Сейчас мои быки тебя на куски порежут, захрипел Слюсаренко.
Сейчас ты эту запись прослушаешь! Капитан швырнул в кресло «обезрученного» хозяина. Я сумел записать на диктофон нашу последнюю беседу с покойником Глуховым. Из нее видно, что ты стоял за спиной пиратов. Глухов был лишь шестеркой, подставным лицом.
Кусочник низкий твой Глухов, сказал Юрик, прослушав запись. Потому и ему приготовил я могилку на дне морском.
Кто-то по-кошачьи поскребся у двери. Двадцатилетняя пассия Юрика или «матрёна», как он их называл. Кротко взглянула на Слюсаренко.
Юрик, ты не забыл. Что у Гелия Лукьяновича парти? Пошли этого на х презрительно скользнула девка глазами по капитанскому мундиру.
Тачка заложена, поезжай! А я подъеду, как с делом закончу, велел ей Юрик.
Конечно, я могу забрать запись, а тебя рыб кормить отправлю, проводил Юрик взглядом «матрёну». Но наверняка у тебя есть дубликат. Поэтому давай по-хорошему. Я тебе за пленочки пару миллионов подкину. Да не «деревянных», а «зеленых». Идет?
Боюсь, что поздно, ответил Капитан. Вот копия допроса захваченного мною пирата близкого друга Чана. Он говорит, что захват и уничтожение лайнера готовились и направлялись тобой. Вот также «Сингапур пост», опубликовавшая следственные материалы.
Кто им позволил следственные материалы публиковать? подскочил Юрик.
Свободный мир! Другое отношение к прессе, другие права у прессы. Но не в этом дело. Дубликат пленки забрала у меня сингапурская полиция. Копии ее и всех следственных материалов она передала представителям страховой компании, где было застраховано судно. Эти ребятишки прибыли во Владивосток одним рейсом со мной.
Это серьезно, побледнел Юрик. Там крутые парни. За те сто миллионов баксов, что я с них запросил по страховому полису, они меня даже в Антарктиде найдут. Сроком не отделаюсь. Если посадят меня на кол можно считать, что я легкой смертью умер. Что же делать?
Думай! ответил Капитан, положил перед Юриком пистолет и вышел из кабинета.
Капитан не пошел по главной аллее. Он укрылся в саду, в который въезжали серебристые лимузины. Капитан увидел, как Юрик выглянул из окна, затем ушел в глубь кабинета откуда треснул выстрел.
7
Следующим утром Капитан зашел в бар ресторана «Арагви» единственное место в городе, где подавали приличный кофе по-восточному. Всегда приветливый и словоохотливый армянин Андрюша молча поставил перед Капитаном чашку кофе и положил газету. Из траурной рамки скалился Юрик. «Несчастный случай оборвал жизнь крупного организатора промышленности и транспорта, туристического и банковского бизнеса Юрия Николаевича Слюсаренко», прочел Капитан.
Уже знаете? плюхнулся рядом пьяненький журналист Пржешевский. Чистил оружие и закатал себе в лоб. Бармен! Двести грамм коньяка!
Не велено сегодня отпускать спиртное. Траур! Кофе могу подать, ответил Андрюша.
Кофе так кофе! ухмыльнулся журналист.
Он вытащил из кармана плоскую бутылочку коньяка и сделал несколько глотков.
Не желаете? спросил он Капитана. «Малый шлем», канадский, дерьмо!
Я только по праздникам, а сегодня траур, отказался Капитан. Как ваши очерки о круизе?
Не будет очерков. Пошел я сегодня к преемникам Юрия Николаевича за авансом Ничего не надо, говорят, в круиз за наш счет прокатился и ладно! Дали деньги на билет до Москвы, сказали: «Уезжай сегодня же! И ничего об этой поездке не публикуй! Не то все, что на тебя потратили, по суду вытащим». Так-то!
Поздновато уже в аэропорт? посмотрел на часы Капитан.
Ничего вечерним поездом, плацкартным уеду.
Месяцем позже похоронили Машу Громову, умершую от только что открытой болезни «смертельная бактерия». Свою квартиру, деньги и машину она завещала Капитану.
В мае сорок пятого
Триллер
Берлин пал. Пахло весной, разлагавшимися трупами, гарью. Поблескивая только что полученным орденом Александра Невского, капитан Ананьев вошел в подъезд стилизованного под средневековый замок многоэтажного дома.
Ананьев начал воевать с октября сорок первого. Впервые понюхал пороха под Москвой младшим лейтенантом переводчиком политотдела армии. С этим политотделом дошел до Берлина, обрастая сначала «кубарями», а позже звездочками на погонах. Отвоевал Ананьев неплохо ни единой царапины, хотя лез в самые жаркие места. Поначалу это была лихость штатского человека, стремившегося доказать кадровым офицерам, что и он чего-то стоит. Со временем потребность рисковать стала неотъемлемой чертой его характера. Начальство критиковало Ананьева за ухарство, но высоко ценило сделанное им. Четыре ордена оттягивали гимнастерку капитана. «Александра Невского» он получил за Польшу уговорил сдаться целую немецкую дивизию, попавшую в окружение. Знал Ананьев, что и за Берлин его представили к ордену и воинскому званию майор.
Не смотря на храбрость в бою и самостоятельность в суждениях, Ананьев умел приспособиться к причудам начальников политотдела. Четырех пережил он. Пережил капитан и трех боевых подруг: Лину, Лилю, Лену. Все они были замужними женщинами, знавшими, что и Ананьев женат. Все они погибли в разное время при разных обстоятельствах. Последняя Лена в апреле, на Зееловских высотах. Шальной осколок попал ей в переносицу.
Бог миловал Ананьева: он не видел смерти ни одной из подруг. По возвращению с задания его подводили к свежему холмику, увенчанному фанерной пирамидкой со звездочкой. Ананьев привык к смерти. Сам неоднократно был на волосок от нее, ежедневно видел гибель других. А сколько раз ему самому приходилось брать в руки автомат или выхватывать из кобуры пистолет со счета сбился!
Ананьев недолго страдал после гибели подруг. К подтянутому щеголеватому офицеру всегда тянулись женщины, и он быстро находил замену. Главным условием было, чтобы имя новой подруги начиналось на «Л». Ведь дома его ждала жена Лия. Сейчас капитан «холостяковал». Работы на него свалилось много, а женщина с нужным именем ему не попадалась.
***
Начальник Ананьева полковник Бершадский дал задание подыскать приличные квартиры в доме-замке, отведенном сотрудникам политотдела под жилье. Война пощадила здание лишь несколько выбоин от пуль и осколков на стенах да пара разбитых окон.
В просторном холле первого этажа Ананьев и сопровождавший его ординарец Володя наткнулись на два женских трупа с изрезанными до неузнаваемости лицами: один побольше, другой поменьше. Хлопнула дверь привратницкой. Голая немка, прикрывшись каким-то тряпьем, поскуливая побежала на улицу. Следом за не вывалились старшина и ефрейтор. Ефрейтор залихватски засвистел вслед женщине, но осекся, заметив офицера.
Так что, товарищ капитан, в соответствии с приказом полковника Бершадского несем охрану объекта. Следим, чтобы другие части дом не заняли. Имущество не разворовали, доложил старшина.
Убрали бы покосился Ананьев на трупы.
С минуты на минуту обещали пленных прислать, убрать эту падлу, да вокруг дома мертвяков пособирать, ответил старшина. В доме надо будет еще почистить. Мы видели, что здание пустое дальше первого этажа не смотрели. Здесь эсэсовские чинуши жили давно разбежались. Этим вот матери с дочкой не повезло. Танкисты тут гуляли. Их «тридцатьчетверку» за углом разбило До нас еще зашли. Когда мы прибыли, эти фрау уже мертвые были.
Где танкисты?
Ушли свою часть. Хотя, стоп! Было их четверо, а ушли трое. Один где-то потерялся. Шибко хмельные были.
Четвертого танкиста нашли у черного входа. Он лежал ничком, схватившись за перерезанное горло. Рядом валялся эсэсовский кинжал с запекшейся кровью на клинке.
Мать моя женщина! присвистнул старшина. Тихонько зарезали
Вот что, старшина! Давай-ка его отсюда куда-подальше! приказал Ананьев. Протрезвятся танкисты, начнут друга искать. Найдут здесь СМЕРШ с военной прокуратурой притащат. Тебе лишние геморрои нужны? Мне тоже не нужны!
***
Ефрейтор с парой солдат завернули танкиста в портьеру и уволокли из дома. Ананьев со старшиной, Володей и пятью автоматчиками пошли осматривать здание. Старшина, прихвативший связку пронумерованных ключей, аккуратно открывал двери.