Доброе утро, капитан! крикнул старик и, по обыкновению, саркастически ухмыльнулся. Впрочем, возможно, его терзала боль в сломанной ноге.
Доброе утро, довольно холодно бросил Раймонд. Ему никогда особенно не нравилась эта ухмылка.
Свернув на улицу, где располагался вход в кафе, а также и единственную на Поркероле, он заметил капитана Жозекак всегда, при белой фуражке, внушительном брюхе и с безмятежно-непроницаемой миной на массивном лице. Раймонд решил, что на сей раз поздоровается первым.
Доброе утро, капитан.
Жозе повернул голову.
А, капитан, добрый день, радостно откликнулся он.
Черт бы побрал всю эту братию!
И почему все эти поркерольцы разговаривают с ним одинаково? Всегда радостно, предельно вежливо, но с неизменным оттенком иронического удивления.
Кристофу Раймонд еще мог это простить. Тот на все смотрел с иронией и удивлением. А потом, Кристоф, как-никак, важная шишка на острове, человек хитрый и смекалистый, при деньгах и собственности. Недаром он синдик и вот уже более двадцати лет представляет интересы рыбаков.
Но Гиппокампо, двадцатипятилетний юнец? Или Тити, который боится моря и сам это признает? Или лысый косоглазый зеленщик Жоржио? Или почтальон Шарло? Черт побери, все они тоже себе это позволяют!
Раймонд немного постоял, оглядывая площадь от лавок и ресторанчиков внизу до церкви и почты наверху. Она была голой и пыльной, лишь разбросанные там и сям платаны давали вожделенную тень. Никто пока не играл в шары, так что капитан увидел только Жоржио с фруктовым лотком, несколько лениво почесывающихся собак, двух старушек, сплетничающих на скамейке, и старого папашу, что торговал под тентом соломенными шляпами и сандалиями на веревочной подошве. Да еще вразвалочку ковылял туда-сюда дряхлый дедушка Морэн, в мешковатых брюках, потертом сером свитере, баскском берете и, разумеется, домашних шлепанцах. Выцветшее старческое лицо, самый что ни на есть жалкий оборванец с виду и вместе с тем, вероятно, самый богатый человек на острове. Стояла жара, глаза слепило от солнца, и пыльное марево плыло над площадью, покачиваясь над квадратиками цемента.
Зато в кафе царили приятная прохлада и тишина. Кристоф склонился над стойкой в глубине залалинялая парусиновая панама заломлена на затылок, черные кудряшки спадают на лоб. Блеклые, скорее зеленые, нежели карие, глаза, исподлобья уставились на Раймонда.
Alors. Raconte. Излюбленные словечки Кристофадавай, значит, рассказывай. Сам-то он знал толк в этом деле, никто на острове не умел так лихо работать языком.
Да что тут говорить «Оливия» привязана у берега.
Как и всегда, прежде чем Кристоф возьмется за дело, будут бесконечные хождения и разговоры, дабы собраться с духом, крепеж кусков каната, собирание древесины для роульсов, состоится оживленный спор насчет того, как проделать все наилучшим образом, а затем они поплюют на руки, пообещают друг другу хорошенько выпить, как только судно вытащат из воды, и примутся тянуть. Эта живая сценка с шумными советами, критикой и изрядной долей ругани привлекала зевак, каковых тоже, на полудобровольных началах, приобщили к работе. Гиппокампо, молодой и немногословный, в рубахе из клетчатой шотландки, вязаной шапке и высоких морских сапогах, не обделенный ни умом, ни силойи то и другое пришлось весьма кстати, помогал больше всех. Наконец мокрую «Оливию», с облепленными густой сетью водорослей винтом и рамой руля, водрузили на спусковые салазки. Изрядно взмокшие труженики удалились в «Эскаль» пропустить стаканчик, а то и два. Обратно с Раймондом вернулся один Кристоф, обещавший помочь ему красить. На солнцепеке деревянный корпус, год пробывший под водой, высыхал частями. С того борта, что оставался в тени, на цемент натекли небольшие лужицы. Раймонд подлез под выпуклый бок и, открыв складной нож, принялся скоблить осклизлое, покрытое водорослями дерево.
Прошлогодняя краска, похоже, до сих пор неплохо держится, и все-таки мы вовремя вытащили красавицу.
Кулак Кристофа бесцеремонно постучал по ближайшей доске.
Старое доброе суднотот, кто его строил, свое дело знал. И сколько ж твоей «Оливии» годков?
Построена в 1899-м. Вот и считай.
И дерево до сих пор держится?
Конечно. Посмотри на толщину. А видел бы ты шпангоуты изнутри! Настоящие яблоневые стволы, точь-в-точь такие, какими росли.
Кристоф стал пристально вглядываться, наклонившись вперед, потом присел на корточки и ловко изогнулся, стараясь подобраться поближе к доскам над килем.
А что за балласт?
Железобетон. А раньше был свинцовый. Я думаю, это хитроумный ублюдок в Португалии им поживился. Прикинь, сколько стоит такая уйма свинца!
А воды тебе много приходится откачивать?
Ну, вода в нее, конечно, просачивается, да не слишком много. С этими старыми судами всегда так. Я избавляюсь от нее примерно раз в десять дней.
Гм.
Кристоф неспешно открыл нож, выбрал точку над самой головой и легонько ткнул лезвием в дерево. Оно вошло с легкостью и внезапностью, поразившими Раймонда. Большая коричневая рука, мягкая и сморщенная, как старая кожаная перчатка, легонько похлопала по доске, ковырнула ногтем большого пальца, точно лопатой, и осторожно вытащила нож. Тонкая струйка воды полилась, как кровь из раны.
Раймонд в панике забрался под балку, покрытую облупленной краской, и попробовал ее собственным ножом в разных местах. Он наносил удары снова и снова, как будто мстил коварным изогнутым доскам, таким прочным на вид и такой изящной формы. Но его нож всякий раз натыкался на сопротивление плотной, старой, просоленной древесиныострие едва проникало внутрь.
О Матерь Божья
Кристоф сделал множество аккуратных надрезов, словно белошвейка, прикалывающая материал к бумажному узору. Вода по-прежнему тихо сочилась, капая с киля на высушенный солнцем бетон.
Гм, снова хмыкнул Кристоф. Похоже, в длину будет около метра.
А в ширину сколько? Раймонду страшно захотелось выпить.
Пожалуй, сантиметров сорок. Для куска сыра явно великовато.
Настолько гнилое?
Чистый камамбер.
Давай-ка попробуем с другого борта.
Во всех остальных местах дерево было прочным.
Кристоф со вздохом поднялся и сунул нож в карман, после того как тщательно вытер лезвие о штаны. На ткани осталось немного зеленой слизи от водорослей. Новое пятно воды уже высыхало.
Вот тебе и шестьдесят с гаком, сочувственно пробормотал Кристоф.
Но такое дерево и сотню лет будет целехонько, если до него не доберется древесный червь.
Pardi.
Тогда каким образом?..
А кто его знает? Ее когда-нибудь латали?
Раймонд вдруг осознал, что в его памяти есть дыра, и она разверзлась перед ним так стремительно, что голова пошла кругом.
Да, однажды. В первый год, как я ее приобрел. Я налетел на песчаную отмель и покорежил несколько досок, не так чтоб сильно, но вытащил «Оливию» на берег. Доски были целы, но на верфи мне сказали, что, поскольку судно старое, надо бы для верности залить туда немного цемента. Но ведь от этого дерево не гниетчерт возьми, да так сплошь и рядом делают.
Кристоф тяжело вздохнул и уставился в море, сдвинув назад шляпу и задумчиво почесываясь.
Как знать? наконец сказал он. Но мне и раньше доводилось видеть такое. Может быть, когда заливали бетон, его не уложили достаточно плотно и оставили замазанный пузырь воды, а от него пошли сырость да плесень, вот весь этот участок и сгнил изнутри Ты ведь знаешь Артишокахозяина большого судна из Сен-Рафаэля? Так у него все днище такое. А парень еще и влез в долги, когда ставил новый мотор. Ну, я и посоветовал ему всегда вести за кормой шлюпку и держать наготове нож, чтобы в случае чего перерезать носовой фалинь, потому как Большая ладонь внезапно рубанула воздух, описав зловещую и выразительную дугу. Пойдем-ка выпьем по аперитиву.
Ты и мне дашь такой совет?
Молчание, гробовое.
Приветствую, мадам Симона. Какой у вас дивный цвет лицане иначе как добрые вести из банка.
Доброе утро, работяги. Коренастая женщина, с копной седеющих светлых волос, чуть сдвинув набок тяжелую челюсть, старательно добавляла в бокал капельку сиропа.