Ладно, почитайте обрывки, попросил Берналь с самым несчастным видом. И скажите, если что-нибудь покажется вам необычным.
Эрхард порылся в обрывках, стал читать и складывать прочитанное в стопку. Ничтосовершенно ничтоне привлекло его внимания. Самые обычные, не особенно интересные, статьи о датчанах, финансах, детях, учреждениях, разводах и телепередачах. Довольно много из того, что он просмотрел, было посвящено «Ангелам ада». Прошло уже много лет с тех пор, как он в последний раз читал датскую газету, но ему не показалось, что за прошедшее время газеты сильно изменились. Несколько имен были ему незнакомы, а в остальномвсе как всегда.
Не знаю, есть ли здесь что-нибудь, но ведь я не знаю, что я ищу.
Берналь встал.
Я и сам не знаю. Поганое дело! Последние слова он почти прошептал. Потом собрал обрывки газеты большими пригоршнями и запихнул в коробку. По комнате поплыл запах мочи. В соседней комнате, за полками, икал или хныкал, Эрхард не понял, маленький ребенок. Берналь как будто этого не замечал.
Я не могу вам помочь, пока вы хотя бы не намекнете, что я должен искать. Мне нужно больше знать.
Берналь надолго задумался. Эрхард догадался, что тот взвешивает все за и против. Что он имеет право сказать, а чтонет.
Пойдемте, наконец сказал он. Вот сюда.
Они обошли полку и оказались в темном углу. Берналь остановился и придержал Эрхарда, который шел за ним по пятам. В темноте было видно только половину лица Берналя.
Слабым желудком не страдаете?
Эрхард покачал головой.
Помните ту девочку, Мадлен?
Вы нашли ее?
Берналь раздосадованно повторил вопрос:
Вы ее помните?
Эрхард кивнул.
Хорошо. Так вот, нам здесь такие дела не нужны. Совсем не нужны. Мы сделали все, что можно, учтите! Мы не можем работать себе во вред. То, что случилось в Португалии, полностью уничтожило туристическую индустрию в Прайе-да-Лус, а полицейских еще долго полоскали в прессе, называли бездарными, тупыми Дюпонами и Дюпонамизнаете комикс? Разница в том, что у нас никто не заявлял о пропаже ребенка. Никаких рыдающих матерей, отцов или умненьких братьев-сестер, которые тоскуют по маленькому братику.
О пропаже ребенка?!
Берналь включил две настенные лампы и подошел к белой доске.
Мальчик, сказал он, указывая на фотографию.
Это была большая черно-белая фотография, возможно, когда-то она была цветной; смотреть на нее трудно. Но сейчас цвета нет, только градации черного, может быть, с коричневыми или зеленоватыми оттенками. Посередине большой черный квадрат, помеченный четырьмя светло-серыми кубиками, которые придают квадрату глубину. В центре квадрата, словно окруженное невидимой скорлупой, лежит крошечное человеческое существо. Одна рука поднята к голове, как будто он хочет почесаться, а другая, почти невероятным образом, обернута вокруг спины. Ребенок был укрыт светло-серыми обрывками газеты.
Эрхард невольно отвернулся. Глаза его скользнули к белой доске, там еще фотографии с той же ужасной сценой. Увеличенное изображение рта мальчика, его глазони закрыты, ввалились, обведены черными кругами. Он увидел фотографии салона машины, заднего сиденья. Коробка стояла между ремнями безопасности, похоже, ее пытались пристегнуть.
Сколько ему? У Эрхарда так пересохло во рту, что язык почти не ворочался. Сколько ему?
Три месяца. Около трех.
Должно быть, кто-то объявил его в розыск.
К сожалению, нет. Всякий раз, когда всплывает такое дело, с младенцами хуже всего. У них нет друзей. Как правило, у них еще нет ни нянь, ни товарищей. Они не оставляют коллег, бывших подружек или пустые квартиры, за которые не заплатили. Если родителям все равно, о младенце никто не беспокоится.
Но кто-то должен был объявить ребенка в розыск, на островах или в Испании
Словно не слыша его, Берналь продолжал:
По-моему, мамаша утопилась в море, как трусливая собака. Никто так не бросает ребенкаразве что у нее не все дома.
А если с его родителями что-то случилось? Что, если они пошли погулять по пляжу, упали и
А если они трахались в какой-нибудь пещере? Трудность в том, что мы все обыскали. С собаками. С вертолетами. Ничего. Все как с проклятым кольцом Билла Хаджи. Они бесследно исчезли!
Кто-то должен был видеть, как приехала машина. Как насчет того парня на пляжесерфера?
Мы допрашивали его дважды. Он приехал в Котильо уже после того, как там появилась машина. Никто ничего не знает. А машина зарегистрирована на одну импортную фирму, которая находится в окрестностях Лиссабона. На место назначения она не попала, владелец фирмы счел, что она находится в каком-нибудь контейнере в Амстердаме.
Может быть, ее угнали с ребенком внутри?
Где? В Амстердаме?
Эрхард не знал, что ответить.
Но самое странноеодометр. На нем всего пятьдесят километров. Пятьдесят!
А отпечатки пальцев?
Ни на руле, ни на рычаге переключения передач, ни на переднем сиденье. Найти отпечатки не так просто, как думают некоторые. А может, мамаша была в перчатках? А может, кто-то нарочно стер все следы? Мы нашли отпечатки на коробке, но в нашей базе их нет, откуда мы можем знать, кто трогал ту коробку до того, как внутрь положили мальчика? Во всяком случае, тот, кто поставил коробку в машину, надежно закрепил ее ремнем безопасности. Похоже, ее немного потрясломожет быть, когда они столкнули машину с утеса возле парковки. Машина стояла на пляже во время прилива, но внутрь вода не попала. Никто в Котильо не видел, как туда приехала машина. Если бы только у нас были собаки! Собаки есть на Тенерифе, но, чтобы доставить их сюда, нужно полтора дня, а к тому времени будет уже поздно.
Что если мамаша с папашей удрали за границу?
Мы изучили списки пассажиров на всех рейсах. Никто не приехал сюда с ребенком и не уехал без ребенка. Но самое страшноерезультаты вскрытия Берналь подошел к фотографии мальчика и указал на черные пятна вокруг запавших глаз. Судя по предварительному отчету Лоренцо, ребенок умер от голода за два-три дня до того, как машина попала на пляж. До того, как его бросили в картонной коробке. Кроме того, в отчете о вскрытии установлено, что ему было около двенадцати недель. Когда мы его увидели, приняли за новорожденного, потому что он был такой крошечный и худенький. Мы обзвонили все родильные отделения, всех врачей на острове и всех молодых матерей с мальчиками от месяца до пяти. Всего сто восемьдесят семь матерей. Всех младенцев пересчитали. Поговорили и с отцами. У нас есть несколько зацепок, но пока ничего определенного.