Дом расположился углом по отношению к улице, и на первом этаже по углу шел крохотный балкончик. Дом был маленький, но старинный и крепкий. Дубовая передняя дверь была снабжена узким смотровым окошечком, изнутри его закрывала занавеска. По широкой мощеной дорожке он направился вокруг дома. С внутренней стороны был маленький дворик со старомодной французской прачечной и открытым сараем, в котором валялось несколько пустых винных бутылок, куча щепы для растопки и стоял мусорный бак. Задняя дверь, по всей вероятности, вела на кухню.
Нигде не было ни намека на какую бы то ни было активность, но между задней дверью и сараем стоял дорогой автомобиль, черная «ланция-салун» с объемом у двигателя в два с половиной литра. Ее тщательно отполированную поверхность лишь слегка припорошил снег, а лейбл страсбургского автомобильного салона был чист как слеза. На губах Ван дер Валька появилась легкая усмешка. Этот Жан-Клод Маршалон покупал новые машины и бросал их, подобно тому как мы с вами бросаем пустые спичечные коробки. Он простучал дверь кухнизадвижка находилась внизу. Ничего не произошлостук не произвел никакого эффекта. Он нахмурился и толкнул дверь. Она чуть подалась, он нахмурился еще более недовольно. Повозившись с задвижкой и наделав при этом довольно много шума, он наконец с большим трудом проник в дом. Несмотря на это, никто не вышел выяснить, что происходит и какого черта он копается у двери.
Это был, возможно, самый обыкновенный и самый непримечательный дом из всех, в которых ему приходилось бывать. Обычная кухня загородного домас газовой плитой, холодильником, деревянным буфетом, отделанным белой огнеупорной пластмассой, и из того же материала столом. На плите стояла кастрюля с остатками супа, на полке лежало несколько луковиц. В холодильнике лежали мясо, молоко, открытая пачка масла, полбанки томатного пюре, несколько ломтиков ветчины, завернутые в бумагу, полкоробки плавленого сыра. Точно так же выглядят миллионы кухонь во французских домах, где жена ежедневно ходит на работу; дом выглядит пустым и мертвым, но часов в шесть вечера в нем появляются признаки жизни.
Но этот дом был еще более равнодушным и неприветливым. Он взглянул на холодильниктот был включен.
В холле стоял буфет с перфорированной для вентиляции задней стенкой, там лежал целый камамбер и кусочек рокфора.
В верхние комнаты подниматься он не стал, а спустился в погреб. Здесь все выглядело довольно солидно, так, словно в этом доме жили не один год и обихаживали его аккуратно и заботливо. Все свидетельствовало о стабильности, умиротворении и упорядоченности жизни здешних обитателейвсе эти веники и швабры, банки с краской и лаком, бутыли со скипидаром и каустической содой, пылесос и разнообразные щетки для чистки обуви. Здесь был даже массивный верстак и ящик с инструментами. Было похоже, что здесь проживает пожилая пара. Дети их выросли и живут отдельно от родителей, а они являются полноправными владельцами дома и имеют небольшой счет в банке, выращивают в огороде овощи и нескольких цыплят. Хозяинбывший начальник почтового отделения или железнодорожной станции, любит рыбалку и не прочь побродить с ружьишком в поисках неосторожного кролика, гордится своими помидорами и георгинами, у него всегда припасена пара бутылочек неплохого вина и коробка сигар, которые он достает к приезду своего законного сына, навещающего родителей на каждый Новый год и Рождество. Каждый вечер между шестью и семью его можно найти в местном кафе за кружкой пива и партией в белот.
Нет, этот дом не был домом Жан-Клода Маршала.
Ван дер Вальк прошел в заднюю часть подвала, туда, где обычно хранится уголь. У желоба возвышалась добрая полутонна кокса, рядом штабелем были сложены нарубленные дрова. Тут же стояло несколько ящиков со щепой и стружками для растопки, лежали напиленные чурбачки и пачка старых газет. Пол был чисто выметен щеткой, стоявшей здесь же, в углу, рядом с топором. На вбитом в стену ржавом гвозде висел кожаный фартук. Все здесь буквально дышало спокойствием, размеренностью и порядком.
Печь была еще слегка теплой. Он открыл дверцу. Топка была полна пепла. Он ощутил его на своих руках и торопливо отряхнул их; серый и мертвый, пепел все еще хранил каплю тепла. Как бы то ни было, печь топили примерно часов пятнадцать назад.
Ван дер Вальк поднялся обратно на первый этаж.
В доме по-прежнему царила тишина, полировку мебели покрывал тонкий слой пыли, натертые половицы пола были застелены дешевыми ковриками. Вся обстановка была чрезвычайно старомодной, провинциальной и какой-то неприятной. На радиоприемнике стояла ваза с букетом; цветы еще не завяли. В одном углу стоял комод с зеркалом; здесь матушка хранила лучшие тарелки для гостей, ликерные рюмки и сувениры, привезенные сыновьями-военными из Индокитая. Там же стояло шесть фарфоровых фигурок. Ван дер Вальк открыл дверцу и взял в руки одну из них; он не слишком разбирался в таких вещах, но его знаний хватило на то, чтобы определить, что это дрезденская работа периода расцвета. Этот танцующий маркиз, эта кокетливая соблазнительная девушка, обнимающая обезьянку, этот великолепный попугайвсе это вполне мог быть Кендлер. И все это не могло быть куплено на социальное пособие бывшим начальником станцииэти вещицы оказались здесь стараниями Жан-Клода. Это, несомненно, был подлинный Кендлер, стоивший по пять сотен футов за штуку.
Он заглянул в другую комнату. Ах здесь побывал Жан-Клод. На это указывали вещицы, явно купленные у провинциального торговца, да, изучив их более внимательно, он окончательно пришел к выводу, что все они куплены у провинциального антиквара, специализирующегося на старинных вещицах из фермерских домов и предметах крестьянского быта. Он продает их кинозвездам из Парижа, которые желают придать своим загородным домам настоящий деревенский вид. А подлинность пятнадцатогошестнадцатого столетий стоит не один миллион. Здесь стояло этакое сиденье у окна, аккуратное и любовно ухоженное, несмотря на свой немолодой возраст. Дерево потемнело, на нем выделялись неожиданные завитки, и линии, которые теперь темно-оранжевые, были когда-то желтыми. Что бы это могло быть? Возможно, сундук? Он не имел о названии этого предмета ни малейшего представления. На этой штуке была расставлена довольно своеобразная коллекция. Чтобы получше разглядеть все это добро, Ван дер Вальк встал на колени. Камни. Драгоценные камни, вставленные в оправы из дерева, бронзы, стали и горного хрусталя. Опаловая материнская порода, дикая бирюза, необработанный изумруд. Правильных названий многих из этих камней он не знал; точно идентифицировать их и сказать, откуда они родом, смог бы только профессиональный геолог. Этот нежно-розовый, наверное, с Урала, а этот, такого зеленого цвета, что встречается только на павлиньих перьях, вполне возможно, из Канады, а этот аквамариновый кварц можно найти только на острове Святой Елены, а вот этот великолепный темно-красный, наверное, с вулканов Пюи-де-Дом. Аметисты из Бразилии и тибетский нефрит, горный хрусталь большей ценности, чем равный ему по весу необработанный алмаз, опаловые яйца, которые делают горные индейцы на границе Парагвая. Берилл и сардоникс, рубин и хризопраз
На них не только не было ни пылинки, их явно любили, они не были обыкновенными безделушками. Они хранили прикосновения пальцев греческого собирателя губок, их ощупывал слепец, ими играл китайский мандарин и забавлялись маленькие египетские мальчики. А вот этот был привезен из Конго вместе со спящей до поры до времени лихорадкой каким-нибудь колонизатором, а этот был отдан французу страдающим сифилисом немецким легионером в уплату за ночлег под аркадами Пале-Руайяль. Но ни грязь, ни мерзость, ни болезнь не смогли оставить следа на красоте и чистоте камней. Бедный Жан-Клод.
Вздохнув, Ван дер Вальк поднялся с колен. В зале на богато украшенном стенде, из тех, что так любят французские охотники, с оленьими рогами и деревянной резьбой, висело ружье. Он взглянул на оружие с безразличием. Настало время подняться на верхний этаж. Плоские невысокие ступеньки из полированного дуба тихонько поскрипывали под его ногами, и он, как обычно, вдруг почувствовал абсурдный приступ стыда из-за того, что производит так много шума. Он рассеянно подумал, что ружье имеет несколько больший калибр, чем те, что обычно держат в своих домах простые люди. Практически у каждого француза есть ружье 22-го калибра, из которого он периодически стреляет по крысам, по кошкам, по галдящим воронам и по лисам, которые, как он подозревает, охотятся за его цыплятами, но с этим вполне можно было пойти на льва.